Доклад на научную конференцию Тема дуэли в русской литературе

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО

И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ВОРОНЕЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

НАУЧНОЕ ОБЩЕСТВО УЧАЩИХСЯ

Доклад

Тема дуэли в русской литературе

Выполнил

Зеленин Олег

(ученик 10 «А» МОУ «Хохольский лицей»)

Учитель

Крюкова Л.В.

Воронеж - 2010

Содержание

1. Понятие о дуэли.

   1. История дуэли.

   2. Наказание.

   3. Виды оружия.

   4. Разновидности пистолетных дуэлей.

   5. «Неписанный порядок дуэли».

2. «Литературные» дуэли.

3. Причины дуэли, отраженные в литературе.

4. Обращение писателей - романтиков к теме дуэли.

5. Герцен о дуэли.

6. Взгляд на дуэли В.Дорошевича.

7. Изменение представлений о нравственных ценностях в буржуазную эпоху.

8. Понятие о дуэли в современном мире.

«Как жаль, что сейчас нет дуэлей!» - слышим мы нередко из уст несправедливо обиженного и оскорбленного человека. И это сожа­ление почему-то не кажется нам странным в век, когда дуэль как способ разрешения вопросов чести стала уже анахронизмом, неле­постью, несуразицей. Известие о том, что некто вызвал своего обид­чика на поединок, может вызвать у нас лишь улыбку, будет воспри­нято как фарс, как экстравагантная и легкомысленная причуда.

История поединков уходит в глубокую древность. Дрались из-за женщин, за право владения землей, ради мести, наконец, просто чтобы показать свою силу и унизить, а то и уничтожить соперника. Еще в древние времена были известны судебные поединки, назначавшиеся для решения споров по имущественным и иным вопросам, цирковые бои гладиаторов в Древнем Риме, средневековые рыцарские турниры, кулачные бои на Руси. Но не они входят в понятие классической дуэли. Наиболее емким и точным нам представляется определение дуэли, данное русским военным писателем начала века П. А. Швейковским: «Поединок есть условленный бой между двумя лицами смертоносным оружием для удовлетворения поруганной чести, с соблюдением известных установленных обычаем условий относительно места, времени, оружия и вообще обстановки выполнения боя». Из этого определения можно вычленить следующие основные признаки классической дуэли:

1. цель дуэли - удовлетворение поруганной чести (а не цирковое представление, не решение спора и не состязание в силе);

2. участников дуэли только двое (а не «стенка на стенку»), т. е. оскорбленный и его обидчик (отсюда само слово «дуэль»);

3. средство дуэли - смертоносное оружие.

История дуэлей начинается со второй половины XVI столетия, когда офицерский корпус состоял целиком из дворян, для которых понятие об офицерской чести было преувеличенным. Ни один офицерский корпус не оставил бы в своих рядах офицера, отклонившего вызов на дуэль. Однако ни государство, ни монарх не позволяли, чтобы их подданные сами решали свои споры, и поэтому дуэли непрестанно запрещались. Во Франции, Австрии, Пруссии, на Руси поединки карались смертной казнью.

139-й воинский артикул, принятый в 1715 году императором Петром 1, строго воспрещал дуэли между офицерами, причём казни через повешение подлежал также и погибший на дуэли: «Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются <…> Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить». Практика поединков стала получать распространение среди дворянской молодёжи в царствование Екатерины второй, что побудило последнюю издать в 1787 году «Манифест о поединках», который называл дуэли чужестранным насаждением: участникам (включая секундантов) дуэли, окончившейся бескровно, устанавливался в качестве наказания денежный штраф, а обидчику - пожизненная ссылка в Сибирь; за причинение вреда здоровью и жизни наказание назначалось как за соответствующие умышленные преступления.

Не оставляли «в покое» и секундантов: секундант Пушкина был приговорен к повешению за участие в роковой дуэли, хотя позднее помилован. Несмотря на преследования, дуэли не прекращались.

Основным видом оружия первоначально было холодное, и в XVII веке бесконечные дуэли на шпагах превращались в кровавые драки. По мере совершенствования огнестрельного оружия споры начинают разрешаться при его помощи, ведь трудно было найти военного человека, не могущего попасть в цель с расстояния в 10 шагов (семь метров). К примеру, Пушкин попадал в карточного туза именно с такого расстояния.

