Исследовательская работа: «История родного края начинается со сказки»

КРАСНОЯРСКАЯ РЕГИОНАЛЬНАЯ ДЕТСКО - МОЛОДЁЖНАЯ

ОБЩЕСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

«НАУЧНОЕ ОБЩЕСТВО УЧАЩИХСЯ»

МБОУ «СОШ №82»

Исследовательская работа: «История родного края

начинается со сказки»

Секция «Литература»

Выполнил: Рыльская Ксения,

ученица 8 Б класса МБОУ «СОШ №82»

Руководитель: Кочешкова Ирина Алексеевна, учитель русского языка и литературы МБОУ «СОШ №82»

Красноярск, 2015г.

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы работы 14 июня 2014 года президент Владимир Путин заявил на церемонии вручения Госпремий в День России о том, что следующий, 2015-й, год будет объявлен Годом русской литературы. "Язык, история, культура, духовные ценности и национальные традиции - это основа основ, и внимание к ним государства, общества, должно быть и будет постоянным. Только так можно уверенно развиваться, сохранять свою самобытность и сберегать себя как народ", - добавил Владимир Путин.

Изучать историю своей малой родины можно по-разному, но истоком любой истории является сказка. Сказка - тонкое искусство, и смысл её нельзя упрощать. В сказках народ-творец предстаёт со всем многообразием своих суждений о жизни. Писать о рус­ской сибирской сказке, значит, писать и о русской сказке вообще. Корнями своими сказка уходит в глубокую древность, в доклассовое общество, когда не сформировались еще нации и народнос­ти. Это одна из причин того, что многие сказочные сюжеты являются международными.

Цель научной работы: исследование и систематизация информации о появлении сказки в Сибири и её значение для развития человека.

Основные задачи:

- провести исследование зарождения сибирской сказки;

- рассмотреть основные принципы в построении сказки;

- определить возможности использования сказочных произведений в воспитании личности.

Предмет исследования - сказка, её структура, виды сказок.

Практическое значение использование материалов на уроках краеведения и литературы.

Методы и методики решения основных задач.

1. Библиографический поиск помог отобрать литературу, где говориться или упоминается о сказках Сибири.

2. Литературоведческий поиск помог подобрать нужные материалы для исследования данной темы.

3. Лингвистический анализ использовался, когда столкнулись с материалами на старорусском языке.

Результаты научного исследования: первое свидетельство о бытовании русской сказки в Сибири относится к 1643 г. и показывает, что сказывание сказок в прошлом, особенно сказок, в которых высмеивались непра­ведные действия властей, было делом отнюдь не безобидным. Настоящее открытие сказочного богатства Сибири и изучение сибирской сказочной традиции во многом связано с именем М. К. Азадовского. Яркая особенность сибирской сказки - сложность композиции, многосюжетность, использование тайного языка.

Выводы Мир сказок действительно близок нам детям, такая игра развивает нашу фантазию и, наконец, как всякая игра, учит еще и умению ориентироваться в окружающем мире, познавать его, искать выходы из тех или иных ситуаций.

О сказке можно писать много. Эта тема увлекает. Интересно читать сказку. Она остается душе человека навсегда. Но наступает момент, когда хочется узнать, а откуда появилась сказка, почему она появилась и как? Оказывается, что искать ответы на эти вопросы не менее интересно, чем читать саму сказку. Я буду считать свою задачу выполненной, если эта работа, хотя бы в некоторой степени поможет ответить на эти вопросы.

Что значит писать о русской сибирской сказ­ке? Особая ли это сказка, отличная от тех, ко­торые бытовали в европейской части России или на русском Севере? Конечно, нет. Писать о рус­ской сибирской сказке, значит, писать и о русской сказке вообще. Корнями своими сказка уходит в глубокую древность, в доклассовое общество, когда не сформировались еще нации и народнос­ти. Это одна из причин того, что многие сказоч­ные сюжеты являются международными. «До некоторой степени сказка - символ единства на­родов. Народы понимают друг друга в своих сказках», - писал замечательный исследователь сказки В. Я. Пропп [1 c. 51].

