Святочный рассказ: от канонов до собственного сочинения

Святочный расска́з - литературный жанр, относящийся к категории календарной литературы и характеризующийся определенной спецификой в сравнении с традиционным жанром рассказа.

Истоки и основные черты

Традиция рождественского рассказа берет свое начало в средневековых мистериях, тематика и стилистика которых была строго обусловлена сферой их бытования - карнавальным религиозным представлением. Традиционный рождественский рассказ имеет светлый и радостный финал, в котором добро неизменно торжествует. Герои произведения оказываются в состоянии духовного или материального кризиса, для разрешения которого требуется чудо. Чудо реализуется здесь не только как вмешательство высших сил, но и счастливая случайность, удачное совпадение, которые тоже в парадигме значений календарной прозы видятся как знак свыше. Часто в структуру календарного рассказа входит элемент фантастики, но в более поздней традиции, ориентированной на реалистическую литературу

Основателем жанра рождественского рассказа принято считать Чарльза Диккенса, который в 1840-х гг. задал основные постулаты «рождественской философии»: ценность человеческой души, тема памяти и забвения, любви к «человеку во грехе», детства Традиция Чарльза Диккенса была воспринята как европейской, так и русской литературой и получила дальнейшее развитие. Ярким образцом жанра в европейской литературе принято также считать «Девочку со спичками» Г.-Х. Андерсена.

В русской литературе

Традиция Диккенса в России была быстро воспринята и частично переосмыслена, благо почва уже была подготовлена таким гоголевскими произведением, как «Ночь перед Рождеством». Если у английского писателя непременным финалом была победа света над мраком, добра над злом, нравственное перерождение героев, то в отечественной литературе нередки трагические финалы. В противовес нередко создавались более реалистичные произведения, которые сочетали евангельские мотивы и основную жанровую специфику святочного рассказа с усиленной социальной составляющей. Среди наиболее значительных произведений русских писателей, написанных в жанре рождественского рассказа, - «Мальчик у Христа на ёлке» Ф. М. Достоевского, цикл святочных рассказов Лескова, рождественские рассказы А. П. Чехова (как, например, «Мальчики»). Святочный рассказ в России возник раньше рождественского. Предтечей первого явились устные истории или былички, рассказываемые в святочные вечера от Рождества до Крещения. Оформляться жанр стал в рамках романтической прозы 20-30 гг. XIX в. с ее интересом к национальной старине и таинственному. Родоначальником жанра по праву считается английский писатель Ч. Диккенс. Финалом в его рассказах была победа света над мраком, добра над злом. Святочный (рождественский) рассказ можно распознать по следующим признакам:

хронологическая приуроченность;

наличие элемента чудесного;

наличие рассказчика;

наличие среди героев ребенка;

наличие нравственного урока, морали.

На Рождество, в память о главном Чуде, происшедшем когда-то на земле, снова и снова происходят чудеса. И самое поразительно из них - это то, чего никогда не случается в другие дни. Даже самые взрослые и серьезные люди, независимо от их положения в обществе, темперамента и жизненных установок, вдруг становятся детьми. Они с серьезным видом выбирают елку, обсуждают её особенности и недостатки, в тайне читают письма своих детей к Деду Морозу, ревниво выбирают им подарки, украшают свои дома, смотрят по телевизору «Иронию судьбы» или читают святочные истории…

Откуда же появилась традиция святочного рассказа?

На Руси праздник Рождества встретился с языческим праздником рождающегося солнца, в эти дни существовал обычай рядиться, надевать личины, гадать, устраивать катания и пляски, бурно веселиться. Церковь издавна осуждала такое поведение как греховное. Но среди литературных святочных рассказов все же есть немало таких, где нашли свое отражение и гадание, и одевание масок и т. д. Прообразом этого литературного жанра были устные святочные былички, родившиеся из обычая рассказывать о том, что произошло на святках в прежние времена. Как правило, это были встречи с нечистой силой где-нибудь в опасном месте или во время гадания. Правда, иногда героев этих повествований ожидал страшный конец как бы в наказание за неблагочестивое поведение в святые дни. Например, в рассказе В. Чаушанского "Ночь под Новый год", героиня во время гадания видит в зеркале гибель всей своей семьи, которая в тот самый момент действительно тонула в речном омуте. Страшная смерть показана как наказание за участие в маскараде.