Как ни странно, но официальное положение о дуэлях появилось сравнительно поздно. На протяжении полутораста лет пользовались изустными сведениями либо рукописными правилами, созданными в каждой стране. Так происходило до 1836 года, пока парижский «Жокей-клуб» не занялся их обработкой. Во главе этого дела встал граф Шатовиллар и несколько других знатных особ. Вскоре созданный ими дуэльный кодекс был подписан 76 выдающимися личностями того времени и опубликован. Этот кодекс служил дуэлянтам вплоть до 1881 года, пока граф де Сен Томас не выпустил «Новый дуэльный кодекс». Признавалось несколько разновидностей пистолетных дуэлей. Три из них были главными: дуэль с неподвижными стрелками, дуэль с «барьерами» и дуэль на параллельных линиях. Кроме того, существовали поединки с разными условиями, к которым относились стрельба на укороченной дистанции, дуэль на одном пистолете, поединки на ружьях, карабинах, револьверах и, наконец, американская дуэль. Дуэль не всегда выбиралась произвольно, ее вид зависел от тяжести нанесенного оскорбления, каковых было три: простая обида, нанесенная от обычной невежливости; позорное оскорбление и самое серьезное - оскорбление действием. При простом оскорблении обиженный выбирал оружие, при позорном - оружие и вид дуэли, при последнем - оружие, вид дуэли и расстояние.

Неписаный порядок дуэли

Неписаный порядок проведения дуэли был следующим. В заранее условленное время (обычно утром) противники, секунданты и врач прибывали в назначенное место. Опоздание допускалось не свыше 15 минут; в противном случае опоздавший считался уклонившимся от дуэли. Поединок начинался обычно через 10 минут после прибытия всех. Противники и секунданты приветствовали друг друга поклоном. Избранный секундантами из своей среды распорядитель предлагал дуэлянтам в последний раз помириться (если суд чести признавал это возможным). В случае их отказа распорядитель излагал им условия поединка, секунданты обозначали барьеры и в присутствии противников заряжали пистолеты. Секунданты занимали места параллельно линии боя, врачи - позади них. Все действия противники совершали по команде распорядителя. На самой дуэли противники не могли между собой разговаривать, одежде полагалось быть темной, но ворот у рубашки - белый. Оба дуэлянта должны были опустошить карманы, снять запонки и застежки. Про шляпы в правилах ничего не говорилось, но обычно они снимались. Оружие противники получали от секундантов на предохранительном взводе. Дуэль начиналась по команде старшего секунданта со слов «Взводите» или «Стреляйтесь», произносимых беспристрастным голосом. В дуэльном кодексе оговаривалось, как поступать, если один из противников умышленно выстрелит в сторону. Если это делает обиженный, то обидчик также должен отказаться от выстрела. Однако если обидчик стреляет в воздух, то ничто не мешает обиженному выстрелить точно в цель.

Варианты дуэли

Дуэли на пистолетах имели несколько вариантов.

• Вариант 1 Противники становились на дистанции от 15 до 40 шагов друг от друга и, оставаясь неподвижными, поочередно стреляли по команде (интервал между командой и выстрелом должен был быть не менее 3 секунд, но не более 1 минуты). Если оскорбление было средним или тяжелым, то оскорбленный имел право стрелять первым (но только с дистанции в 40 шагов, т. е. максимальной), в противном случае право первого выстрела решал жребий.

• Вариант 2 (сравнительно редкий). Противники становились спиной друг к другу на дистанции 25 шагов и, оставаясь неподвижными на этом расстоянии, непрерывно стреляли через плечо.

• Вариант 3 (едва ли не самый распространенный). Противники вставали на расстоянии до 30 шагов друг от друга и по команде шли к барьерам, расстояние между которыми было не менее 10 шагов, по команде же первый на ходу стрелял, но ответного выстрела ожидал стоя на месте (стрельба без команды допускалась в случае, если барьеры отстояли на 15-20 шагов друг от друга, а противники в исходном положении - до 50 шагов; но это сравнительно редкая разновидность). При такой дуэли время на ответный выстрел не превышало 30 секунд, для упавшего - 1 минуты с момента падения. Переступать барьеры запрещалось. Осечка тоже считалась за выстрел. Упавший мог стрелять лежа (как стрелял раненый Пушкин в Дантеса). Если при такой дуэли после четырех выстрелов ни один из противников не получал ранения, то ее можно было прекращать.

