Литературно-музыкальная композиция Есенину посвящается

31

О Есенине

Романс Малинина «Мне осталась одна забава..»

Сергей Александрович Есенин прожил всего тридцать лет,

но творчество его, неповторимо яркое и глубокое, прочно вошло в нашу литературу.

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на переметке,

Резеда и риза кашки.

И вызванивают в четки

Ивы - кроткие монашки.

Курит облаком болото,

Гарь в небесном коромысле.

С тихой тайной для кого-то

Затаил я в сердце мысли.

Все встречаю, все приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть.

С какого стихотворения начинается поэт? С первого, им написанного?

Наверное, но только с первого своего стихотворения.

Еду. Тихо. Слышны звоны

Под копытом на снегу.

Только серые вороны

Расшумелись на лугу.

Заколдован невидимкой,

Дремлет лес под сказку сна.

Словно белою косынкой

Повязалася сосна.

Понагнулась, как старушка,

Оперлася на клюку,

А под самою макушкой

Долбит дятел на суку.

Скачет конь, простору много.

Валит снег и стелет шаль.

Бесконечная дорога

Убегает лентой вдаль.

Стихотворениями «Берёза», «Пороша», «Кузнец», «Выткался на озере алый свет зари…» юноша из рязанского села Константиново заявил о себе как о самобытном художнике.

В этих строчках впервые золотом сверкнуло та поэзия, которую теперь мы называем есенинской.

Сыплет черёмуха снегом,

Зелень в цвету и росе.

В поле, склоняясь к побегам,

Ходят грачи в полосе.

Никнут шелковые травы,

Пахнет смолистой сосной.

Ой вы, луга и дубравы, -

Я одурманен весной.

Радугой тайные вести

Светятся в душу мою.

Думаю я о невесте,

Только о ней лишь пою.

Сыпь ты, черемуха, снегом,

Пойте вы, птахи, в лесу.

По полю зыбистым бегом

Пеной я цвет разнесу.

Ранние стихи Есенина полны звуков, запахов, красок.

Кругом мягкая зелень полей, алый свет зари,

голубеет небесный песок, кадит черёмуховый дым.

Полыхают зори, рощи кроют синим мраком, на воде - жёлтые поводья месяца

Синее, голубое, алое, зелёное, рыжее, золотое - брызжет и переливается в стихах поэта.

Задымился вечер, дремлет кот на брусе.

Кто-то помолился: «Господи Исусе».

Полыхают зори, курятся туманы,

Над резным окошком занавес багряный.

Вьются паутины с золотой повети.

Где-то мышь скребется в затворенной клети...

У лесной поляны - в свяслах копны хлеба,

Ели, словно копья, уперлися в небо.

Закадили дымом под росою рощи...

В сердце почивают тишина и мощи.

«Люблю стихи Сергея Есенина и уважаю его как человека, любящего Россию-мать».

Первый космонавт мира Юрий Алексеевич Гагарин сделал эту надпись 19 апреля 1961 года, спустя несколько дней после своего беспримерного полёта.

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты - в ризах образа...

Не видать конца и края -

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых лех,

Мне навстречу, как сережки,

Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою.

Есенинская любовь к родной земле естественна, как дыхание.

Она свет, который изнутри освещает почти каждое его стихотворение в отдельности и его поэзию в целом.

Это не просто чувство - это его философия жизни, краеугольный камень его миропонимания.

Это его опора, источник, где он черпал силу.

Компас, по которому он сверял каждый свой шаг.

Ключ от двери в мир его поэзии.

Это обостряет восприятие красоты жизни, непреходящей ценности человеческого счастья.

Я строгал, чинил челны,

Уронил кольцо милашки

В струи пенистой волны.

Лиходейная разлука,

Как коварная свекровь.

Унесла колечко щука,

С ним - милашкину любовь.

Не нашлось мое колечко,

Я пошел с тоски на луг,

Мне вдогон смеялась речка:

«У милашки новый друг».

Не пойду я к хороводу:

Там смеются надо мной,

Повенчаюсь в непогоду

С перезвонною волной.