В Сибирь сказка, как и другие фольклорные жанры - песни, загадки, пословицы, предания, легенды, былины, - пришла вместе с первопро­ходцами и поселенцами из-за Урала. «Отправ­ляясь в новое отечество, переселенцы уносили с собою, как заветное достояние предков, поверья, сказки и песни о былинах прежнего времени»,- писал один из первых собирателей и исследова­телей сибирского фольклора С. И. Гуляев. Он полагал, что «поверья, сказки и песни» являются общими для всего русского народа «на всем неизмеримом пространстве земли русской», «но в Сибири их найдется едва ли не более, чем во всех прочих местах»[2 c. 47]. Строки эти относятся к 1839 г., однако подобный взгляд не был характерен для многих историков, этнографов, беллет­ристов - исследователей, писавших о Сибири. Взгляд на традицию устного поэтического твор­чества в Сибири был, скорее, прямо противопо­ложным вплоть до конца XIX в.

1.ПЕРВЫЕ СКАЗКИ СИБИРИ

Первое свидетельство о бытовании русской сказки в Сибири (1643 г.) несколько необычно и показывает, что сказывание сказок в прошлом, особенно сказок, в которых высмеивались непра­ведные действия властей, было делом отнюдь не безобидным. Вот это свидетельство: «Ноября в 27 день. Перед съезжею избою бит батоги Тоболского сына боярского Ивана Астраханца по­ловник Гришка Березников за его, Гришкино, невежество, за то, что он в съезжей избе воево­дам князю Петру Ивановичу Пронскому с това­рищи говорил: ваш-де Шемяковской суд». Г. Березников помянул популярную в восточно­славянском репертуаре сказку «Шемякин суд», в которой высмеивается неправедный судья Шемяка [1 c. 178]. Выражение шемякин суд вошло в поговорку, за нее-то и пострадал Гришка.

О гонениях на народные сказки, игры, забавы, верования и т. д. говорит и знаменитый указ ца­ря Алексея Михайловича 1649 г. Он был разос­лан по разным городам Русского государства, в том числе и в Сибирь, в г. Тобольск. В указе, в частности, говорилось: «…многие человецы неразумьем веруют и в сон, и в встречю, и в полаз, и в птичий грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небылые, и празд­нословием, и смехотворием, и кощунанием души свои губят...»[2 c.34]. Воево­дам повелевалось чинить таким людям строгое наказание, вплоть до битья батогами.

Следующие свидетельства о сибирской сказоч­ной традиции встречаются только в первой поло­вине XIX в. В уже цитированной статье «О си­бирских круговых песнях» С. И. Гуляев сообщает о том, что он сам не раз слышал сказки на Ал­тае. Там же мы находим первое сообщение о си­бирском сказочнике: «Из сказочников я знал од­ного... Семена Ивановича Божина, человека не­грамотного, но обладавшего необычайною па­мятью и даром слова»⁵. В архиве С. И. Гуляева сохранились отрывки из статьи, посвященной спе­циально сказочной традиции на Алтае, в которой вновь упоминается Божин: «Сказки его были самого разнообразного содержания... не оканчива­лись в один вечер, а продолжались в следующие», но, «к сожалению, никто не догадался тог­да записать их»[1 c. 89].

Незаписанными оказались и сказки другого та­лантливого сказочника конца XVIII - начала XIX вв., некоего Терентьича. О нем пишет Е. А. Ав­деева (сестра Н. А. и К. А. Полевых) в очер­ке «Воспоминания об Иркутске» (1848 г.). Терентьич был ночным сторожем, «караульщиком», в доме родителей Е. А. Авдеевой. «Это был, можно сказать, необыкновенный рассказчик... Ког­да, вечером, надев на себя охабень или тулуп, он с длинною дубиною выходил на свою ночную стражу, вокруг него собирались все свободные в доме люди и упрашивали его рассказать что-ни­будь. Долго он отделывался от них шутками и прибаутками, и, наконец, за хороший нюх таба­ку, начинал непрерывный рассказ. Окружающие... рады были слушать его хоть всю ночь, и обыкновенно им уже приказывали разойтись»[6 c. 23].

