Разговорная лексика: лексикографический и функциональные аспекты

Разговорная лексика: лексикографический и функциональные аспекты.

Современные тенденции в использовании языка связаны с активным вовлечением в сферу массовой коммуникации лексических пластов, составляющих область разговорной речи. Этот процесс оценивается лингвистами, как экспан­сия разговорности, смешение стилей, возникно­вение нового стилевого образования - языка массовых коммуникаций (Т.Г. Добросклонская, В.Г. Костомаров, В.И. Коньков, Г.Я. Солганик). В связи с этим внимание исследователей вновь обращается к статусу разговорной лексики и вопросам культуры речевого общения.

С нашей точки зрения, необходимо термино­логически разграничивать такие понятия, как лексика разговорной речи и разговорная лекси­ка. Лексика разговорной речи чрезвычайно неоднородна в тематическом и стилистическом отношении. Ее основу составляют общеупотре­бительные, нейтральные языковые единицы, вместе с тем здесь встречаются книжные сло­ва, термины, заимствования, слова высокой окраски и сниженные, в том числе просторечие, сленгизмы, жаргонизмы, профессионализмы (Ю.А. Бельчиков, Т.Г. Винокур, П.Н. Денисов, Е.А. Земская). Разговорная лексика (или кол­локвиализмы) традиционно рассматривается в составе стилистически маркированных языковых единиц и воспринимается как сниженная. Со­гласно определениям, коллоквиализмы вычленя­ются из лексики разговорной речи как 1) «чисто разговорный слой», 2) ограниченный сферой бытового общения и 3) являющийся в большин­стве своем носителем эмоциональной оценки [Девкин В.Д. 1965: 219].

Различия в существующих классификациях стилистически окрашенной лексики касаются 1) ее границ и объема (оппозиция литературное / нелитературное, кодифицированное / некодифицированное); 2) соотношения функциональ­ной и экспрессивной сторон стилистической ок­раски; 3) характера и типа стилистической ок­раски; 4) соотношения положительной / отрица­тельной оценочности в книжной и разговорной лексике. Общепризнанным выступает деление маркированной лексики на функционально-сти­листическую и экспрессивно-стилистическую. Маркированность - любого рода - связывают с коннотацией, непредметной дополнительной информацией значения языкового знака, куда входят эмоциональный, оценочный, экспрессив­ный и стилистический компоненты. Выделе­ние функционально-стилистической лексики опирается на наличие в значении слова стили­стической коннотации, отражающей типичную для языковой единицы сферу употребления и функциональный стиль. Слова с функциональ­ной окраской дифференцируются в тройствен­ной оппозиции: книжное / нейтральное / раз­говорное. Экспрессивно-стилистическая лек­сика опирается на другие коннотации (эмоцио­нальность, оценочность, экспрессивность), которые сообщают информацию о взаимоотно­шениях между общающимися, о самом говоря­щем, о его отношении к предмету речи и спо­собу выражения. Эмоционально-экспрессивная лексика предстает в виде шкалы: возвышен­ное / нейтральное / сниженное.

Многие исследователи пытаются совмес­тить эти две стилистические классификации (И.Р. Гальперин, П.Н. Денисов, О.А. Крылова, М.В. Панов, И.А. Стернин, Н.М. Шанский и др.). Так, Ю.М. Скребнев делит стилистически маркированные слова на основании «социаль­ного престижа слов» [Скребнев 1975]. Детальную системати­зацию стилистически окрашенной лексики пред­лагает Е.Ф. Петрищева, выделяя три самосто­ятельных типа лексики с их дальнейшей диф­ференциацией: 1) функционально окрашенная лексика (книжная и разговорная), 2) лексика экспрессивной окраски (эмоционально-оценоч­ная и бранная), 3) социально окрашенная лекси­ка (просторечие, диалектизмы, жаргонизмы, сленг) [Петрищева 1984: 124]. Вместе с тем создать строго выдер­жанную классификацию объективно не позво­ляет функционирующий язык, где компоненты коннотации могут выступать вместе или в раз­ных комбинациях, наслаиваться друг на друга, вызывать одна другую. Примером преодоления теоретических сложностей могут выступать стилистические классификации, где главный водораздел проходит между книжной и разго­ворной лексики, а «все другие стилистические деления проводятся внутри данной классифика­ции и представляют ее конкретизацию» [Стернин 1979: 113].

