Исследовательская работа по теме: Муза Ленинграда Ольга Берргольц

1. ВВЕДЕНИЕ

В нашей стране было и есть немало замечательных поэтов и писателей, посвятивших свое творчество блокадной теме Ленинграда. Но наше знание о тех трагических и великих днях все еще нельзя считать полным и законченным.

Актуальность

27 января, в День воинской славы России, страна отметила 70-летие освобождения города-героя Ленинграда от фашистской блокады. Актуальность выбранной нами темы состоит в том, что и в наши дни нельзя оставаться равнодушными к героизму людей оборонявших и защищавших Ленинград, стоявших насмерть, только бы не пропустить врага в осажденный город, один из крупнейших политических, экономических научных и культурных центров страны. За революционные, боевые и трудовые заслуги Ленинград награждён двумя орденами В.И. Ленина, орденом Октябрьской Революции, орденом Красного Знамени. За беспримерный подвиг во время Великой Отечественной войны ему присвоено почётное звание "Город - герой" и вручена медаль "Золотая Звезда".

Сегодня, в наше смутное время, когда самые святые и незыблемые для нормального общества понятия, в том числе идея защиты Отечества, некоторыми государствами поставлены под сомнение, крайне нужны художественные произведения, правдиво отображающие Победу Советского народа в годы ВОВ.

Победа 1945 года стала рубежом не только между войной и миром, но и между военным и послевоенным сознанием у продолжающих и начинающих писать о войне, началом неизбежной переосмысления художественного зрения, сложившегося в нашей литературе. Естественный и необходимый во время войны функционально-пропагандистский, героико-патриотический пафос, определявший в литературных произведениях всё: от системы персонажей до интонационно-речевого строя, от подбора деталей до сюжетов, уступает место другому - достоверному изображению того, «как это было», для исследования на этой основе всей многомерности явления «человек и война». Эти две равнодействующие: безупречная, часто почти документальная точность в изображении блокады Ленинграда. Исследование творчества О. Берггольц и её общественно-литературной деятельности сегодня актуально для истории, так как главным в творчестве было утверждение и в литературе, и в жизни веры в Победу над врагом Отечества.

Об Ольге Берггольц, об её стихах военных лет уже написано много. Вот как оценил место О. Берггольц в жизни блокадного города один из критиков: «И разве не достойно удивления хотя бы уже одно то, что голос Великого солдата, каким был в ту пору Ленинград, принадлежал женщине, совсем молодой тогда поэтессе, столь мужественно взявшей на себя такую нелегкую, такую, казалось бы, сугубо «мужскую» роль воина-певца». Сама О. Берггольц писала: «Работа в Ленинградском радиокомитете во время блокады дала мне безмерно много и оставила неизгладимый след в моей жизни».Что же это была за работа, как оценивали ее люди, видевшие и слышавшие тогда Берггольц? е проблематики, нравственно-гуманистическое осмысление этой реальности - и лежали в основе развития лирики Ольги Берггольц этого периода.

В связи со сказанным мы определили цель нашей работы - выявить особенности творчества Ольги Берггольц в блокадный период.

Цель работы определена, исходя из особенностей сегодняшней ситуации, когда воспитание патриотизма и гражданского долга не может осуществляться без опоры на исторические примеры мужества и героизма русского народа. С этой точки зрения творчество О. Берггольц, правдиво и без прикрас, но с верой в Победу, рассказывающее о блокадном Ленинграде, представляется одним из ценнейших источников патриотического воспитания. Нами определены основные темы, разрабатываемые О.Берггольц как «рупором блокады»; обозначены главные черты творческого метода, в котором соединен взгляд жителя осадного города и художественная форма; определены основные черты личности поэтессы.

Для достижения поставленной цели нами осуществлялось решение следующих задач:

1. Выявить особенности изображения блокады посредством анализа лирических произведений.

Значение блокадной поэзии Ольги Берггольц наиболее очевидно выступает при обращении к произведениям «Моя медаль», «Победа», «Ленинградская поэма», которые проанализированы нами наиболее подробно.

2. Определить особенности творчества Ольги Берггольц периода 1941-1942 гг.

Новизна нашего подхода состоит в комплексном взгляде на творчество и деятельность Ольги Берггольц как «музы блокадного Ленинграда»; выявлении особенностей изображения войны в стихах художницы.

Научное значение нашей работы связано с изучением большого количества фактического материала, не только произведений О.Берггольц, но и её писем, статей, воспоминаний современников, дневников, биографических данных.