Терентьич был одним из талантливых сказоч­ников, «баюнов», старого Иркутска. Очень жаль, что Е. А. Авдеева не записала слышанные ею тогда сказки, хотя ей принадлежит в русской фольклористике честь называться составительни­цей сборника сказок, который явился «первой подлинной записью из уст народа» »[6 c. 56].

Традиционно считается, что первым, кто запи­сал и опубликовал тексты русских сибирских сказок, был И. А. Худяков. С его деятельностью связана особая страница в русской фольклористи­ке. Он был не только собирателем, но и исследователем, который обещал вырасти в ученого большого масштаба. И. А. Худяков профессио­нально занимался революционной деятельностью. По делу Каракозова (покушение на Александ­ра II) он был осужден и выслан в одно из са­мых страшных мест заточения, в Верхоянский округ Якутской губернии (1867-1875 гг.). До этого он издал «Великорусские сказки» (1860- 1862 гг.). Вошли туда и пять сказок, записанных в Сибири»[6 c. 73].

В Якутии И. А. Худяков продолжил свою со­бирательскую и исследовательскую деятельность. Он выучил якутский язык, составил его грамма­тику, русско-якутский словарь и стал первым со­бирателем якутского фольклора. Записывал он и русские сказки и песни от русского населения в Верхоянске. Собранный материал вошел в «Вер­хоянский сборник», изданный уже после смерти составителя: умер И. А. Худяков в Иркутске тя­желобольным, в возрасте 34 лет. В «Верхоянском сборнике», кроме якутского фольклора, напеча­тано восемь русских сказок »[6 c. 129].

Несмотря на то, что появились первые записи сибирских сказок, других жанров устного народ­ного творчества и начал накапливаться материал, общий взгляд на бытование фольклора среди русского населения Сибири был весьма пессими­стичным. Он являлся частью более общего пред­ставления о Сибири, как о далекой стране, покрытой вечными снегами, заросшей непроходи­мыми лесами, стране, где «даже и птички не поют, а только чирикают», где «цветы без за­паха и женщины без сердца», где царят ди­кость и невежество.

Окончательное оформление этого взгляда свя­зано с именем историка, этнографа, публициста, уроженца Сибири А. П. Щапова, который выд­винул и обосновал теорию об особом «русско - сибирском этнографическом типе», особой русско - сибирской народности. Решающими факторами образования такого типа послужили смешение русского населения с аборигенами и географичес­кие условия региона. А. П. Щапов сравнивал рус­ское население Сибири с великорусским и мало­российским не в пользу сибиряков: «... в сибир­ском населении, по-видимому, гораздо более, чем в великорусском народе, заметно преобладание эгоистических, своекорыстно-приобретательских и семейно-родовых чувств и наклонностей над нравственно-социальными и гуманными чувствами и стремлениями». Причина этого, по А. П. Ща­пову, - «трудность, борьба за существование и добывание средств жизни в сфере дикой, су­ровой, скупой на дары... Сибири, усиленное колонизаторское стремление к домостройству и домообзаводству на новых местах Сибири, разно­характерность и взаимная недоверчивость пере­селенцев, ссыльных поселенцев, уроженцев си­бирских, азиатцев или инородцев разноплемен­ных, наконец, общая умственная и нравственная грубость; неразвитость и диковатость сибирского населения» »[5 c. 88].