• Вариант 4 Противники становились на расстоянии 25-35 шагов, располагаясь по параллельным линиям, так что каждый из них имел своего противника справа от себя, и шли по этим линиям к барьерам, отстоявшим друг от друга на 15 шагов, по команде останавливаясь и стреляя.

• Вариант 5 Противники располагались на расстоянии 25-35 шагов и, оставаясь неподвижными, стреляли одновременно - по команде на счет «раз-два-три» или по сигналу в три хлопка. Такая дуэль была наиболее опасной, и нередко погибали оба противника. По окончании противники подавали друг другу руки.

Заметим, что эти правила (хотя бы то же расстояние), устоявшиеся к концу XIX века, были во многом гуманнее, чем обычные правила русских дуэлей первой половины XIX века. Любопытно, что если во второй половине XIX века число дуэлей в русской армии явно пошло на спад, то после официального разрешения в 1894 году их количество вновь резко возрастает. Особняком стояла американская дуэль. Иногда «американской» называлась не дуэль, а вытягивание жребия, после чего вынувший черный шар был обязан застрелиться в течение года. Настоящая американская дуэль представляла собой скорее охоту, когда соперники отправлялись в лес на несколько дней и отслеживали там друг друга, используя всякие хитрости, вроде ложных костров, чучел и засад. Порой американская дуэль выглядела, как обычный поединок с револьвером или ножом, но проводилась без секундантов на глазах у зрителей. Самой острой являлась дуэль без свидетелей в запертом помещении, как она описана у Майн Рида в романе «Всадник без головы». Однако наиболее изощренной формой дуэли была дуэль под названием «ку-ку». Этот поединок проводился в полностью затемненной комнате, со снятой обувью. Один из противников кричал «ку-ку», а другой стрелял на звук. Тот, кто крикнул, был обязан оставаться на месте. После чего роли менялись, пока один не был убит или ранен.

И все же сама мысль о дуэли в наш век, когда «смертельные» ссоры и обиды завершаются выстрелом из-за угла, ударом ножа или оказавшегося под рукой утюга, кажется нам, несомненно, благо­родной.

Правда, мы вряд ли нашли бы сегодня охотников пойти к барь­еру и подставить себя под пулю, но социологический опрос, безуслов­но, выявил бы немалое число людей, готовых признать статус дуэ­ли, как средства защиты человеческого достоинства. Любопытнейший парадокс. В девятнадцатом веке все мыслящие люди теоретически осознавали бессмысленность и нелепость дуэли, расценивая ее как убийство, уголовное преступление, и, тем не менее, не колеблясь, бра­ли в руки оружие. Презирая дуэль как средство разрешения воп­росов чести и, уж конечно, не относясь к ней как к «суду божь­ему», Пушкин, тем не менее, всякий раз, порой по незначительному поводу, встречает противника у барьера-вплоть до последнего, рокового своего поединка.

У Пушкина дуэль с Дантесом была не первой. Вызовов на его счету числится целых двадцать девять; правда, в большинстве случаев противники помирились до барьера (а несколько дуэлей предотвратил генерал Инзов, перед поединком бравший поэта под арест). Однако случалось и Пушкину выйти к барьеру - например, с полковником Старовым, с которым они сделали по два выстрела (все мимо), и с близким другом Кюхельбекером, обидевшимся на ехидные стихи лицейского друга. «Кюхля» стрелял первым и промахнулся, Пушкин же воспользовался правом стреляющего вторым и отказался от выстрела. Однако в случае с Дантесом он был твёрдо намерен убить противника. До потомства дошел текст условий дуэли между Пушкиным и Дантесом. Для иллюстрации приведем его полностью:

«Правила дуэли между господином бароном Жоржем Геккереном и господином Пушкиным»

1. Противники ставятся на расстоянии 20 шагов друг от друга и 10 шагов от барьеров, расстояние между которыми равняется 10 шагам.

2. Вооруженные пистолетами противники, по данному знаку идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять.

3. Сверх того принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же самом расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз, противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непосредственными посредниками во всяком отношении между противниками на месте.

6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.

. Поэтому Дантес, когда ему уже во Франции выговаривали за убийство Пушкина, очень удивлялся: а что мне, дескать, оставалось делать? Другой вопрос, чьи действия послужили причиной поединка. Потому-то Тургенев в числе немногих совершённых им в жизни подлостей числил то, что как-то за границей при встрече подал руку Дантесу.