Родная земля дала Сергею Есенину народный взгляд на жизнь, наделила народной мудростью,

теми представлениями о добре и зле, о правде и кривде, о счастье и несчастье, которые выработались народом в течение столетий.

Отсюда единство мира в его творчестве.

Утром в ржаном закуте,

Где златятся рогожи в ряд,

Семерых ощенила сука,

Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,

Причесывая языком,

И струился снежок подталый

Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры

Обсиживают шесток,

Вышел хозяин хмурый,

Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,

Поспевая за ним бежать…

И так долго, долго дрожала

Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,

Слизывая пот с боков,

Показался ей месяц над хатой

Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко

Глядела она, скуля,

А месяц скользил тонкий

И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,

Когда бросят ей камень в смех,

Покатились глаза собачьи

Золотыми звездами в снег.

В любви к природе - берёзке, заглядевшейся в пруд, к духовитым дубравам,

в доброте к раненой лисице, чей жёлтый хвост упал в метель пожаром,

в любви ко всем братьям нашим меньшим - исток есенинского чувства родины.

Время Есенина пересекалось величайшими историческими событиями:

первая мировая война, Октябрьская революция, гражданская война, строительство государства рабочих и крестьян.

Вместе со своей страной рос и менялся поэт, мужал и его талант.

Шла первая мировая война

Тысячи «мирных пахарей» уходили на фронт, в окопы.

Их провожал плач матерей и жён.

На краю деревни старая избушка,

Там перед иконой молится старушка.

Молится старушка, сына поминает,

Сын в краю далеком родину спасает.

Молится старушка, утирает слезы,

А в глазах усталых расцветают грезы.

Видит она поле, это поле боя,

Сына видит в поле - павшего героя.

На груди широкой запеклася рана,

Сжали руки знамя вражеского стана.

И от счастья с горем вся она застыла,

Голову седую на руки склонила.

И закрыли брови редкие сединки,

А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.

В событиях революции Есенин увидел осуществление своих надежд и мечтаний о высшей справедливости

О верю, верю, счастье есть!

Еще и солнце не погасло.

Заря молитвенником красным

Пророчит благостную весть.

О верю, верю, счастье есть.

Звени, звени, златая Русь,

Волнуйся, неуемный ветер!

Блажен, кто радостью отметил

Твою пастушескую грусть.

Звени, звени, златая Русь.

Люблю я ропот буйных вод

И на волне звезды сиянье.

Благословенное страданье,

Благословляющий народ.

Люблю я ропот буйных вод.

Россия и народ проходили в эти годы тяжёлые испытания.

Есенин передавал их без прикрас, так, как он сам всё это понимал, ощущал, видел.

Противоречия эпохи воспринимались им как гибель деревни, исчезновение жизненных основ бытия.

Видели ли вы,

Как бежит по степям,

В туманах озерных кроясь,

Железной ноздрей храпя,

На лапах чугунных поезд?

А за ним

По большой траве,

Как на празднике отчаянных гонок,

Тонкие ноги закидывая к голове,

Скачет красногривый жеребенок?

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

Неужель он не знает, что в полях бессиянных

Той поры не вернет его бег,

Когда пару красивых степных россиянок

Отдавал за коня печенег?

По-иному судьба на торгах перекрасила

Наш разбуженный скрежетом плес,

И за тысчи пудов конской кожи и мяса

Покупают теперь паровоз.

«Стальная конница» грозила человеку, всему доброму, чистому, светлому, что отроду заключено в его сердце, чем славен и бессмертен человек.

Всё это рождало неизбывную, смертную тоску.

И поэт деревни, вчера ещё певший «над родимой страной аллилуйа», начинает представлять себя забубённой головушкой и забулдыгой.

Не каждый умеет петь,

Не каждому дано яблоком

Падать к чужим ногам.

Сие есть самая великая исповедь,

Которой исповедуется хулиган.

Я нарочно иду нечесаным,

С головой, как керосиновая лампа, на плечах.

Ваших душ безлиственную осень

Мне нравится в потемках освещать.