Главное в данном случае то, что, исходя из свое­го определения русско-сибирского типа, А. П. Ща­пов делал выводы о непоэтичности сибиряка: «...сибирское население менее способно или склон­но к эпическому творчеству, к идеалистической поэзии, чем великорусский и особенно малорос­сийский народ. Оторвавшись от общего историко-традиционного корня великорусского и мало­российского народного эпоса, старины, песни, сказки и былины... наконец, всецело увлекшись корыстолюбивыми, эгоистически-приобретательски­ми стремлениями, сибиряки, по-видимому, мало-помалу утратили общерусскую способность поэ­тического или эпического творчества. Они боль­шею частью забыли всю древнерусскую старину, все эпические сказания или былины великорус­ского народа» [6 c.67]. Исследователь ссылается на ав­тора очерка сельской жизни в Сибири - «Коршуновцы»: «...миросозерцание сибирского просто­го народа в сферах, не столь непосредственно связанных с практическою жизнью, взгляд на природу и ее силы резко отличается от понятий народа Европейской России, как будто бы ста­ринные, эпические представления, нередко там сложившиеся, улетучились из голов переселенцев во время пути в Сибирь: коренной сибиряк смот­рит на природу как на мертвую массу, не на­селяет ее лешими, русалками, и даже никогда не задумывается, на чем земля стоит. То же пов­торилось с историческими преданиями» »[6 c. 135].

При всем том, что в работах А. П. Щапова имеется много ценных наблюдений и фактов, ка­сающихся сибирской жизни, выводы о «непоэтичности» сибиряка принять никак нельзя. Их не признала вся последующая история изучения рус­ского народно - поэтического творчества в Сибири. А. П. Щапов сосредоточился на отдельных, част­ных фактах явления. Главного - наличия в Си­бири значительной фольклорной традиции - он не знал, изучал народное творчество довольно поверхностно, будучи предвзято настроенным к сибирякам. Очевидно, не был он знаком и с ма­териалами, собранными другими исследовате­лями.

У А. П. Щапова нашлось немало сторонников, придерживающихся подобных, а то и еще более резких и категоричных взглядов.

П. А. Ровинский, занимавшийся историей и культурой славян в те же годы, что и А. П. Ща­пов, посетил Тункинскую долину и Забайкалье с целью изучения жизни местного населения. Он также пришел к выводу о бедности поэтической традиции у местного населения.

И. П. Белоконский, сосланный в Сибирь за революционную деятельность в начале 80-х го­дов, писал в работе «По тюрьмам и этапам» (1887 г.), что сибиряк не имеет своих оригиналь­ных песен, «он и на берегах Енисея орет «Вниз да по матушке Волге»... «орет» потому, что сибиряк и петь-то хорошо не умеет» »[6 c. 277].

В 1891 г. в Москве вышла книга Н. Астырева «На таежных прогалинах. Очерки жизни населе­ния Восточной Сибири». Автор ее, живший и работавший в Иркутской губернии в конце 80-х годов XIX в., хотя и сознается в своем «внеш­нем знакомстве» с сибирской деревней, тем не менее делает из этого далеко идущие выводы: «Собственно о духовных сокровищах сибиряка я, при моем внешнем знакомстве с сибирскою де­ревней, могу сказать не много. Может быть, где - нибудь и таятся произведения народного твор­чества в виде песен, легенд, сказаний, но ни мне, ни кому-либо из довольно длинной вереницы во­сточно-сибирских этнографов и бытописателей не удалось встретить ничего замечательного в этом роде» »[2 c. 23].. Для Н. Астырева нет сомнения в том, «что сибиряк забыл даже свою историю, свое кровное родство с Россией... Легенд и преданий у него нет никаких... он с удивлением и любо­пытством слушает изредка забредающего в его деревню мастера говорить сказки, а таким мас­тером оказывается не кто иной, как ссыльнопо­селенец из России» . Жизнь сибиряка Н. Астырев называет «жвачной жизнью сытого организ­ма, не имеющего никаких идеалов впереди, ни­каких заветов - позади себя» »[6 c. 99].

Опровергнуть этот взгляд на крестьянскую культуру Сибири, принесший немалый вред делу ее изучения, могла только практическая деятель­ность по собиранию устного народного творчест­ва. И она велась одновременно с появлением ра­бот, подобных вышеназванным .