Столь же необъяснимо, по нашим современным представлениям, и поведение М. Лермонтова, называющего Дантеса убийцей в своем знаменитом стихотворении и обреченно подставляющего себя под пулю другого убийцы - Мартынова.

С Лермонтовым причина дуэли гораздо более туманна: нанёс Мартынову какое-то оскорбление, никто толком даже не понимал какое, но - явно не первое. По воспоминаниям современников, похоже, как будто Лермонтов хотел разыграть сцену из «Героя нашего времени», предназначив Мартынову роль Грушницкого. Он наносил ему обиду за обидой, дабы тот наконец сыграл то, что ему определено.

Вот что об этом говорит секундант поэта Васильчиков: «Что он сказал, мы не расслышали, знаю только, что, выходя из дома на улицу, Мартынов подошёл к Лермонтову и сказал ему тихим и ровным голосом по-французски: « Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах». На что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения».

Менее известна другая «литературная» дуэль, которая могла стоить России одного из двух замечательных поэтов: Николая Гумилёва или Максимилиана Волошина. К счастью, она обернулась не трагедией, а чем-то вроде водевиля.

Волошин и Елизавета Дмитриева придумали «виртуальную поэтессу» по имени Черубина де Габриак. Эта «роковая испанка» писала стихи в журнал и заставила многих поэтов влюбиться в неё заочно. При этом, по-видимому, большую часть стихов писал именно Волошин. В какой-то степени это прообраз наших интернет-знакомств.

Одним словом, Гумилёв влюбился в «испанку» до беспамятства, а когда розыгрыш был раскрыт, послал шутнику вызов за попранные чувства. Дуэль проходила на той самой Чёрной речке, где был убит Пушкин. Можно представить, насколько Волошина не радовала перспектива стать новым Дантесом. По дороге он потерял калошу, её долго искали. Словом, он всеми силами старался предотвратить роковой исход. В итоге Гумилёв промахнулся, Волошин стрелял в воздух, а за своё миролюбие получил от ехидного Саши Чёрного прозвище «Вакс Калошин».

Герцен пишет целый трактат о нелепости дуэли, но в ответ на вы­зов поэта Гервега, соблазнившего его жену, принимает решение - «Ехать и убить его, как собаку».

Нимало не сомневаясь в бессмысленности дуэли, понимая, что это суд не справедливости, а случайности А. Блок вызывает на дуэль А. Белого и т. д.

В веке двадцать первом мы уже не будем стреляться, но готовы теоретически признать дуэль судом справедливости. Офи­церы белой гвардии во время гражданской войны стрелялись по любому поводу, в Красной же Армии поединок - редчайшее исклю­чение. Что это? Утрата чести или высокая сознательность? Что во­обще заставляет человека искать справедливости таким кровавым, ничуть не гарантирующим ее торжества способом? Во многом ответ на эти вопросы дает нам художественная литература. Надо сказать, что западноевропейская литература XVIII и XIX веков, включая и русскую, буквально пестрит описаниями всевозможных дуэлей. С помощью шпаги защищает честь своей невесты герой «Капитанской дочки» Пушкина, поединком заканчиваются взаимоотношения геро­ев его же рассказа «Выстрел». Стреляются или вызывают друг дру­га к барьеру персонажи романов и повестей М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»; Е. Ростопчиной - «Поединок»; И. Тургенева - «Бретёр»,; А.К. Толстого «Князь Серебряный»; А.Герцена - «Былое и думы»; Л. Толстого - «Война и мир»; А. Чехова - «Дуэль»; А. Куприна - «Поединок» и т.д.

Широкое обращение русских писателей к теме дуэли, конечно же, нельзя рассматривать, как их желание привлечь читателей к своим произведениям какими-либо необычайными, захватывающими при­ключениями в духе романов отца и сына Дюма.

Стремление к развлекательности ради развлекательности никог­да не было свойственно русской литературе. Дуэль в данном случае была для нее лишь одной из характерных особенностей эпохи, чер­ты которой она стремилась объективно воссоздать.

Названные выше и многие неназванные произведения русской ли­тературы, так или иначе касающиеся темы дуэли, дают нам пред­ставление о самых разнообразных мотивах обращения к ней как способу разрешения возникающих между людьми социальных, нрав­ственных, идейных и других противоречий.

