Старообрядчество и старообрядцы глазами русских писателей «Серебряного века»

Бытко С.С.

Нижневартовский государственный университет,

магистрант

Старообрядчество и старообрядцы глазами русских писателей «Серебряного века»

Феномен старообрядческой культуры, несомненно, являлся важной стороной жизни российского общества в XIX в. Обладавшее собственным весьма развитым специфическим книжным жанром, старообрядчество нашло отражение и в творчестве многих светских писателей рубежа XIX-XX вв. Изучение староверия в контексте наследия литераторов «Серебряного века» представляется принципиально значимым направлением в исторической науке, поскольку дает возможность взглянуть на данный феномен глазами незаинтересованной общественности и реконструировать образ рядового старообрядца, отрешенный от догматического противостояния Русской Православной Церкви с приверженцами «старых уставов».

Основой настоящего исследования служат произведения таких общепризнанных авторов, как А.П. Чехов, И.А. Бунин, А.И. Куприн. Целью нашей работы выступает формирование образа «среднестатистического» старообрядца глазами рядового представителя общественности конца XIX - начала XX вв. В целях объективности необходимо отметить, что, несмотря на высокий уровень образования и общей эрудиции, ни один из избранных нами авторов не являлся профессиональным исследователем старообрядчества. Одновременно все названные литераторы были весьма далеки от религиозной полемики двух течений русского православия, ввиду чего можно утверждать, что восприятие ими староверия было вполне типичным для рубежа веков, а их произведения могут выступать в качестве ценного исторического источника.

Крайне занятным можно считать восприятие обществом старообрядцев как образец начитанности и учености. Так, в «Воспоминаниях», отмечая таланты А.М. Пешкова, И.А. Бунин наряду с остальным характеризует его следующими словами: «А сколько он читал, вечный полуинтеллигент, начетчик!» [1, с. 89]. В данном контексте сопоставление А.М. Пешкова с лидерами беспоповских старообрядческих течений, вытеснивших в ряде согласий в начале XVIII в. беглых священников, должно было характеризовать писателя с положительной стороны, подчеркивая его тягу к познанию и самообразованию, столь характерное для представителей русского раскола. Но одновременно подобное сравнение от части носит и потаенный негативный оттенок: определение А.М. Пешкова как «полуинтеллигента» отсылает нас к иному значению слова «начетчик», определяющее носителя данного звания как человека, несомненно, начитанного и обладающего широкой эрудицией, однако не получившего полноценного образования и потому вынужденного познавать мир «своим умом». Как следствие, в массовой культуре начетчики считались носителями весьма поверхностного знания, не обладающие собственным мнением, а вместо этого прибегающие к помощи штампованных книжных формул.

Другое упоминание Буниным начетничества носит более положительный характер. В рассказе «Под серпом и молотом», повествуя о своем пребывании в Суздале, Иван Алексеевич рассказывает о местном старообрядческом начетчике, по его словам, «пользующимся большой славой». При этом отмечается, что старообрядец «Священное писание знает наизусть». Данное утверждение избавлено от негативного подтекста, имевшего место в случае с А.М. Пешковым, т.к. упомянутый начетчик, наряду с методичным вычитыванием писания, успешно занимается полемической деятельностью и вызывает всеобщее восхищение населения [3, с. 152].

О своеобразии старообрядческого образования, для которого было характерно главным образом чувственное восприятие окружающего мира, упоминает и А.И. Куприн в рассказе «Гемма». Он пишет о случайной встрече главного героя полковника Лосева со «старозаветным человеком» Конопатовым [5, с. 1199]. Старообрядец представляется в образе почтенного старика, «поражавшего и очаровывавшего своими своеобразными знаниями». В частности, отмечаются его глубокие познания в храмовой архитектуре, иконописи и церковном облачении XI-XII вв. На этом примере автор явственно указывает на тяготение старообрядчества к старине, приводившее часто к архаизации не только религиозной, но и повседневной жизни некоторых старообрядческих общин.

На особенности образования и воспитания рядовых старообрядцев указывает в своих произведениях и А.П. Чехов. В рассказе «Убийство», повествуя о семье Тереховых, получивших за особое религиозное усердие прозвище «Богомоловы», великий писатель обращает внимание на замкнутый образ жизни семьи староверов, в результате которой они «были склонны к колебаниям в вере» [10, с. 143]. Каждое поколение семьи в результате умственных блужданий претерпевало некоторые изменения и верило иначе, нежели предыдущее. Здесь же упоминается староверка Авдотья, чьи сыновья и внуки были православными. Одновременно старообрядческое воспитание оставило на их личностях характерный отпечаток, и они были склонны к различным проявлениям фанатизма.