С развитием периодической печати в первой половине 19 века, на основе этнографического материала, начал оформляться жанр святочного рассказа. Появляются литературные обработки святочных быличек. В.А Жуковский в своей "Светлане" использует сюжет о гадающей на святках героине. Публикуются описания святочных обрядов, тексты подблюдных песен и пословиц.

В Европе традиция святочного рассказа также родилась из обычая рассказывать в рождественскую ночь у камелька жутковатые истории с привидениями, зловещими предзнаменованиями т. д. Эту традицию с иронией описывает Чарльз Диккенс в своем рассказе "Рождественская ёлка": "….Мы вступили в дом, и это - старый дом, он полон больших каминов, где жгут по старинке огромные поленья, и мрачные портреты подозрительно косятся с дубовой обшивки стен. Бывает в подобном доме имеется загадочная дверь, которую никак не отворить; или другая дверь, которую никак не затворить; или слышится загадочное жужжание веретена, или стук молотка, или шаги, или крик, или вздох, или топот коня, или лязг цепей. А то еще имеются часы на башне, выбивающие в полночь тринадцать ударов, когда должен умереть глава семьи…"

Но мне кажется, что в Рождество и на святках уместнее читать и рассказывать совершенно другие истории. Рождением великолепного литературного жанра - жанра рождественского рассказа мы обязаны тому же Чарльзу Диккенсу, его знаменитым рождественским повестям начала 40-х годов 19 века ("Рождественская песнь в прозе", "Колокола", "Сверчок на печи" и др.) Эти произведения широко известны и заслуженно любимы. В них черствые сердца умягчаются, холодные души теплеют, простые добрые люди всегда одерживают нравственную победу над высокоумными, знатными, но недобрыми. Кроме Диккенса, наших авторов вдохновляли также великолепные сказки Андерсена и Гофмана.

Постепенно оформлялся жанр собственно рождественского рассказа, утверждающего христианские добродетели, культ дома, семейного очага, идеи всеобщей любви, милосердия, примирения, переводящего праздник с духовного на душевный человеческий язык.

К концу 19 века с ростом количества газет и журналов святочный, рождественский рассказ становится модной литературной формой и приобретает массового читателя. Появляются сборники святочных и рождественских рассказов, к Рождеству выходят специальные выпуски газет и журналов. Произведения лучших русских писателей (Н.Лескова, А.Чехова, В.Короленко, А.Куприна и др.) входили в репертуар праздничного домашнего чтения. Выходили журналы "Нива", "Петербургская жизнь", "Звезда", "Огонек" и др., в которых не было специальных отделов для бабушек и дедушек, отцов и матерей, детей и внуков. В домашнем кругу читали все. Таким образом формировался и воспитывался облик семьи. И рождественский рассказ, как правило, далекий от реальной жизни, но чудесным образом нежно будящий в душе теплые и красивые чувства, идеально подходил для сближения всех членов семьи, изящно и трогательно воспитывал подрастающее поколение.