Наиболее распространенной причиной конфликта, ведущего к дуэли, особенно в романтических повестях, оказывается ревность, чувство ненависти к счастливому сопернику в любви.

Нередко мотивами вызова были оскорбленное самолюбие, воз­бужденное неосторожно сказанным словом, мелкое честолюбие, про­сто упрямство, желание человека, во что бы то ни стало настоять на своем. «Какие упрямцы! Пускай бы за дело дрались - так не жаль и пороху; а то за женскую прихоть и за свои причуды»,- говорит один из персонажей повести А. Бестужева-Марлинского «Испыта­ние». «Много ли мы видели поединков за правое дело? - отвечает ему другой.- А то все за актрис, за карты, за коней или за порцию мо­роженого».

Иногда скука, лишенное смысла однообразное существование в затерянных в бескрайних просторах России провинциальных город­ках и дворянских усадьбах побуждали чиновников и помещиков ис­кать острых ощущений, заставляющих быстрее обращаться в жилах застывшую кровь. Дуэль возникала просто из желания покуражиться. «Ведь вы не знаете,- говорит Веретьев, герой повести И. Тургенева «Затишье», приехавшему навестить свою отдаленную деревеньку мо­лодому помещику Астахову, неожиданно получившему на балу вы­зов от одного из гостей,- у нас без этого ни одного бала не бывает... Это уже так заведено. Последствий это никогда никаких не имеет. Кому охота подставлять свой лоб? Ну, а почему бы не покуражить­ся, а? над приезжим, например?».

Получались и намеренно спровоцированные чьей-то злой волей дуэли. Так, из желания проучить зазнавшегося и высокомерного «пе­тербургского слётка», Печорина, испытать его храбрость провоцируют ссору между ним и Грушницким «отдыхающие на водах офицеры» в повести Лермонтова «Герой нашего времени». Правда, злая шутка, эта, как мы знаем, обернулась покушением на убийство, дуэль из суда справедливости превратилась в средство расправы над против­ником.

Причиной вызова могло быть и подозрение в шулерстве во время игры в карты, как, например, в повести Е. Ростопчиной «Поединок».

Основой конфликта, заканчивающегося поединком, зачастую ока­зывалась зависть личности сильной, тщеславной, самолюбивой к сво­ему удачливому сопернику, желание любым способом утвердить себя, возвыситься над окружающими. Таков, например, Сильвио из^: повести Пушкина «Выстрел».

В иных случаях дуэль использовалась и как средство запугать противника, как способ для достижения каких-либо корыстных це­лей. Именно такой целью руководствуется герой «Трех портретов» И. Тургенева гвардейский офицер Лучинов, вызвавший на поединок своего соседа помещика Рогачева в расчете запугать его и заставить жениться на соблазненной и обесчещенной им, Лучиновым, девушке.

Но, конечно, чаще всего мотивом вызова к барьеру было стрем­ление' личности защитить свое достоинство или заступиться за по­руганную честь любимой женщины, товарища, реабилитировать опороченную кем-либо репутацию своего полка и т. п. Желая защитить честь Маши, дочери комен­данта Белогорской крепости, вызывает на дуэль оскорбившего ее Швабрина герой «Капитанской дочки» Пушкина. Дуэльная ситуация, связанная с восстановлением репутации полка, запятнанной офи­цером другой, соперничавшей с ним части, намечается в сюжете по­вести «Кроткая» Ф. Достоевского.