Другая проблема связана с определением границ разговорной лексики. При широком под­ходе в состав разговорной лексики, помимо собственно разговорных слов и литературного просторечия, вводятся разряды слов с ограни­ченной сферой употребления (диалектные, ар­готические, грубо-просторечные слова), нахо­дящиеся за пределами литературного языка (М.И. Фомина, Н.М. Шанский, Д.Н. Шмелев и др.). При узком понимании внелитературные лексические пласты выводятся за ее пределы, однако могут рассматриваться в составе эксп­рессивной лексики. По-видимому, при включе­нии в пределы разговорной лексики внелитературной лексики происходит смешение таких понятий, как разговорный стиль и разговорная речь. В разговорной речи, действительно, на равных функционируют диалектный язык, про­стонародный язык и другие «языки». Мы счи­таем необходимым при характеристике марки­рованной лексики разграничивать языковой стандарт (разговорную лексику) и субстандарт (социальные диалекты).

Маркированная лексика включена в общие динамические процессы, происходящие в лексической системе русского языка. Надежным источником данных сведений выступает «Толковый словарь русского языка XX . Языковые изменения» под ред. Г.Н. Скляревской (СПб., 1998), масштабно отражающий новейшую языковую ситуацию. Мы обратились к анализу слов и значений, получающих в толковом словаре стилистическую и функциональную характеристику в виде помет разг., жарг., лаг. жарг. Собственно разговорная лексика часто наделяется дополнительным маркированием эмоциональной окраски и/или оценки (ирон., неодобр., презр., шутл., сниж. ). Материалы толкового словаря свидетельствуют, что движение разговорной лексики, связанное с процессами возникновения новых единиц, возвращения новых слов и значений с периферии в актив или, напротив, их ухода из активного словоупотребления, охватывает наиболее важные области социально-политического и экономического устройства общества, идеологические оценки, сферу быта и массовой культуры. Ср. словесные знаки, ушедшие в пассив (агитка, аморалка, голоса, дефицит, лимита, урав­ниловка, принудиловка, выбросить товар, до­стать что-л.), актуализированные {думец, аппаратчик, бедняк, богач, ночлежка, бугор, гарантия успеха, кормушка, клубничка, эвф., видик, жвачка) и новые обозначения (наши, ненаши, бартер, безналичка, порнуха, черну­ха, мобильник, жутик, компьютерная лексика: зависнуть, игрушка «диск с развлекательной компьютерной программой», страничка «элект­ронная страничка»). Изменения охватывают ос­новные части речи, и прежде всего существи­тельные и глаголы. Ср. названия лиц: бюджет­ник, выездной, коммуняка, омоновец, рекламщик, рокер, силовик, фанат, челнок, афганец; глагольная лексика: балдеть, западать, та­щиться, торчать, взвинтиться, вздорожать, вздуть, развалить, свалить за бугор, сохра­нить запись в компьютере, закодироватъся от курения, заколотить деньги, ксерить, накру­тить цену, прокрутить деньги, путанить, раскрутиться, юморитъ, заложить («выдать, предать кого-л.»), колоться («быть наркома­ном»), зациклиться. Повышение значимости словесных единиц в языковом сознании носите­лей языка и частоты их употребления в речи предопределяет появление целой серии род­ственных слов: бомж > бомжара, бомжиха, бомжовка, бомжонок, бомжатник, бомжатский, бомжевать, бомжироватъ; крыша > крышеватъ, крышевый.

В сфере субстандарта, по данным ТС-ХХ, активизировались словесные единицы из таких социальных диалектов, как молодежный, уго­ловный, лагерный, солдатский жаргон; появи­лись новые источники: жаргон наркоманов и коммерсантов, компьютерный жаргон. Как свидетельствуют многочисленные исследова­ния, повышение функциональной значимости жаргонизмов в современном русском языке вызывает возникновение интержаргона («обще­го жаргона»), происходит переход жаргонизмов в разряд разговорных слов и изменение семы «жаргонное» на сему «разговорное» (ср. бес­предел, отмыть, кинуть, бомж, тусовка) [Милованова 2001] .

Использование в языке СМИ элементов разговорной речи имеет давнюю традицию. Но если в 60-х гг. спорили о том, дозволительно ли включать в газетные тексты такие лексемы, как градусник, нынче вместо литературных термометр, сейчас, то в настоящее время активизировался весь разговорный фонд лекси­ки, в том числе экспрессивной лексики, сто­ящей за пределами литературной нормы. Обра­щение к просторечной и жаргонной лексике де­монстрирует не просто языковой вкус эпохи (В.Г. Костомаров), но стремление журналистов приблизиться к потребителям СМИ, найти и удержать свою аудиторию, достичь большей эффективности коммуникации. Одной из объек­тивных причин расширения границ языка СМИ выступает его информационная открытость. Использование многих сниженных слов оказы­вается тематически обусловленным, знаком того или иного реального события (например, криминального).