Практическое применение результаты нашего исследования могут найти при подготовке уроков истории и литературы, посвященных Великой Отечественной войне, а также при проведении внеклассных мероприятий, направленных на патриотическое воспитание учащихся.

Объект исследования - творчество Ольги Бергголц блокадного периода

Методы:

1.Проектирование.

2.Информационно - аналитический.

2. Творчество Ольги Берггольц в период блокады Ленинграда

В самый канун войны, в мае 1941 года, уже предчувствуя и как бы въяве видя приблизившийся час испытаний, Берггольц писала:

Но я живу: еще одно осталось -

В бою другого грудью заслонить.

Ее слово было обожжено страданием и закалено мужеством, а любовь к Родине была граждански зрячей, готовой взять на себя любую ношу.

Стихотворение написано в июне 1941 г. Как и у многих поэтов тех дней, оно звучит подобно клятве, да и по существу и было именно клятвой. Берггольц выразила чувства, общие для советской поэзии тех лет:

Мы предчувствовали полыханье

Этого трагического дня.

Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.

Родина! Возьми их у меня…

Поистине народное признание пришло к Ольге Федоровне Берггольц в годы войны. В окруженном врагами городе, как тогда коротко говорили - в блокаде, не было света и тепла, воды и хлеба. Гремели разрывы бомб и снарядов, горели здания, дымились руины. Обессиленных, истощенных людей в темноте промерзших квартир порой объединял только голос радио. Часто голос радио был голосом Ольги Берггольц. Звучали стихи. Они шли от сердца к сердцу. Они были предельно достоверны по деталям блокадного быта и интонации. Ведь писал их человек, который страдал вместе со всеми, недоедал, склонялся при свете коптилки над тетрадью, дул на замерзшие руки, согревая дыханьем непослушные пальцы. Стихи оплакивали погибших. И, может быть, уже тогда зародились строки, которые много лет спустя будут высечены на каменной стене над братскими могилами Пискаревского кладбища: "Никто не забыт...". Они станут своеобразным паролем нашей памяти. Звучали стихи. Они поддерживали людей, словно давали им новые силы, вселяли уверенность в освобожденье, в Победу. В годы блокады 1941-1943 Ольга Берггольц находилась в осажденном фашистами Ленинграде. В ноябре 1941 ее с тяжело больным мужем должны были эвакуировать из Ленинграда, но Николай Степанович Молчанов умер и Ольга Федоровна осталась в городе.

Спустя самое недолгое время тихий голос Ольги Берггольц стал голосом долгожданного друга в застывших и темных блокадных ленинградских домах, стал голосом самого Ленинграда. Это превращение показалось едва ли не чудом: из автора мало кому известных детских книжек и стихов, про которые говорилось "это мило, славно, приятно - не больше", Ольга Берггольц в одночасье вдруг стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда. В Доме Радио она работала все дни блокады, почти ежедневно ведя радиопередачи, позднее вошедшие в ее книгу "Говорит Ленинград". Ольга Берггольц была награждена орденом Ленина.

Ее «Февральский дневник» оказался гораздо сильнее фашистских снарядов, костлявой руки голода, безвозвратности потерь. Это был вечный огонь надежды, мужества, желания жить всем смертям назло. И есть высшая справедливость в том, что именно Ольга Берггольц нашла те проникновенные строки, которые переживут ее в веках. Эти шесть слов знает каждый уважающий себя человек: «Никто не забыт, ничто не забыто»…

Нет слов, чтобы описать то, что Ольга Берггольц сделала для осажденного Ленинграда. Ее называли ласково и «Муза» и «Мадонна блокады», но самым дорогим подарком были для нее немудреная народная фраза: «Наша Оля»… Она умела находить сердечные слова, не мудрствуя лукаво - «Что может враг? Разрушить и убить. И только-то. А я могу любить...».

Ольгу Берггольц называли и называют "музой блокадного города". Это очень высокое и почетное звание. И вполне заслуженная. Блокадные стихи Берггольц появились в тоненьком сборнике "Ленинградская поэма" еще в блокаду. Именно с тех пор запечатлелись в памяти пронзительные в своей простоте строки:

Был день как день.

Ко мне пришла подруга,

не плача, рассказала, что вчера

единственного схоронила друга,

и мы молчали с нею до утра.

Какие ж я могла найти слова?

Я тоже ленинградская вдова.