Существует множество определений, что же это такое "святочный" или "рождественский" рассказ. И чем они отличаются от просто рассказов? А так как этот жанр находится в постоянном развитии, то и дать ему какую-либо характеристику непросто. И в то же время чрезвычайно легко. Желательно, чтобы история, рассказанная на святках, была проникнута ожиданием чуда, которое непременно происходит. Причем чудо это может быть явным, происшедшем при вмешательстве высших сил, либо понятным и заметным только главным героям рассказа. Но есть множество святочных историй, в которых никаких чудес вроде бы нет, но есть волшебство-встреча с добрыми, простодушными и веселыми людьми, легкими и симпатичными, смешными и колоритными. Святочный рассказ может быть романтичным, нежным, слегка грустным, но обязательно светлым. Но может быть и искромётно смешным, со стремительно развивающимся действием, неожиданными поворотами сюжета и счастливым финалом. Разумеется, действие должно происходить в рождественские дни. Конечно, там должна быть ёлка, много снега и звезд, счастливого смеха и душевного здоровья.
Отдельно стоят печальные рассказы вроде таких, как "Девочка со спичками» Андерсена и «Мальчик у Христа на елке» Достоевского, но и они проникнуты такой любовью и верой в милость Бога, что создают в итоге вполне радостное рождественское настроение.

Обыкновенное чудо

Мы уже говорили о том, что святочные рассказы часто начинаются с описания беды и трудностей человеческого бытия. Бабушке, едва сводящей концы с концами, нечем порадовать внучат к празднику («Рождественская елка»), мать не в состоянии купить ребенку подарок (П. Хлебников, «Рождественский подарок»), нет денег на елку и у обитателей петербургской трущобы (К. Станюкович, «Елка»), даровитый молодой человек незаслуженно притесняем своим скупым дядюшкой (П. Полевой, «Славелыцики»), подневольный крестьянин по прихоти барина должен убить своего любимца медведя (Н. С. Лесков, «Зверь»), потеряв билет на поезд, старуха не может попасть к умирающему сыну (А. Круглов, «В канун сочельника»). Однако всегда находится выход, преодолеваются все преграды, рассеиваются наваждения.

Чудо совсем не обязательно связано с событиями сверхъестественного порядка - посещением ангелов или Христа (хотя встречается и такое), гораздо чаще это чудо бытовое, которое может восприниматься просто как удачное стечение обстоятельств, как счастливая случайность. Однако для рассказов, опирающихся на евангельскую систему ценностей, и случайности не случайны: в любом успешном стечении обстоятельств и автору и героям видится милостивое небесное водительство.

Интересно, что гармония порой обретается даже ценой смерти, причем автор обычно не покидает героя на ее пороге, вступая в небесные обители вместе с ним,- описание его «посмертного» блаженства как бы уравновешивает тяготы земного существования. Для маленького героя Ф. Достоевского сама смерть становится дверью в страну его заветных желаний, где он обретает все, чего так не хватало ему в действительности, - свет, тепло, роскошную елку, любящий взгляд матери. Именно «Мальчик у Христа на елке» стал, пожалуй, самым известным русским святочным рассказом.

Впрочем, сама история возникновения и развития жанровой формы святочного рассказа не менее увлекательна, чем его шедевры. Ей посвящена статья Елены Владимировны ДУШЕЧКИНОЙ, доктора филологических наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета. «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера - от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец - чтобы он оканчивался непременно весело… Святочный рассказ, находясь во всех его рамках, все-таки может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и свое время и нравы»,-писал

Н.С. Лесков

История святочного рассказа прослеживается в русской литературе на протяжении трех веков - от XVIII века и до настоящего времени, однако окончательное становление и расцвет его наблюдается в последней четверти XIX века - в период активного роста и демократизации периодической печати и формирования так называемой «малой» прессы.

Но существенное отличие литературного святочного рассказа от фольклорного состоит в характере изображения и трактовке кульминационного святочного эпизода.

Установка на истинность происшествия и реальность действующих лиц - непременная черта таких историй. Русскому литературному святочному рассказу сверхъестественные коллизии не свойственны. Сюжет типа «Ночи перед Рождеством» Гоголя встречается достаточно редко. А между тем именно сверхъестественное - главная тема таких рассказов. Однако то, что может показаться героям сверхъестественным, фантастичным, чаще всего получает вполне реальное объяснение.