Мне нравится, когда каменья брани

Летят в меня, как град рыгающей грозы,

Я только крепче жму тогда руками

Моих волос качнувшийся пузырь.

Так хорошо тогда мне вспоминать

Заросший пруд и хриплый звон ольхи,

Что где-то у меня живут отец и мать,

Которым наплевать на все мои стихи,

Которым дорог я, как поле и как плоть,

Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.

Они бы вилами пришли вас заколоть

За каждый крик ваш, брошенный в меня.

Я люблю родину.

Я очень люблю родину!

Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.

Приятны мне свиней испачканные морды

И в тишине ночной звенящий голос жаб.

Я нежно болен вспоминаньем детства,

Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.

Как будто бы на корточки погреться

Присел наш клен перед костром зари.

Романс «Клён ты мой опавший…»

Время властно ставило перед Есениным вопрос «куда несёт нас рок событий?»

В конце 1920года одна из знакомых Сергея Александровича зашла в книжную лавку «Московской трудовой артели художников слова» и застала поэта сидящим на корточках где-то внизу.

Он копался в книгах, стоящих на нижней полке, держа в руках то один, то другой фолиант.

- Ищу материалов по пугачёвскому бунту,- сказал Есенин. - Хочу писать поэму о Пугачёве.

Тема крестьянского бунта стала центральной в его крупнейшем произведении - драматической поэме «Пугачёв»

Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!

Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Я три дня и три ночи искал ваш умёт,

Тучи с севера сыпались каменной грудой.

Слава ему! Пусть он даже не Пётр!

Чернь его любит за буйство и удаль.

Я три дня и три ночи блуждал по тропам,

В солонце рыл глазами удачу,

Ветер волосы мои, как солому, трепал

И цепами дождя обмолачивал.

Но озлобленное сердце никогда не заблудится,

Эту голову с шеи сшибить нелегко.

Оренбургская заря красноше́рстной[1] верблюдицей

Рассветное роняла мне в рот молоко.

И холодное, корявое вымя сквозь тьму

Прижимал я, как хлеб, к истощённым векам.

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Есенин считал трагедию «Пугачёв» своей удачей.

Отрывки из неё он с охотой читал в дружеском кругу, выпустив тремя отдельными изданиями, включил её в трёхтомное собрание сочинений.

И всё-таки «Пугачёв» не стал венцом творческих поисков поэта.

Они продолжались.

В середине 1921 года в Москву приехала американская танцовщица, ирландка по происхождению, Айседора Дункан.

Вскоре Есенин и Дункан стали супругами и в мае 1922 года вместе отправились в заграничную поездку.

Есенин провёл там 1 год и три месяца.

«Весь он встревожен, рассеян, как человек, который забыл что-то важное и даже неясно помнит - что именно забыто им?» -

таким в Берлине увидел поэта Горький.

Бесконечные разъезды, суета, безразличие угнетали Есенина, рождали у него чувство одиночества, тоски.

Пой же, пой. На проклятой гитаре

Пальцы пляшут твои вполукруг.

Захлебнуться бы в этом угаре,

Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья

И с плечей ее льющийся шелк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь - зараза,

Я не знал, что любовь - чума.

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума.

«Стихи скандалиста» - стояло на обложке сборника, выпущенного Есениным в Берлине.

Они - свидетельство душевной трагедии человека, потерявшего опору в жизни.

Тогда же впервые возникает образ Чёрного человека.

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный!

Вернувшись из путешествия по Европе и Америке в милую сердцу Россию, с юношеским трепетом Есенин окунается в столь многогранную жизнь.

В автобиографии «О себе» поэт напишет:

«В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину».

Мечтая о могучем даре

Того, кто русской стал судьбой,

Стою я на Тверском бульваре,

Стою и говорю с собой.

Блондинистый, почти белесый,

В легендах ставший как туман,

О Александр! Ты был повеса,

Как я сегодня хулиган.

Но эти милые забавы

Не затемнили образ твой,

И в бронзе выкованной славы

Трясешь ты гордой головой.