Мы съели хлеб,

что был отложен на день,

в один платок закутались вдвоем,

и тихо-тихо стало в Ленинграде.

Один, стуча, трудился метроном...

От этих строк и сейчас мороз по коже. Все узнаваемо, все так и было - кроме одной, пожалуй, детали: метронома. Значение этой подробности блокадного быта, пожалуй, преувеличено в позднейших воспоминаниях. Никакого метронома в квартирах рядовых ленинградцев не было слышно. Большинство домашних радиоточек было реквизировано или по крайней мере отключено. Где-то они, конечно, сохранялись - в том числе, вероятно, и у постоянного сотрудника блокадного радио поэта Ольги Берггольц: это была не привилегия, а производственная необходимость. Кстати, при всем при том сами-то радиопередачи летели в эфир не напрасно: услышанное где-нибудь на работе, на дежурстве потом передавалось из уст в уста, пересказывалось, помогало жить.

Стихи Берггольц тех трагических дней были строги и скупы по словам, в них не было ни особой инструментовки, ни, тем более, богатства красок, они были аскетичны и просты. Всего две краски: белая как снег и черная как дым городских пожарищ, - присутствовали в ее тогдашней лирике, а голос, прорывавшийся в дома сквозь треск радиоэфира, был почти тих, но в нем наряду с состраданием и болью, всегда звучала надежда.

Нехитрыми средствами, не задумываясь о литературной технике, она добивалась главного: своим голосом, стихом-беседой, доверительным и искренним монологом-обращением сплачивала людей в некое «блокадное братство», в монолитное единство. В стихах Берггольц периода войны мы слышим не только слова утешения и сострадания, не только сдерживаемые слезы, но и жесткую, горькую, а потому агитационную в своей прямоте правду.

Характерной особенностью поэтического мышления Берггольц было острое и всегда глубоко личностное переживание жизни как исторического потока. Блокаду Ленинграда она осмысляла как победоносную трагедию, как выразительную и неповторимую страницу в долгой истории Отечества. Именно чувство истории прежде всего и придало ее лирике, такой, казалось бы, непритязательной («Сядем, побеседуем вдвоем…»), отчерченной, на первый взгляд смертным кругом блокадного быта, его тягостными и немудрящими деталями (коптилка, печурка, саночки, кусочек хлеба), неожиданную широту и ту символичность, какая обычно бывает сродни эпическому искусству.

Берггольц вполне понимала эту свою черту и неукоснительно проводила ее едва ли не в каждом своем лирическом произведении, не впадая ни в натянутость, ни в фальшь, а просто, «без утайки» и «словесных ухищрений» рассказывая о том, что видела и переживала.

В годы блокады и войны Берггольц написала не только много лирических стихов, но несколько поэм: «Февральский дневник», «Ленинградская поэма», «Памяти защитников», «Твой путь». Поэмы Берггольц мало чем отличаются от ее лирики, и слушатели обычно воспринимали их как лирические стихотворения, только более протяженные по времени. В них, как и в лирике, почти нет сюжета, а есть лирический поток чувства, эмоциональное переживание, отталкивающееся от тех или иных эпизодов блокадной жизни. Но поскольку блокадный быт Ольга Берггольц, с ее обостренным историческим мышлением и тягой к символической обобщенности, осмысляла как бытие, то эмоционально-психологическое состояние, минута блокадной жизни, ее эпизод или случай обычно приобретали под пером поэта черты своеобразной эпичности.

Так лирика оборачивалась поэмой, хотя чисто внешне она могла сойти за лирическое стихотворение большего, чем обычно объема. В особенности это относится к «Февральскому дневнику» и «Ленинградской поэме» - вещам импульсивным, целиком подчиненным сиюминутному переживанию и потому лирически свободным в своих открытых композициях. Более строго и логично, а потому более традиционно в жанровом отношении написана поэма «Памяти защитников», созданная по просьбе сестры погибшего при снятии блокады лейтенанта.

Жизнь Ольги Берггольц была неотрывна от жизни блокадного Ленинграда, а потому, раскрывая себя, она точно и правдиво рассказывала ленинградцам о них самих. Зимой 1942 года, когда «исчез, отхлынул быт и смело в права свои вступило бытие», особенно в феврале - месяце смерти, жизнь большинства блокадников шла по самой кромке бытия. В тогдашней ленинградской жизни дух был неотъемлем от слова, дух и слово сделались синонимами. Ничего уже не оставалось кроме слова-утешения, слова-надежды и слова-призыва. Ольга Берггольц, «по праву разделенного страданья», взяла на себя невиданно тяжелую ношу:

Мы предчувствовали полыхание
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня!