Конфликт строится не на столкновении человека с потусторонним злым миром, а на том сдвиге в сознании, который происходит в человеке, в силу определенных обстоятельств усомнившемся в своем неверии в потусторонний мир.

Но здесь следует учесть, что литература обогащается жанром, природа и существование которого придают ему заведомо аномальный характер.

Будучи явлением календарной словесности, святочный рассказ крепко связан со своими праздниками, их культурным обиходом и идейной проблематикой, что препятствует изменениям в нем, его развитию, как того требуют литературные нормы нового времени.

Перед автором, желающим или - чаще - получившим заказ редакции написать к празднику святочный рассказ, имеется некоторый «склад» персонажей и заданный набор сюжетных ходов, которые и используются им более или менее виртуозно, в зависимости от его комбинаторных способностей.

Надо признать, что в большинстве своем литературные святочные рассказы не обладают высокими художественными достоинствами. В развитии сюжета они используют давно уже отработанные приемы, их проблематика ограничена узким кругом жизненных проблем, сводящихся, как правило, к выяснению роли случая в жизни человека. Их язык, хотя он и претендует часто на воспроизведение живой разговорной речи, нередко убог и однообразен. Однако изучение таких рассказов необходимо.

Во-первых, они непосредственно и зримо, ввиду обнаженности приемов, демонстрируют способы усвоения литературой фольклорных сюжетов. Уже являясь литературой, но продолжая при этом выполнять функцию фольклора, состоящую в воздействии на читателя всей атмосферой своего художественного мира, построенного на мифологических представлениях, такие рассказы занимают промежуточное положение между устной и письменной традицией.

Во-вторых, такие рассказы и тысячи им подобных составляют тот литературный массив, который называется массовой беллетристикой. Они служили основным и постоянным «чтивом» русского рядового читателя, который на них воспитывался и формировал свой художественный вкус. Игнорируя подобную литературную продукцию, нельзя понять психологию восприятия и художественные потребности грамотного, но еще необразованного русского читателя. Мы довольно хорошо знаем «большую» литературу - произведения крупных писателей, классиков XIX века, - но наши знания о ней останутся неполными до тех пор, пока мы не сможем представить себе тот фон, на котором большая литература существовала и на почве которого она нередко произрастала.

И наконец, в-третьих, святочные рассказы представляют собой образцы почти совсем не изученной календарной словесности - особого рода текстов, потребление которых приурочивается к определенному календарному времени

Те писатели, которые могли дать оригинальную и неожиданную трактовку «сверхъестественного» события, «нечистой силы», «рождественского чуда» и других основополагающих для святочной литературы компонентов, оказались в состоянии выйти за пределы привычного круговорота святочных сюжетов. Таковы «святочные» шедевры Лескова - «Отборное зерно», «Маленькая ошибка», «Штопальщик» - о специфике «русского чуда». Таковы и рассказы Чехова - «Ванька», «На пути», «Бабье царство».

Тексты с подзаголовками «святочный» и «рождественский» рассказ в советское время практически вышли из употребления. Но забыты они не были. В печати эти термины время от времени встречались: авторы разнообразных статей, мемуаров и художественных произведений нередко использовали их с целью характеристики сентиментальных или далеких от реальности событий и текстов.

И вот настало время, когда календарная литература - святочные и рождественские рассказы - вновь начала возвращаться на страницы современных газет и журналов. Этот процесс становится особенно заметным с конца 1980-х годов.