А я стою, как пред причастьем,

И говорю в ответ тебе:

Я умер бы сейчас от счастья,

Сподобленный такой судьбе.

Но, обреченный на гоненье,

Еще я долго буду петь...

Чтоб и мое степное пенье

Сумело бронзой прозвенеть.

Поэт бывал в разных краях, тепло о них отзывался,

Пожалуй, самые восторженные слова сказаны им о Закавказье

Издревле русский наш Парнас

Тянуло к незнакомым станам,

И больше всех лишь ты, Кавказ,

Звенел загадочным туманом.

Здесь Пушкин в чувственном огне

Слагал душой своей опальной:

"Не пой, красавица, при мне

Ты песен Грузии печальной".

И Лермонтов, тоску леча,

Нам рассказал про Азамата,

Как он за лошадь Казбича

Давал сестру заместо злата.

И Грибоедов здесь зарыт,

Как наша дань персидской хмари,

В подножии большой горы

Он спит под плач зурны и тари.

А ныне я в твою безгладь

Пришел, не ведая причины:

Родной ли прах здесь обрыдать

Иль подсмотреть свой час кончины!

Мне все равно! Я полон дум

О них, ушедших и великих.

Их исцелял гортанный шум

Твоих долин и речек диких.

Они бежали от врагов

И от друзей сюда бежали,

Чтоб только слышать звон шагов

Да видеть с гор глухие дали.

И я от тех же зол и бед

Бежал, навек простясь с богемой,

Зане созрел во мне поэт

С большой эпическою темой.

Поездку Есенина в Туркестан следует рассматривать как путешествие на Восток, куда - поэт об этом сам говорил - его давно тянуло.

В Батуми поэт познакомился с местной учительницей, удивительное имя которой - Шаганэ - такпонравилось Есенину, что он назвал им героиню своих «Персидских мотивов».

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Потому, что я с севера, что ли,

Я готов рассказать тебе поле,

Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Потому, что я с севера, что ли,

Что луна там огромней в сто раз,

Как бы ни был красив Шираз,

Он не лучше рязанских раздолий.

Потому, что я с севера, что ли.

Я готов рассказать тебе поле,

Эти волосы взял я у ржи,

Если хочешь, на палец вяжи -

Я нисколько не чувствую боли.

Я готов рассказать тебе поле.

Про волнистую рожь при луне

По кудрям ты моим догадайся.

Дорогая, шути, улыбайся,

Не буди только память во мне

Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ!

Там, на севере, девушка тоже,

На тебя она страшно похожа,

Может, думает обо мне...

Шаганэ ты моя, Шаганэ.

Своё, русское, и чужое, восточное, естественно, органично слились в едином «лирическом чувствовании».

И стихи, оставаясь русскими стихами, несут в себе аромат иной поэзии,

Поэзии, освящённой именами Хафиза и Фирдоуси, Саади и Хайяма…

В жизни Сергея Есенина было множество женщин,

однако далеко не ко всем он испытывал теплые и нежные чувства.

Среди них - Зинаида Райх, первая супруга поэта, которую он бросил ради своего нового увлечения.

Впоследствии поэт раскаивался в своем поступке и даже взял на себя обязательства финансово обеспечивать бывшую супругу и двух детей.

В 1922 году Зинаида Райх повторно выходит замуж за режиссера Всеволода Мейерхольда, который вскоре усыновляет детей Есенина.

Однако поэт не может себе простить того, как поступил со своей супругой.

В 1924 году он посвящает ей стихотворение-покаяние под названием «Письмо к женщине»,

в котором просит у бывшей жены прощение.

Вы помните,

Вы всё, конечно, помните,

Как я стоял,

Приблизившись к стене,

Взволнованно ходили вы по комнате

И что-то резкое

В лицо бросали мне.

Вы говорили:

Нам пора расстаться,

Что вас измучила

Моя шальная жизнь,

Что вам пора за дело приниматься,

А мой удел -

Катиться дальше, вниз.

Любимая!

Меня вы не любили.

Не знали вы, что в сонмище людском

Я был как лошадь, загнанная в мыле,

Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,

Что я в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь, что не пойму -

Куда несет нас рок событий.

Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.

Когда кипит морская гладь -

Корабль в плачевном состояньи.

Земля - корабль!

Но кто-то вдруг

За новой жизнью, новой славой

В прямую гущу бурь и вьюг

Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой

Не падал, не блевал и не ругался?

Их мало, с опытной душой,

Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,

Под дикий шум,

Но зрело знающий работу,

Спустился в корабельный трюм,

Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был -

Русским кабаком.

И я склонился над стаканом,

Чтоб, не страдая ни о ком,

Себя сгубить

В угаре пьяном.

Любимая!

Я мучил вас,

У вас была тоска

В глазах усталых:

Что я пред вами напоказ

Себя растрачивал в скандалах.

Но вы не знали,

Что в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь,

Что не пойму,

Куда несет нас рок событий...

Теперь года прошли.

Я в возрасте ином.

И чувствую и мыслю по-иному.

И говорю за праздничным вином:

Хвала и слава рулевому!

Сегодня я

В ударе нежных чувств.

Я вспомнил вашу грустную усталость.

И вот теперь

Я сообщить вам мчусь,

Каков я был,

И что со мною сталось!

Любимая!

Сказать приятно мне:

Я избежал паденья с кручи.

Теперь в Советской стороне

Я самый яростный попутчик.

Я стал не тем,

Кем был тогда.

Не мучил бы я вас,

Как это было раньше.

За знамя вольности

И светлого труда

Готов идти хоть до Ла-Манша.

Простите мне...

Я знаю: вы не та -

Живете вы

С серьезным, умным мужем;

Что не нужна вам наша маета,

И сам я вам

Ни капельки не нужен.

Живите так,

Как вас ведет звезда,

Под кущей обновленной сени.

С приветствием,

Вас помнящий всегда

Знакомый ваш

Сергей Есенин.

Не раз приезжает Сергей Александрович и в своё родное, милое сердцу Константиново.

Встречается с родными, с мамой.

Ты жива еще, моя старушка?

Жив и я. Привет тебе, привет!

Пусть струится над твоей избушкой

Тот вечерний несказанный свет.

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто xодишь на дорогу

В старомодном ветxом шушуне.

И тебе в вечернем синем мраке

Часто видится одно и то ж:

Будто кто-то мне в кабацкой драке

Саданул под сердце финский нож.

Ничего, родная! Успокойся.

Это только тягостная бредь.

Не такой уж горький я пропойца,

Чтоб, тебя не видя, умереть.

я по-прежнему такой же нежный

И мечтаю только лишь о том,

Чтоб скорее от тоски мятежной

Воротиться в низенький наш дом.

я вернусь, когда раскинет ветви

По-весеннему наш белый сад.

Только ты меня уж на рассвете

Не буди, как восемь лет назад.

Не буди того, что отмечалось,

Не волнуй того, что не сбылось,-

Слишком раннюю утрату и усталость

Испытать мне в жизни привелось.

И молиться не учи меня. Не надо!

К старому возврата больше нет.

Ты одна мне помощь и отрада,

Ты одна мне несказанный свет.

Так забудь же про свою тревогу,

Не грусти так шибко обо мне.

Не xоди так часто на дорогу

В старомодном ветxом шушуне.

Священно чувство к матери.

Но поэт не только пронёс это чувство через всю свою жизнь, он запечатлел его в строках, полных пронзительной сердечности.

И вновь природа, живая, трепещущая, в первоначальной свежести, с неповторимыми красками , звуками, вплетена в одухотворённую есенинскую поэзию

Романс «Не жалею, не зову, не плачу…»

В один из дней 1925 года с Есениным встретился Качалов. Друг поэта вспоминает:

«Меня поразила его молодость. Когда он молча и, мне показалось, застенчиво подал мне руку, он выглядел почти мальчиком, ну, юношей лет двадцати».

Видно, так заведено навеки -

К тридцати годам перебесясь,

Все сильней, прожженные калеки,

С жизнью мы удерживаем связь.