Нет, я ничего не позабыла.
Но была б мертва, осуждена, -
Встала бы на зов Твой из могилы,
Все б мы встали, а не я одна.

В стихах Ольги Берггольц царствовала особая атмосфера строгой нравственной чистоты, самоотверженности, предельной искренности и человечности, столь характерная для города тех дней, находившегося в кольце вражеской блокады, для ленинградцев, которые жили, «не отводя от смерти глаз».

Суть блокадного творчества, его значимость для самих авторов-блокадников предельно просто выражены в предисловии к книге "Говорит Ленинград", где Берггольц рассказывает: "Эта ночь - 10 января 1942 года - была для меня, как и для моих собеседников, одной из самых счастливых и вдохновенных ночей в жизни. Она была такой потому, что, начав размышлять о книге "Говорит Ленинград", мы неожиданно для себя впервые с начала войны оглянулись на путь, пройденный городом, его людьми, его искусством (нашим радиокомитетом в том числе), и изумились этому страшному и блистательному пути, и оттого буквально физически, с ознобом восторга, ощутили, что, несмотря на весь ужас сегодняшнего дня, не может не прийти то хорошее, естественное, умное человеческое существование, которое именуется "миром", и нам показалось, что и победа, и мир придут очень скоро - ну просто на днях!"

Став мужественным певцом осажденного Ленинграда, эта молодая женщина превратила поэзию в боевое оружие. Женщиной-воином предстанет О. Берггольц в своей лирике военных лет, а ее мужественный голос будет голосом блокадного Ленинграда. «Став мужественным певцом осажденного Ленинграда, эта молодая женщина превратила, поэзию в боевое оружие, стала легендой для своих сограждан», - пишет А.Павловский, младший современник О. Берггольц, так же, как и она, переживший блокаду в осаждённом Ленинграде. Война потребовала от каждого человека намного больше, чем у него было, но О. Берггольц помогала людям, вселяя в них веру, надежду и силы. Её не случайно называли «ленинградской мадонной».

Она находила самую простую и естественную форму разговора о наивысших ценностях бытия. Таковы ее стихотворения в жанре «разговора», то есть непосредственного обращения к человеку: «Разговор с соседкой», «Сестре» («Машенька, сестра моя, Москвичка…»), «…Я буду сегодня с тобой говорить», «Молодому добровольцу», «Второй разговор с соседкой». Не чужда ей и балладная форма: «В госпитале», «Песня о Ленинградской матери», «Баллада о младшем брате».

Поэтический голос О. Берггольц выделялся на фоне других своей особой интонацией, приковывал к себе внимание абсолютным тождеством между суровой блокадной жизнью и речью, доверительной и мужественной, пробившейся из сумрака боли к свету надежды:

Я никогда героем не была,

не жаждала ни славы, ни награды.

Дыша одним дыханьем с Ленинградом,

я не геройствовала, а жила.

Как и в предвоенной лирике, О. Берггольц остаётся предельно искренней, в её стихах нет ложного пафоса («Я не геройствовала, а жила»), она воспевает героизм повседневности, той повседневности, когда подвигом становилась сама способность жить, любить, верить, надеяться, сохранять волю к победе.

Еще в декабре 1941 года Ольга Федоровна пишет стихотворение «Разговор с соседкой». Она обращается к рядовой ленинградке, одной из тысяч мирных жителей города:

Идет четвертый месяц блокады. Воздушные тревоги длятся по десять-двенадцать часов. Ленинградцы получают от 125 до 250 граммов хлеба. Смерть уже вошла в город - на его улицы, в его жилища. Но в человеческой душе, этой последней и самой надежной цитадели мужества, идет с нею последний, неравный бой. Как сказано в одном стихотворении Берггольц того времени, ленинградцы жили, «не отводя от смерти глаз», потому, что этого врага, самого беспощадного и жестокого, нельзя было упускать из поля зрения ни на минуту. И как же важна здесь была поддержка словом!

... Дарья Власьевна, соседка по квартире,

сядем, побеседуем вдвоем.

Знаешь, будем говорить о мире,

о желанном мире, о своем…

сядем, побеседуем вдвоем...