Дуэль как фарс и дуэль как бессмыслица встречается в романе "Отцы и дети"."Finita la comedia!" - этими словами подытожил свершившееся Печорин. Комедией, а точнее, пародией, травести поединков из "Евгения Онегина" и из "Героя нашего времени" является на самом деле третий поединок - дуэль Евгения Васильевича Базарова с Павлом Петровичем Кирсановым. Пушкин убил Ленского, Лермонтов отправил к праотцам Грушницкого. (Эти, заметим в скобках, персонажи похожи не только печальным финалом недолгой жизни: оба молоды, оба страдают юношеской болезнью романтичности и экзальтированности; обоих зовут на «-ский/цкий», и тот и другой пали жертвами приятельской руки.) А Тургенев пожалел Павла Петровича Кирсанова: прострелил ему из базаровского пистолета полумягкое место, и только… Павел Петрович Кирсанов, человек тридцатых годов, - сверстник Печорина. И ведет он себя под стать лермонтовскому персонажу: как и Григорий Александрович, изысканно одевается, подобно Печорину и Грушницкому вместе взятым, желает убить своего соперника. Он целит в лоб ("в нос", - снижает драматический пафос сцены нигилист Базаров) противнику, как Грушницкий, но получает легкую рану в ногу, словно Печорин. Только печоринская легкая рана ("царапина") была опасной, ибо стоял он на краю немилосердной кавказской пропасти и даже от нетяжелого ранения мог упасть вниз. А позади Кирсанова - русские берёзки: «падай не хочу - не расшибёшься». Да и рана какая-то смешная: не колено оцарапано, как у Печорина, а ляжка поражена пулей. И стрелял-то не боевой офицер, коим был Грушницкий, но "штафирка", медик Базаров. А Павел Петрович, в прошлом состоявший на военной службе, промазал… После чего, будто семнадцатилетняя барышня, упал - не в горную расселину. В обморок.

Таким образом, литература не только раскрывает перед нами социальную физио­логию дуэлей, дает представление о самых разнообразных их типах и формах, мотивах и причинах, побуждающих человека жертвовать жизнью в угоду своим страстям или сложившимся у него представ­лениям о чести. Это для нее задача второстепенная, как бы вспомо­гательная. Тема дуэли интересна для художника (если его целью не является лишь развлечение читателя) прежде всего тем, что позволяет ему создать, смоделировать такую экстремальную ситуацию, в которой наиболее полно раскрываются тот или иной социальный конфликт и характер героя. Разумеется, в богатейшем арсе­нале художественных средств литературы есть множество и других не менее сильных средств организации конфликта произведения. Но в отличие от многих из них дуэльная ситуация ставит героя в такое положение, при котором он оказывается менее всего зависим от воз­действия на него неких внешних сил. Он распола­гает правом свободного выбора в той смертельной игре, в которую вовлекли его свои или чужие страсти и ставкой, в которой является его жизнь.

Если проследить историю обращения русской литературы к теме дуэли, то можно заметить, что наиболее часто обращались к ней в своих произведениях писатели-романтики. И это было естественно. Во-первых, потому, что именно в период развития романтизма в 20-30-е годы прошлого столетия дуэли были обычным явлением жиз­ни, наиболее распространенным средством разрешения социальных и нравственных противоречий в дворянской среде. Во-вторых, такого рода сюжетная ситуация, положенная в основу произведения, на­иболее соответствовала самим принципам художественного воссоз­дания романтизмом действительности, его идее «двоемирия», харак­терным для него «двухполюсным» моральным и идейным конфлик­там - между личностью и обществом, идеальным и реальным, стра­стью и рассудком, прекрасным и безобразным, благородным героем и злодеем и т.п.

Особое место в ряду романтических произведений, разрабаты­вающих тему дуэли, занимает повесть Н. Павлова «Ятаган» (1835), сразу же обратившая на себя внимание читателей и критики не­обычайно смелым выступлением писателя против царящего в армии произвола, против бесправия служащих в ней нижних чинов.

«Повесть эта в чрезвычайно резких чертах изображает страшный гнет начальнической власти над беззащитным подчиненным»,- писал цензор А. В. Никитенко в 1863 году, подтверждая тем самым, что и почти через 20 лет после его написания произведение Н. Павлова не утратило своей социальной остроты.

И не случайно «Ятаган» Н. Павлова был замечен не только чи­тающей общественностью, но и самим императором, написавшим на докладной записке министра просвещения С.С.Уварова, что повесть эта «по своему содержанию никогда не должна была пропус­каться цензором», ввиду того, что ее «смысл и цель прескверные».

Повесть «Ятаган» была первым в русской литературе произведе­нием, в котором с такой откровенностью была обнажена изнанка армейской жизни и в такой острой форме заявлена тема царящей в ней социальной несправедливости.

Совершенно иное место тема дуэли занимает в художественной структуре повести Лермонтова «Княжна Мэри» - центральной ча­сти романа «Герой нашего времени». Конфликт между Печориным и обществом с более чем доста­точной определенностью выявляется и в отношении героя к окружа­ющим, и его прямыми и недвусмысленными оценками той социаль­ной среды, в которой он вынужден жить.