Чем можно объяснить это явление? Отметим несколько факторов. Во всех областях современной жизни наблюдается стремление восстановить нарушенную связь времен: вернуться к тем обычаям и формам жизни, которые были насильственно прерваны в результате Октябрьского переворота. Быть может, ключевым моментом в этом процессе является попытка воскресить у современного человека чувство «календарности». Человеку от природы присуща потребность жить в ритме времени, в рамках осознанного годового цикла. Борьба с «религиозными предрассудками» в 20-е годы и новый «производственный календарь» (пятидневка), введенный в 1929 г. на XVI партийной конференции, отменили праздник Рождества, что вполне соответствовало идее разрушения старого мира «до основания» и построения нового. Следствием этого стало уничтожение традиции - естественно сложившегося механизма передачи основ жизненного уклада от поколения к поколению. В наши дни возвращается многое из утраченного, и в том числе старая календарная обрядность, а вместе с ней - и «святочная» литература.

После такого экскурса в историю жанра, хочу привести рецензию на рассказ Людмилы Улицкой «Капустное чудо», написанную ученицей 9 класса Медведевой Анастасии

За писательскую душевность, лаконизм Улицкую сравнивают с Чеховым. Само название рассказа необычно. Словосочетание представляет собой оксюморон. Ведь чудо - это что-то сверхъестественное, а капуста -совершенно обычно. С самого начала рассказа автор дает читателю понять, что чудеса будут происходить на земле. Читатель видит мир глазами двух маленьких девочек-сирот. В этом рассказе не важны портретные описания героев. Главное, передача восприятия окружающей темной, беспросветной реальности послевоенных лет маленькими детьми. Кольцевая композиция рассказа встречает и провожает читателя на пороге дома старухи Ипатьевой, у которой живут осиротевшие сестрички. Они отправляются за капустой. По дороге сестер ждут большие неприятности: оживает десятирублевка и выскальзывает из кармана, жестокий желтый японец усмехается, выстраивается длинная очередь прямо перед носом, а промокшие ноги начинают зябнуть так, что становится совсем невмоготу. Оля и Дуся оказываются в таком положении, что спасти их может только чудо.

И это чудо приходит. Не простое, а капустное. В кульминации рассказа из грузовика на резком повороте падают два кочана капусты. Взяв их, девочки возвращаются домой. Но настоящее чудо происходит не с капустой, а с Ипатьевой. «Как же они без меня? А я-то, я-то как без них?» В рассказе случается чудо человеческое. Старуха понимает, что не может без сестричек, что любит их, «ласковых и золотых». Самое главное, что Ипатьева понимает всю свою ответственность за сестер. А это начало новой семьи.

Улицкая оставляет финал открытым: Ипатьева не встречается с девочками. Счастливый конец не настает, так как читатель должен понимать, что в жизни не бывает счастливых финалов.

Литературная традиция святочного рассказа Л.Улицкой «Капустное чудо» задает читателю свои вопросы: «А за кого вы несете ответственность?» и «Кто несет ответственность за вас?»

Этот рассказ сам становится чудом, не капустным, а литературным.

Иллюстрация Панкиной Татьяны, 9-А класс

Святочный рассказ

«Я дарю тебе жизнь»

Прадеду своему, Бирюкову Владимиру

Ивановичу

посвящаю…

Февральская ночь уже давно спустилась на измученную войной землю. Всё стало чёрным, и только луны свет мог различать венцы покосившихся изб, коньки на пологих крышах, калитки крепких заборов, крутой поворот за косогором. А вон там, видите, пустырь? А раньше здесь был огромный яблоневый сад. Летом все детишки ели вкусные, сочные плоды. Весной же запахом цветущих яблонь наполнялась вся Тимоховка.

Тимоховка устала. Война не прошла её стороной. Вот уже несколько лет маленькая деревушка переживает многое. Постарели матери: на их лицах стало больше морщин, огрубели руки. Повзрослели дети: их юность навсегда унесла война. Стали ниже старики: их спины ещё больше округлились.

Тимоховка ждёт. Ждёт своих кормильцев, которые сейчас далеко-далеко, где-то на фронте, но она точно знает, что они, бросив её, ушли защищать Родину.