В этой фразе - вся Берггольц. Кто еще мог с такой задушевностью, безыскусственностью, простотой и убежденностью говорить с миллионным городом? И самое главное - она не только умела это делать, но и не могла не делать!

Потому-то, когда великая трагедия достигла кульминации, голос Берггольц по-прежнему звучал для ленинградцев, его интонация становилась все патетичнее, образы - символичнее, а смысл - все более победительным.

Чем сильнее и неотступнее надвигалась опасность на осажденный врагом город, тем презрительнее и возмущеннее говорила о фашистах Берггольц, славя жизнь, утверждая веру в победу:

Ольга Берггольц в одночасье стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда. Каждый день ее голос звучал из репродукторов. Что значило радио для блокадного Ленинграда?

Берггольц вспоминала: «На улицах Ленинграда люди уже падали с ног от голода… Один район за другим погружался во тьму, подобную полярной ночи, - иссякала энергия, уходил из города свет, замирало движение. И сплошь и рядом оказывалось, что у ослабевшего, полуумирающего ленинградца существует только одна форма связи с внешним миром, это - «тарелка» радио. Отсюда, из этого черного крега на стене, доходили до человека людские голоса… Даже если радио не говорило, а только стучал метроном - и то было легче: это означало, что город жив, что его сердце бьется…» В это трудное время одна за другой появляются ее блокадные поэмы: «Февральский дневник», «Ленинградская поэма», «Памяти защитников» и др. Много позже будет написана главная книга Ольги Берггольц - «Дневные звезды». «Ленинградская поэма» - одно из значительных произведений, написанных в блокадном городе. Ольга Берггольц принялась за нее, возвратившись из Москвы. Из ее воспоминаний: «Это может показаться странным, но я, боявшаяся писать крупные вещи (по объему, конечно), вдруг почувствовала какой-то особый прилив сил. Мне показалось,что огромность эпопеи, свидетельницей и участницей которой мне выпало быть, требует от нас вещей всеохватных. Но как было добиться выполнения этой задачи? Помог случай. Я была вместе с фотокорреспондентом Григорием Чертовым на огневых позициях одного из артиллерийских полков. Грише нужно было снять пушки так, чтобы одновременно была видна часть заводского цеха. И он сделал этот снимок. «Как же ты добился цели? - спросила я у него. Он ответил: «Очень просто - снимал с помощью широкоугольника». Тогда меня осенило, что и мой объектив, направленный в одну точку, может одновременно выхватить и запечатлеть с одинаковой резкостью разные вещи…» . Так возник основной композиционный принцип ее поэмы.

Ольга Берггольц писала «Ленинградскую поэму в июне - июле 1942-го, спустя год после начала осады, после самых холодных и голодных месяцев блокады. Впервые поэма была напечатана в номерах «Ленинградской правды» за 24 и 25 июля 1942 года. В критической литературе нет работ, специально посвященных этой поэме. Литературовед А. Абрамов отметил лишь то, что «Ленинградская поэма» «целиком посвящена дружбе, скрепляющей советских людей, делающей их непобедимыми». А.И. Павловский, анализируя блокадные поэмы О. Берггольц («Февральский дневник». «Ленинградская поэма», «Памяти защитников») как некое единство, замечает, что они «являются не только волнующим документом блокады, сохранившим неповторимые черты того времени и верно передавшим мужественный дух ее сограждан, они пережили то страшное время именно потому, что художник не замкнулся в рамках быта, отдельных подробностей и т.д., но подошел к блокадному дню с точки зрения крупных Общезначимых исторических координат». Д. Хренков, сравнивая «Ленинградскую поэму» с «Февральским дневником», обратил внимание на иной характер взаимодействия авторского Я с героями, о которых ведется повествование: « Если «Февральский дневник» Представлял собой один страстный монолог, рассказавший о мыслях и чувствах ленинградца, то теперь Берггольц поставила перед собой более высокую задачу - показать духовную жизнь лирической героини на фоне отдельных масштабных эпизодов» С благодарностью отозвавшись о поэме в одном из своих писем к Берггольц (от 26 июня 1942 года), Всеволод Вишневский увидел необычность авторского голоса в новой степени его исповедальности: « То, без чего так сохла наша литература, оглядная, схематичная ( в значительной доле…). Литература - только тогда, когда все правда, все кричит, все откровенно (в высшей форме откровение)… Без этого - чистописание, комментарий…» Упоминание о поэме можно встретить также в ряде работ о блокадных произведениях, но по большей части в форме общих оценочных характеристик.