Милая, мне скоро стукнет тридцать,

И земля милей мне с каждым днем.

Оттого и сердцу стало сниться,

Что горю я розовым огнем.

Коль гореть, так уж гореть сгорая,

И недаром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая -

Знак того, что вместе нам сгореть.

То кольцо надела мне цыганка.

Сняв с руки, я дал его тебе,

И теперь, когда грустит шарманка,

Не могу не думать, не робеть.

Но в то же время и безысходная тоска сжимает его сердце в минуты душевного упадка, подавленного настроения.

Рождаются сомнение, неуверенность в своих силах.

Всё неотступнее ощущение одиночества.

И вновь Чёрный человек преследует, шепчет

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный!

"Слушай, слушай, -

Бормочет он мне, -

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов.

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист,

И метели заводят

Веселые прялки.

Был человек тот авантюрист,

Но самой высокой

И лучшей марки.

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою.

Счастье, - говорил он, -

Есть ловкость ума и рук.

Все неловкие души

За несчастных всегда известны.

Это ничего,

Что много мук

Приносят изломанные

И лживые жесты.

В грозы, в бури,

В житейскую стынь,

При тяжелых утратах

И когда тебе грустно,

Казаться улыбчивым и простым -

Самое высшее в мире искусство".

"Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Что мне до жизни

Скандального поэта.

Пожалуйста, другим

Читай и рассказывай".

Черный человек

Глядит на меня в упор.

И глаза покрываются

Голубой блевотой, -

Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.

. . . . . . . . . . . .

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук.

"Слушай, слушай! -

Хрипит он, смотря мне в лицо,

Сам все ближе

И ближе клонится. -

Я не видел, чтоб кто-нибудь

Из подлецов

Так ненужно и глупо

Страдал бессонницей.

Ах, положим, ошибся!

Ведь нынче луна.

Что же нужно еще

Напоенному дремой мирику?

Может, с толстыми ляжками

Тайно придет "она",

И ты будешь читать

Свою дохлую томную лирику?

Ах, люблю я поэтов!

Забавный народ.

В них всегда нахожу я

Историю, сердцу знакомую, -

Как прыщавой курсистке

Длинноволосый урод

Говорит о мирах,

Половой истекая истомою.

Не знаю, не помню,

В одном селе,

Может, в Калуге,

А может, в Рязани,

Жил мальчик

В простой крестьянской семье,

Желтоволосый,

С голубыми глазами...

И вот стал он взрослым,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милою"

"Черный человек!

Ты прескверный гость.

Это слава давно

Про тебя разносится".

Я взбешен, разъярен,

И летит моя трость

Прямо к морде его,

В переносицу...

. . . . . . . . . . . . .

...Месяц умер,

Синеет в окошко рассвет.

Ах ты, ночь!

Что ты, ночь, наковеркала?

Я в цилиндре стою.

Никого со мной нет.

Я один...

И разбитое зеркало...

28 декабря 1925 года не стало Сергея Есенина.

Ему было всего лишь тридцать.

Давно замечено, что каждый художник должен быть ищущим:

Если он всё нашёл и всё знает, он на других не действует.

Художник сам пытается решить сложные жизненные вопросы, к истине он идёт своей дорогой.

Последним его обращением к нам, читателям, было стихотворение, написанное кровью…

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, -

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

И все-таки Есенин - не трагический поэт.

Его стихи - гимн жизни во всех ее проявлениях.

Гимн жизни непредсказуемой, трудной, полной разочарований, но по-прежнему прекрасной

Это гимн хулигана и скандалиста,

вечного мальчишки и великого мудреца.

Романс «Отговорила роща золотая…»

Отговорила роща золотая

Березовым, веселым языком,

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком.

Стою один среди равнины голой,

А журавлей относит ветром в даль,

Я полон дум о юности веселой,

Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,

Не жаль души сиреневуюцветь.

В саду горит костер рябины красной,

Но никого не может он согреть.

И если время, ветром разметая,

Сгребет их все в один ненужный ком...

Скажите так... что роща золотая

Отговорила милым языком.