Еще одна существенная причина связана с прагматическими свойствами разговорной и экспрессивной лексики, что делает ее практи­чески незаменимой в определенных ситуациях общения. Приведем пример из официозной га­зеты «Российская газета. Неделя» (31.01.08). Известный политолог Александр Ципко, рас­суждая о «правовом нигилизме» в российском обществе и национальном сознании, пишет:

В России с уважением к писанному зако­ну было и есть худо. Беспредел насилия, преступности начала 90-х затмил по своей разнузданности времена кошмара «черных кошек» и грабежа времен Гражданской вой­ны 1917-20-х годов. Правда, если уж связы­вать беспредел грабежа и насилия начала 90-х с чьим-то характером, то в первую очередь - с поразительным цинизмом, пра­вовым нигилизмом тех, кто пришел в Рос­сию к власти в 1991 году под знаменем «де­мократии». Наша обвальная приватизация, проведенная под лозунгом «Грабь государ­ственное!» привела и к обвалу морали, и к обвалу и без того слабого правового созна­ния. Не может быть правового сознания масс, когда наверху, как считает народ, все воры и взяточники.

В данном тексте тематически обусловлено использование политической терминологии и фразеологии {правовой нигилизм, правовое сознание, мораль), оценочных лексем, харак­теризующих правовое состояние российского общества на разных этапах его становления (разнузданность, грабеж, насилие, порази­тельный цинизм). Экспрессивный слой созда­ется в тексте за счет использования разностилевых средств: жаргоноида беспредел, тради­ционно-народного худо, новых значений дери­ватов обвал, обвальный, прецедентов «черные кошки», закавычивание слова демократия. Слово беспредел (из уголовного арго) вошло в газетный язык в начале 90-х годов и в силу высокой частоты употребления перешло в ли­тературный язык, претерпев семантические преобразования. Так, ТС-ХХ маркирует слово пометой разг., «Большой толковый словарь русского языка» под редакцией С.А. Кузнецова - пометой разг.-сниж. Е.В. Какорина описы­вает, как шло развитие значения лексемы бес­предел: в направлении большей конкретизации и в направлении большей абстракции[Какорина 2000]. В при­веденном словоупотреблении {беспредел наси­лия, преступности, грабежа) анализируемое слово включается в синонимический ряд без­законие, произвол и оказывается наиболее маркированным и соответствующим замыслу автора воздействующего текста.

Слово обвал в данном словоупотреблении (обвал морали, обвал правового сознания) представляет собой метафорическое развитие, «перенос собственно значения обвала, оползня, подвижки какой-то массы, лавины на обществен­ные явления» [Костомаров 1999: 181]. Эта семантика распространилась и на его производные (обвальная приватиза­ция). Данное значение возникло в 90-х гг. как политический термин и отмечено в ТС-ХХ поме­той публ. По своему звучанию это значение (как и многие другие слова / значения, составляющие фонд публицистики) тяготеет к разговорной лек­сике. Можно признать, что употребленные в тек­сте слова беспредел, обвал, обвальный не нару­шают стандартов публицистического общения; автор использует их как способы аргументации своего тезиса. Коммуникацию за пределы норма­тивного выводит прежде всего несоответствие текстов культурной рамке общения. «Лексика дна» не должна использоваться в языке СМИ ни при каких прагматических и коммуникативных условиях, поскольку включение инвектив и обсценной лексики есть всегда нарушение нормы и вызов адресату, «во всяком случае той части чи­тателей, для которых выход за пределы культур­ной рамки общения неприемлемы»[Виноградов 1996:316]. В целом же невозможно не признать, что в массовой комму­никации культурный ценз языка и порог приемле­мости в использовании маргинальной лексики по­низился.

Литература

1. Девкин В.Д. Особенности немецкой разговорной речи. М., 1965. С.219.

2. Скребнев Ю. М. Очерк теории стилистики. - Горький, 1975.

3. Петрищева Е.Ф. Стилистически окрашенная лексика русского языка. М, 1984. С. 124.

4.Стернин И.А. Проблемы анализа структуры значения слова. -Воронеж, 1979. С. 113.

5. Милованова О.В. Актуализированная лексика русского языка новейшего периода. АКД. Воронеж, 2001. С. 17.

6 . Какорина Е.В. Трансформация лексической семантики и сочетаемости (на материале языка газет) // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М., 2000. С. 82.

7.Виноградов СИ. Язык газеты в аспекте культуры речи // Культура русской речи и эффективность общения. М.: Наука, 1996. с. 315.