Введение истории с дуэлью в сюжет повести было необходимо для того, чтобы читатель смог до конца осознать ту особенность ми­ровосприятия Печорина, которая и делала его «героем нашего време­ни», «героем века».

Легко заметить, что по мере развития реалистической литерату­ры идейно-смысловая нагрузка «дуэльной ситуации» в общем за­мысле произведения все более усиливалась. В повести А. Куприна «Поединок» дуэль становится уже своего рода символом противо­борства личности со всей унижающей и подавляющей ее достоинство системой общественных отношений в армии, с социальной системой в целом.

«Доказывать нелепость дуэля не стоит,- писал А. Герцен в «Бы­лом и думах»,- в теории его никто не оправдывает, исключая каких-нибудь бретеров и учителей фехтованья, но в практике все подчи­няются ему для того, чтоб доказать, черт знает кому, свою храб­рость. Худшая сторона поединка в том, что он оправдывает всякого мерзавца или его почетной смертью, или тем, что делает из него по­четного убийцу. Человека обвиняют в том, что передергивает карты, он лезет на дуэль, как будто нельзя передергивать карты и не бо­яться пистолета. И что за позорное равенство шулера и обвинителя!

Дуэль иногда можно принять за средство не попасть на висе­лицу или гильотину, но и тут логика не ясна, и я все же не пони­маю, отчего человек обязан под опасением общего презренья не бо­яться шпаги противника, а может бояться топора гильотины».

Кроме всего, развивает свою мысль Герцен, казнь имеет то пре­имущество, что ей предшествует суд, дающий возможность обвинить виновного и оправдать невинного, да и сам человек получает право обличить на суде прилюдно своего врага. «В дуэли остается все шито и крыто...».

«Дуэль, милостивые государи, есть состояние дикости. Это со­всем не право, а довод наиболее сильного или наиболее ловкого, иногда самого дерзкого!.. Вызвать на дуэль не значит атаковать лишь частное лицо, совершить проступок в отношении только него, как при обыкновенной краже или убийстве; нет, это, прежде всего посягательство на общий мир, презрение к закону, восстание против государственного порядка. Дуэлисты хотят управлять сами собой, глумиться над верховной властью страны, где живут»,- заметил в свое время Дюпен - старший, обер-прокурор кассационного суда в Па­риже в своем заключительном слове на одном из судебных процес­сов.

На этом суждении и основывает свою концепцию взаимоотно­шений «общественного права» и «личной чести» в очерке «Дуэль» известный русский публицист Влас Дорошевич. Он судит представ­ление о чести, заставляющее людей идти к барьеру, с позиции XX века и считает его губительным предрассудком, пережитком средневековья. Но ведь нельзя же упрекнуть в «дикости нравов», в отсут­ствии «прогрессивных идей» Пушкина, Лермонтова, Герцена, Блока, Белого, дравшихся на дуэли или посылавших ближним своим картель. И, понимая это, Дорошевич обвиняет в дикости и неразвитости, преж­де всего общественные нравы, довлеющие над сознанием цивилизо­ванной личности и понуждающие ее подчиняться общепринятым мне­ниям. «Отказаться от дуэли,-• замечает Герцен,- дело трудное и тре­бует или много твердости духа или много его слабости... До этой святыни, поставленной дворянской честью и военным самолюбием, редко кто смеет касаться, да и редко кто так самобытно поставлен, чтоб безнаказанно мог... принять на себя нарекание в трусости».

Многим понятна дикость и бессмысленность этого кровавого спо­соба разрешения конфликтов. Но звучит в сознании роковое слово «честь», отрезая все пути к отступлению. Ни самые настойчивые увещания, ни строжайшие правительственные запреты, ни даже казни, применяемые в некоторых странах в разные времена против дуэлянтов, не могли остановить желающих защитить свою честь с оружием в руках. Единственным средством, позволяющим остановить это повальное безумие, утверждал Дорошевич (и многие другие авторы работ о дуэли, на которые и ссылается публицист и которых было написано к началу нашего века многие сотни), мо­жет быть лишь такое общественное мнение, такое общество, кото­рое способно взять на себя защиту чести и достоинства граждани­на, осудить дуэль как дело подлое и недостойное порядочного человека.

Если определяющим моральный кодекс личности понятием в аристократическом обществе была честь, то в эпоху буржуазную иерар­хия нравственных ценностей основывается уже совершенно на иных началах. Доминирующее положение в ней начинают занимать такие понятия, как «свобода», «равенство», «трудолюбие» и т.д.