Мы попытаемся более подробно рассмотреть текст «Ленинградской поэмы» на разных уровнях анализа. Из названия, включающего себя жанровую характеристику - поэма, следует, по определению, что это повесть в стихах, или лирическое повествование о Ленинграде и ленинградцах. А. Адамович и Д. Гранин в «Блокадной книге»заметили: «…поражает и бесконечно трогает - сколько их, бывших блокадников, писали и пишут… стихи. Не просто и не только дневники, воспоминания, но и стихи. Едва ли не каждый десятый… Что это - влияние самого города с его несравненной поэтической культурой? Или же слишком врезалось в сознание ленинградца, как оно было : голод, блокада и стихи (об этом же) - и все рядом?»

Поэма представляет собой картину осажденного города («декабрь, безогненная мгла…», «Как будто на краю земли. Один, во мгле, в жестокой схватке…», «в мучительном кольце блокады и т.д.) и включает в себя шесть частей, в совокупности которых рождается образ Ленинграда. В каждой части поэмы есть герой или герои со своими судьбами, со своим страданием и мужеством. В первую очередь это ленинградцы: «две матери, две ленинградки» «шестнадцать тысяч ленинградцев» «ленинградские ребятишки» «гравер седой» и др.- Которых объединила не только любовь к родному городу («Их множество - друзей моих, друзей родного Ленинграда»), но и общая судьба - они все блокадники. И эти два имени их всех характеризуют и объединяют. Д. Хренков писал, что «слово «ленинградец» Берггольц расшифровывала как «человек, верящий в победу».

Каждый был неотторжимой частью целого - «республиканцев, граждан, солдат красногвардейской выправки былой». Каждый может сказать о себе: «Я жил зимою в Ленинграде». В то же время есть в поэме отдельные эпизоды с индивидуальными судьбами. А. Крон, кстати, отмечал в своих воспоминаниях, что «женщины Ленинграда были для О. Берггольц не безликой массой, а именно соседками, чьи заботы и горести она знала как свои». Так, в эпизоде встречи с соседкой мы видим двух ленинградских матерей, одна из которых везет хоронить своего ребенка. Имя ее не названо, и все же образ конкретизирован, так как перед нами увиденная глазами ее соседки личная трагедия. В данном случае авторское Я выступает тоже в своей конкретности (как чья-то соседка): Я как рубеж запомню вечер: декабрь, безогненная мгла, я хлеб в руке домой несла, и вдруг соседка мне навстречу… Но среди героев поэмы есть и те, которые находятся по «ту сторону» блокады, пытаясь прорвать кольцо («О, да - иначе не могли ни те бойцы, ни те шоферы…»). Эти образы тоже представлены обобщенно, как «друзья» Ленинграда, в числе всех тех, кто думает о городе, сострадает и стремится помочь. Связующим звеном между теми, кто внутри и вне кольца, является авторское Я, которое несет разные функции. В одном случае, как мы показали, Я - это женщина, участница тех событий, ленинградка, мать. Но ее отличие - в масштабе образа, в осознанной, всеобъемлющей памяти («как рубеж запомню»), в способности себя, наряду с конкретной соседкой, воспринимать обобщенно: как будто на краю земли, одни, во мгле, в жестокой схватке, две женщины, мы рядом шли, две матери, две ленинградки.

Отметим временной и пространственный смысл двух обобщений, выраженных, по сути, одинаково: «как рубеж запомню вечер» и «как будто на краю земли» (оба несут смысл предела) В этом случае безымянные образы героев переданы через их личное, непосредственное общение с Я. В других случаях это личный повествователь, разными формами говорения включающий более конкретизированных героев. О них мы узнаем гораздо больше: «Он с Ладоги, а сам - волжанин», «Сестра моя, москвичка Маша», «командир Семен Потапов» и др.