Интересно упоминание А.П. Чеховым и особого отношения Тереховых к Священному писанию [10, с. 143], отличительной чертой которого был поиск в книгах скрытого смысла и толкование любого слова исключительно в «духовном» значении.

Особый фанатизм и юродство являются, наверное, наиболее распространенным атрибутом старообрядческого образа в произведениях писателей «Серебряного века». Так, в рассказе «Вор» А.П. Чехов упоминает хозяина дома, в котором проживал главный герой, называя его «раскольником» и «юродивым старцем» [8, с. 107]. Какие-либо пояснения относительно причин наделения старовера столь экспрессивной характеристикой отсутствуют. Необходимо полагать, что восприятие староверов как религиозных отщепенцев, чьи убеждения и образ жизни коренным образом противопоставляются нормам традиционного общества, настолько укоренилось в умах русской общественности рубежа XIX-XX вв., что какие-либо разъяснения были излишними.

И.А. Бунин также обнаруживает в старообрядчестве особую предрасположенность к религиозному фанатизму. Так, специфическую духовность староверов он называет не иначе как «изуверским благочестием» [4, с. 252], а приверженцев старых обрядов соответственно именует «фанатиками» и «юродами». Особое внимание И.А. Бунин уделяет причинам укоренения радикальных настроений в старообрядчестве. Авторская концепция убеждает читателей в том, что источником любых расколов является, главным образом, семья и дети старообрядцев становятся подобны родителям с самого раннего отрочества.

Другой яркой чертой старообрядчества в глазах общественности стала непреклонность убеждений его приверженцев. Подобная тенденция не единожды обнаруживает себя на страницах художественной литературы. Героиня рассказа А.П. Чехова «Хорошие люди» Вера Семеновна, сравнивала своего брата с раскольником-начетчиком. Интересно, что доводом для подобного сопоставления служило то, что, как и староверы, Владимир Семенович «скорее умрет, чем поддастся убеждению» [11, с. 420]. Подобным образом отзывается о староверах и И.А. Бунин, указывая на то, что в ходе богословских диспутов староверы держатся агрессивно и не позволяют оппоненту сказать в ответ ни слова [3, с. 152]. Старообрядческая непреклонность и твердость в вере констатируется и А.И. Куприным, изображавшим староверов весьма враждебно настроенными к разнообразным изменениям и новшествам, а потому весьма ревностно отстаивавших старые порядки [5, с. 1199].

Укоренившейся в представлении обывателей особенностью староверов стал их отказ от повседневного взаимодействия с представителями других религиозных течений. Эта тенденция нашла отражение у А.П. Чехова, указывавшего не только на уединенный образ жизни старолюбцев [10, с. 143], но и на такой конфессиональный стереотип, как отдельное от иноверцев употребление пищи [9, с. 73]. Следом автор описывает отношение православного большинства к подобным старообрядческим положениям, носившее откровенно негативный характер и схожее, по словам писателя, с реакцией на «слабость или тайный порок».

Как и следовало предполагать, авторы «Серебряного века» не обошли своим вниманием и религиозное отгораживание раскольников от представителей Русской Православной Церкви, для людей, малознакомых со спецификой старообрядческого вероучения, проявлявшееся исключительно в отказе от посещения церковных служб [10, с. 158]. Так, не раз в рассматриваемых произведениях отказ посещать воскресные богослужения являлся прямым указанием на причастность лица к какому-либо из «лжеучений» [2, с. 299].

Конечно, в глазах рядовой общественности крайний фанатизм последователей русского раскола мог и должен был проявлялся не только в форме бытового обособления от инославных и исключительного упрямства в догматических спорах, но и в насильственных акциях. Так, в уголовном рассказе «Шведская спичка» А.П. Чехов приводит разговор уездного следователя с помощником, расследующих убийство помещика Кляузова. В ходе разговора одной из подозреваемых оказывается сестра покойного, которая, по версии помощника, ненавидела и убила своего брата из религиозного фанатизма, т.к. «она - староверка, а он - безбожник» [12, с. 212].