Дело, следовательно, не столько в том, что общество с развити­ем буржуазных отношений стало более просвещенным или менее кровожадным (войны, как мы знаем, в эти эпохи не прекращаются, а становятся все более бесчеловечными), а в том, что изменились его представления о нравственных ценностях.

Правда, если следовать логике таких рассуждений, то именно в буржуазном нравственном сознании должно доминировать понятие о чести, так как именно в условиях капитализма личность становит­ся наиболее свободной и независимой от общества. Но дело в том, что по мере развития буржуазного общества отношения между людь­ми, как известно, все более стали определяться как товарные отно­шения. Ценность человека определялась уже не его личными достоин­ствами, а его положением в обществе, в конечном счете, его богатством.

Но во все времена дуэль была окутана покрывалом романтики; настоящие мужчины проливают кровь за честь... И даже сейчас, когда этот обычай вроде бы отошел в прошлое, многие об этом громогласно сожалеют.

Страсть к дуэлям в мужских сердцах неистребима. Сколько придумано видов дуэли! Например, во время войны за независимость Америки генерал Исаак Путнам получил вызов, но от дуэли на шпагах отказался. Он предложил поставить на бочку с порохом стеариновую свечку и сесть рядом, кто первым поспешит удрать - трус. Генерал уселся у бочки и начал дымить сигарой, но в это время явился секундант противника и с извинением сообщил, что тот отказывается от поединка. Другой американский генерал во время военных действий в 1808 году предложил сопернику гулять вместе по городской стене осажденного города на глазах противника. Кого убьют - тот и проиграл. Убили обоих. Снова Америка, но уже конца XIX века. Некто майор Брайт пришел на дуэль не со шпагой или пистолетом, а с тарелкой, на которой лежали два зеленых яблока, одно из которых он предложил противнику - в то время в тех местах была эпидемия холеры. Противник поспешил отказаться.

Между тем, будем честны, дуэль чаще всего утверждала не столько честь, сколько право сильного. Во все времена, даже «пистолетные», хватало опытных «профессионалов» дуэли, которые убивали своих противников десятками, предпочитая не слишком опытных.

Более того, многие делали это источником заработка: либо напрямую - получая деньги от чьего-нибудь врага за убийство, либо косвенно, как один из самых знаменитых русских бретеров, Федор Толстой-«Американец». Тот был шулером и своим дуэльным искусством ограждал себя от обвинений. В XVIII веке начали пытаться судить и казнить дуэлянтов, которые провоцировали на поединок заведомо слабейших противников, но это были единичные процессы, а бретеров было великое множество.

Пытаясь уйти от «права сильного», в дуэли увеличивали элемент случайности, так что она становилась все ближе к мифической «русской рулетке».

Конечно, далеко не каждый поединок кончался смертью или тяжелым ранением. Чаще всего противники либо мирились, либо промахивались, либо бой до первой крови оканчивался царапиной. Но общественное мнение давило на дуэлянтов, чтобы поединок стал «результативным»: над теми, чья дуэль не окончилась кровопролитием, потешались, и это оказывалось более действенным стимулом, чем страх перед законами.

Да и вправду ли дуэлянты защищали чью-то честь? Если у Пушкина, к примеру, были некоторые основания идти на поединок с Дантесом, то намного чаще причины были совершенно бредовыми - как у того же Онегина. Или как на дуэли Пушкина и Кюхельбекера - на следующий день над ней смеялись оба участника.

Вряд ли кто возьмется утверждать, что и современное нам об­щество, будь то у нас или на Западе, способно защитить честь и достоинство личности. В лучшем случае оно защищает лишь наши имущественные интересы и наказует за уголовное преступление. Дуэ­ли ушли в прошлое совсем не потому, что мы стали цивилизованнее и разумнее или доверили защиту своего достоинства общественному мнению, а потому, что привыкли мириться с утратой чести, потому, что личное благополучие, покой, деньги, должность стали восприни­маться как ценности куда более значительные, чем честь. Разумеется, сама по себе дуэль, как уже говорилось, ни в коей мере не является судом справедливости и не может быть оправдана.

Известный афоризм гласит: «Обезьяна стала человеком, когда, разозлившись на соседа, не взяла палку, а просто его обругала». Это в некоторых случаях и есть мирный выход из ситуации.