Формами их представления в тексте являются письма, рассказы очевидцев, личные встречи. В таких случаях, в отличие от типизированных героев у них есть имя, фамилия, семейные связи, место рождения: «его письмо - письмо жене» «командир Семен Потапов» «Он с Ладоги, а сам - волжанин» «Сестра моя, москвичка Маша» и др. Рассмотрим, например, письмо, которое читает личный повествователь: «Вот передо мной письмо бойца». Они не знакомы («Я верных рук ему не жала»), он не ленинградец - об этом мы узнаем из текста письма («Я в Ленинграде, правда не был»), но повествователь называет бойца своим другом: Но знаю - друга нет верней, надежней, преданней, бесстрашней. Его письмо - письмо к жене - твердит о давней дружбе нашей. По выражению Д. Хренкова, «круг друзей в поэме необычайно широк - вся страна. Без ее помощи «мы задохнулись бы в мучительном кольце блокады». Слова друг, друзья, дружба частотны, повторяются в поэме десять раз, семантически подразделяясь на две группы: - те, кто, находясь далеко за пределами осажденного города, в душе - рядом; и те, кто с боем пытался прорвать блокаду

(« Их множество - друзей моих,/ Друзей родного Ленинграда./ О, мы задохлись бы без них/ В мучительном кольце блокады»); - форма обращения к ленинградцам, в том числе - по радио («Друзья, мы приняли ее,// Мы держим нашу эстафету…»)

Покажем слияние конкретного и обобщенного на одном примере. Интересен в этом отношении образ «москвички Маши». В проекции на реальность он сопоставим с сестрой О. Берггольц Марией. И я навек тобой горда, сестра моя, москвичка Маша, за твой февральский путь сюда, в блокаду к нам, дорогой нашей. Здесь все достоверно: действительно, ранней весной 1942 года сестра Ольги Берггольц Мария на грузовой машине, выделенной Союзом писателей и нагруженной медикаментами для ленинградских литераторов, переправилась через Ладогу: И ты вела машину к нам, подарков полную до края. Ты знала - я теперь одна, мой муж погиб , я голодаю. В то же время образ «москвички Маши» в своем развитии получает в поэме обобщенный смысл: это сама Москва помогает Ленинграду. Кроме того, имя Маша, как одно из наиболее распространенных в России, дает дальнейшее расширение образа: И ты рвалась - вперед, вперед, как луч, с неодолимой силой. Моя отчизна, мой народ, родная кровь моя, спасибо! 1 Муж О.Ф. Берггольц Николай Степанович Молчанов умер от голода в январе 1942 года. В этом смысле и обращение «сестра» приобретает дополнительные смыслы: так на фронте бойцы обычно называли медсестер и вообще всех молодых девушек. «Москвичка Маша» становится сестрой и для всех ленинградцев, и для тех, кто находится за кольцом блокады: На, питерцам свезешь, сестра, Проси прощенья - чем богаты… В пространственно-временном отношении все герои поэмы пребывают либо «здесь и сейчас», либо «там и сейчас». Но, разделенные кольцом блокады, они представляют собой единое духовное целое, скрепленное личностью автора.

Особая тема блокадного Ленинграда - дети. «Ленинградские дети»… «Когда звучали эти слова - на Урале и за Уралом, в Ташкенте и в Куйбышеве, в Алма-Ате и во Фрунзе, - у человека сжималось сердце. Всем, особенно детям, принесла горе война. Но на этих обрушилось столько, что каждый с невольным чувством вины искал, чтобы хоть что-то снять с их детских плеч, души, переложить на себя. Это звучало как пароль - «ленинградские дети»! И навстречу бросался каждый в любом уголке нашей земли…» . Сравним со строками из ленинградской поэмы: Прости, любимая, пойми, что Ленинград ожег мне душу своими бедными детьми… Там дети плачут, просят хлеба, а хлеба нет… А мы - отцы.