Крайне примечательным является образ жизни староверов на страницах популярной литературы рубежа XIX-XX вв. Основой его, чаще всего, являлись такие непременные черты, как умеренность и самоограничения. Старообрядцы неизменно представляются к качестве добровольных мучеников, налагающих на себя испытания тяжелым трудом, голодом и длительной молитвой [10, с. 81, 143]. Часто отмечается известная неприязнь старолюбцев к пьянству и употреблению табака [7, с. 74].

На страницах светских произведений получили отражение и особенности религиозных блужданий некоторых слоев российского общества. Так, в повести А.П. Чехова «Бабье царство» приводится пример заводчика Ивана Ивановича, бывшего крещенным и венчанным в православии, однако искренне тяготевшим к старообрядчеству и «принимавшим старообрядческих архиереев и попов» [6, с. 262]. Подобная тенденция была весьма распространенной в религиозной жизни русского населения и наверняка закрепилась в качестве стереотипа. В дальнейшем, как и большинство других клише, она стала неизменной составляющей восприятия старообрядчества широкими массами.

Классики отечественной литературы периодически обращают взгляд и на материальную основу жизни старообрядчества. Здесь их суждения также не избавлены от общественных стереотипов. Старообрядцы изображаются людьми весьма предприимчивыми и успешными. Большинство происходит из семей крайне обеспеченных [5, с. 1199; 4, с. 252], как правило, занятых в торговле [10, с. 143].

Часто представленные в произведениях старообрядцы являются держателями постоялых дворов [10, с. 143]. Подобная тенденция стала следствием тяготения ряда старообрядческих согласий к пристанодержательству и почитанию странствующих старцев [6, с. 262]. Одновременно с экономическими функциями заезжий двор обеспечивал общины возможностью устроить на ночлег староверов-бегунов или простых путников, что наряду с относительно невысокой стоимостью проживания в таких подворьях [7, с. 74] положительно влияло на восприятие старообрядцев широкой общественностью.

Необходимо заключить, что в творчестве русских писателей «Серебряного века» в полной мере отразились конфессиональные стереотипы, имевшие хождение в российском обществе на рубеже XIX-XX вв. «Среднестатистический» старообрядец представлялся обывателям начитанным, однако, обладающим весьма поверхностными знаниями и часто неспособным сформировать собственного мнения о рассматриваемом предмете. Он выступал страстным любителем догматической полемики, но часто был сам склонен к колебаниям в вере, что являлось следствием попыток преимущественно чувственного познания мира. Его отличительными чертами были крайний фанатизм и юродство, нежелание хоть сколько-нибудь отклониться от своих убеждений. Готовые к открытому выступлению против неугодных порядков, даже путем насилия, старообрядцы тем не менее снискали для себя в народе венец добровольных мучеников и страстотерпцев. Скрытные и выбравшие путь уединения от мира, они служили образцом успешности и предприимчивости, эталоном материального достатка.

1. Бунин И.А. Воспоминания // Полное собрание сочинений в 13 т. Т. 9. М.: Воскресенье, 2006. С. 83-90.

2. Бунин И.А. Деревня // Полное собрание сочинений в 13 т. Т. 2. М.: Воскресенье, 2006. С. 279-388.

3. Бунин И.А. Под серпом и молотом // Полное собрание сочинений в 13 т. Т. 10. М.: Воскресенье, 2006. С. 140-161.

4. Бунин И.А. Слава // Полное собрание сочинений в 13 т. Т. 4. М.: Воскресенье, 2006. С. 247-252.

5. Куприн А.И. Гемма // Полное собрание рассказов в одном томе. М.: Альфа-книга, 2010. С. 1199-1205.

6. Чехов А.П. Бабье царство // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 8. М.: Наука, 1977. С. 258-296.

7. Чехов А.П. Верочка // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 6. М.: Наука, 1977. С. 69-81.

8. Чехов А.П. Вор // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 2. М.: Наука, 1977. С. 107-110.

9. Чехов А.П. Степь // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 7. М.: Наука, 1977. С. 13-104.

10. Чехов А.П. Убийство // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 9. М.: Наука, 1977. С. 133-160.

11. Чехов А.П. Хорошие люди // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 5. М.: Наука, 1977. С. 413-423.

12. Чехов А.П. Шведская спичка // Полное собрание сочинений и писем в 30 т. Т. 2. М.: Наука, 1977. С. 201-221.