В феврале зима - властная хозяйка. В этом месяце её метели самые злые, снег самый жесткий, дороги самые скрипучие, а сугробы самые горбатые. Самые грустные песни поют февральские вьюги в пыльных дымоходах. Под такую песню можно много о чём подумать, можно многое вспомнить. Среди всех тимоховцев, ушедших на фронт, есть и те, которые попали в плен. В те годы судьба пленных была непредсказуема...

Летним утром 1942 года немецкий офицер Ширра начал свой обычный день. На улице светало. Осторожная заря только показалась на небе. Ещё не проснувшиеся птицы звонко щебетали, иногда не попадая в такт своей песне. Ширра, завершал свой утренний туалет, туго забрал волосы гребешком назад, поправил свой толстый ремень. Вид его был безупречен и непоколебим. Ширра - один из миллионов серой армии фашистов, который фанатично верил и подчинялся силе агрессии. Он был один из тех, кто беспощадно врывался на железных мотоциклах в чужую жизнь и приносил с собой новый порядок, пройдясь автоматной очередью по невинным.

Сегодня он получил ничуть не новое для себя задание - проследить за расстрелом группы советских пленных.

…Колонна двигалась к месту приговора. Ширру всегда поражало то, как эти, по его словам, «растоптанные людишки», в ужасных лохмотьях, измученные пытками, допросами и нечеловеческими работами, могут так бойко идти к месту казни. «В них есть какая-то сила, которую невозможно сломать»,- думал он. В их глазах бессмертие. Великое и вечное.

В этой колонне шёл и наш тимоховец, Иван, бравый, работящий парень, которого в Тимоховке, помимо её самой, ждали мать и невеста. Летнее солнце грело его белобрысую макушку и казалось, ранам становилось легче от такого тепла. Опухшие ноги шли по холодной росе. Трава оборачивала и омывала их утренней водой. Он понимал, что это его последние минуты . Он вспоминал своих родных, любимую мать, милую сердцу невесту, верных товарищей, родную Тимоховку и её яблоневый сад. Перед глазами, как кадры на фотоплёнке, проходили минуты его жизни.

Наконец, Иван вспомнил своего отца, который погиб, когда Ваньке было всего лишь пять, вспомнил его внимательный взгляд и широкую шершавую ладонь, которая так ласково гладила сына по его кудрявой голове. Иван вздрогнул: слова самой любимой отцовской песни всплыли в его памяти. Холодящие мурашки побежали по его уставшей спине, неподвижные скулы вдруг вздрогнули. Иван запел.

Из его уст полилась старинная русская песня: «Ах ты, степь широкая, Степь раздольная,

Широко ты, матушка, протянулася. Он, да не степной орёл подымается…

Она, сначала робко вырвавшись из глубины его сердца, разлилась полноводной рекой. Иван сам не заметил, как рука, крепко сжавшая немецкий автомат, не нажала на курок и опустила оружие. Фашистское сердце сжалось, как будто кусочек огромной льдины откололся и растаял. Ширра онемел, он не понимал, что с ним происходит. Его разум мутнел, мысли смешались. В миг Ширра сам стал пленным. Песня связала его руки и ноги невидимыми цепями, всецело оковала его.

Благородной, грудной голос Ивана поразил Ширру. Слова песни залетали глубоко в немецкую душу, как лучи утреннего солнца заходят в темную избу через её щели.

Сердце Ширры забилось так быстро, что стук его отдавался в офицерских ушах. Он вдруг крикнул громко и остановил солдата-палача, снова приготовившегося стрелять.

Сердце Ширры забилось ещё быстрее. Фашист подошёл к Ивану. На его хромовых сапогах роса оставила капли, похожие на слёзы. Напряженным взглядом немецкий офицер бегло окинул Ивана и сверкнул ему прямо в глаза. На ломанном русском Ширра выбросил Ивану:

-Мне понравилась твоя песня. Я дарю тебе жизнь.

МАОУ Видновская гимназия Медведева Анастасия