Поэма и начинается с образа мертвого ребенка, которого мать везет на санках. И дальше в тексте сквозным сюжетом выражено желание накормить и отомстить: «На, получай еще заряд за ленинградских ребятишек», «там матери под темным небом толпой у булочной стоят», «там дети плачут, просят хлеба». Мотив отцовской ответственности за жизнь всех ленинградских детишек проявляется в письме бойца к жене: Нельзя дышать, нельзя, жена, когда дитя о хлебе плачет… Автор-повествователь, который одновременно является и первым читателем этого письма, приближает бойца к себе, называя незнакомого человека своим другом. Этим другом, возможно, является погибший защитник города. В итоге все герои составляют емкий, живой образ Ленинграда. Ими еще жив город, погруженный в холод и тьму: «голодный город», «воет небосвод», «свищет воздух», «смерть и лед», «смертная петля» и т.д. Но вражеской бомбежки хуже, еще мучительней и злей сорокаградусная стужа владычащая на земле. Город казался безжизненным, пустым («Казалось, что конец земли…»), но он продолжал жить. Здесь возможны текстуальные параллели с «Ветром войны» Анны Ахматовой: Птицы смерти в зените стоят, Кто идет выручать Ленинград? Не шумите вокруг - он дышит, Он живой еще, он все слышит. Сравним у Ольги Берггольц: Но сквозь остывшую планету на Ленинград машины шли: он жив еще… Облик живого города создается и через движение машин, везущих хлеб в «голодный город» по дороге жизни. В блокаде хлеб становится синонимом жизни, они взаимозаменяемы: Стоять? А хлеб? Других дождаться? А хлеб - две тонны? Он спасет шестнадцать тысяч ленинградцев… сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам. Отсюда - бережное отношение к хлебу тогда, когда «сто двадцать пять блокадных грамм» были единственным источником жизни, и потом, когда кольцо блокады будет разорвано: …О, мы познали в декабре - не зря «священным даром» назван обычный хлеб, и тяжкий грех - хотя бы крошку бросить наземь: таким людским страданьем он, такой большой любовью братской для нас отныне освящен, наш хлеб насущный, ленинградский. Не менее хлеба насущного, ленинградцам жизненно необходима была пища духовная - слово поддержки и надежды: И люди слушали стихи, как никогда, - с глубокой верой, в квартирах черных, как пещеры, у репродукторов глухих.

В поэме есть еще один образ, олицетворяющий мужество и силу духа ленинградцев. Это орден, который гравирует «седой блокадник»: И обмерзающей рукой, перед коптилкой, в стуже адской, гравировал гравер седой особый орден - ленинградский. В поэме это словесный образ ордена тем, кто выжил, и выжившему городу. О цене выживания говорит изображение гравером «тернового венца» - символа мученичества. Это орден за подвиг выживания, и венчает его строгая надпись: «Я жил зимою в Ленинграде». Мы нашли описание этого ордена как реально бывшего в воспоминаниях О.Берггольц: «…как у нас, в Ленинградском радиокомитете, в ту же тягчайшую зиму стало известно, что один старый мастер-гравер, напрягая последние силы свои, создал в гипсе модель ленинградского ордена и отослал ее в Москву, но вскоре умер. Многих наших поэтов эта история просто потрясла. И многие из нас написали об этом стихи. Я тоже в своей «Ленинградской поэме» описала этот орден, по рассказам, конечно. Эта мечта осуществилась еще до конца войны. Появилась медаль «За оборону Ленинграда».

В завершающих строках поэмы личный повествователь предстает как непосредственный участник тех событий: И я, как вы, - упряма, зла за них сражалась, как умела. Душа, крепясь, превозмогла предательскую немощь тела. Здесь Я не просто блокадница, как и все, терпевшая голод и холод, но и сражавшаяся своим словом - словом поэта. И здесь же автор постепенно переключает все большее внимание на себя. Личный повествователь уступает место лирической героине. Говоря о себе, о личных утратах, она предстает и как образ автобиографический - со своими довоенными утратами; и как одна из многих блокадников, понесших и несущих утраты в кольце осады:

И я утрату понесла

К ней не притронусь даже словом -

такая боль…

Ее потери - это и смерть любимых дочерей (до войны), и убитый в тюрьме ребенок, который еще не успел родиться, и смерть мужа в январе 1942 года. И все же в конце звучит надежда на будущего сына: …Во имя мира твоего, Во имя будущего сына И светлой песни для него. Поэма завершается той самой песней, которую Ольге Берггольц - увы! - не суждено будет спеть: Так чиста теперь людская радость, точно к миру прикоснулась вновь. Здравствуй, сын мой, жизнь моя, награда, Здравствуй, победившая любовь.

Ольга Берггольц верит в… народ. Веру в народ и идею любви и надежды она несет через все тяготы, преследования, блокаду, поражения на фронтах.

В творчестве Берггольц нашла отражение не только судьба отдельного человека, но и вся история войны. В стихах царствовала особая атмосфера строгой нравственной чистоты, самоотверженности, предельной искренности и человечности, столь характерная для города тех дней, находившегося в кольце вражеской блокады, для ленинградцев, которые жили, «не отводя от смерти глаз».

О.Ф. Берггольц была награждена орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями. Именем Ольги Берггольц названа улица в Невском районе Санкт-Петербурга. На улице Рубинштейна, 7, где она жила, открыта мемориальная доска. Ещё один бронзовый барельеф её памяти установлен при входе в Дом Радио. Строки О.Берггольц высечены на гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища: "Никто не забыт, ничто не забыто .

15