В 1851 г. в Иркутске был организован Сибир­ский отдел Русского географического общества (РГО). Этнографическое отделение при нем ста­новится центром изучения устного творчества. Вскоре и в других сибирских городах откры­ваются отделы и подотделы РГО. В «Известиях» отделов и подотделов РГО, в отдельных сборни­ках был представлен значительный материал, ха­рактеризующий устное народное творчество Си­бири. Немало такого материала появляется и в периодической печати Сибири второй половины XIX в.

2. ОТКРЫТИЕ СКАЗОЧНОГО БОГАТСТВА СИБИРИ

Обратимся к проблеме сказок. В начале XX в., в 1902 г., выходит первый сборник «Русские сказ­ки и песни Сибири», изданный Красноярским подотделом РГО (второй выпуск этого сборника вышел в Томске в 1906 г.). В предисловии к первому выпуску Г. Н. Потанин писал: «Нельзя сомневаться, что и в области сказок в Сибири еще найдется довольно нового и интересного ма­териала»²⁰. Его поддержал А. А. Макаренко, ко­торый также был инициатором выпуска первых сборников сибирских сказок. В предисловии к их следующему изданию он говорил о крайней не­изученности русской сибирской сказки и поддер­жал идею Г. П. Потанина об отправлении в Си­бирь «сказочной» экспедиции, которая пожнет «богатое собрание сказочных образцов» »[2 c. 6].

Эти сборники пробудили интерес к изданию и изучению сибирских сказок. В «Живой старине» (1912 г.) публикуются сказки, собранные в Ени­сейской губернии А. А. Макаренко, М. В. Красноженовой, А. А. Савельевым. В «Записках Семипалатинского подотдела Западно-Сибирско­го отдела РГО» (1913 г.) публикуются алтайские сказки, собранные Б. Герасимовым. В 1917 г. в Петербурге выходит второй выпуск «Сборника великорусских сказок Архива РГО», в котором собраны сказки, записанные еще во второй поло­вине XIX в. в Тобольской и Енисейской губер­ниях.

Но настоящее открытие сказочного богатства Сибири и изучение сибирской сказочной традиции во многом связано с именем М. К. Азадовского. Уроженец Иркутска, выпускник историко-фило­логического факультета Санкт-Петербургского университета, М. К. Азадовский связал свою на­учную деятельность с Сибирью. По поручению РГО и Академии наук он в 1913-1915 гг. совер­шил две поездки: на Амур и в верховья Лены. Цель их - проверить выводы А. П. Щапова. Вот что писал М. К. Азадовский в предисловии к сборнику «Сказки Верхнеленского края», издан­ному по материалам этих поездок: «Как раз там, где Щапов констатировал не только «утрату вся­ких преданий и песен», но «даже и способности к поэтическому воодушевлению», мне удалось - через 40 почти лет после того, как там был Ща­пов,- встретить великолепно сохранившуюся об­рядовую поэзию, установить следы эпической традиции еще в сравнительно недавнем прошлом и, наконец, обнаружить мощные залежи сказоч­ного богатства». И далее: «За короткий сравнительно срок пребывания мне удалось записать около 100 сказок, ряд рассказов и воспоминаний о сказочниках недавнего прошлого, а также и сведения о сказителях и сказочниках других (непосещенных мною) селений» »[2 c. 75]..

Позже, уже в 20-е годы (1925 и 1927 гг.; тре­тья поездка состоялась в 1935 г.), М. К. Азадовский предпринял поездки в Тункинскую долину (южная часть Иркутской области), где в свое время «изучали» народное творчество П. А. Ровинский и Н. М. Астырев. Здесь М. К. Азадовским была обнаружена целая сказочная сокро­вищница.

Таким образом, дискуссии о способности-не­способности сибиряка к устному творчеству, о со­хранности - несохранности в Сибири устной поэти­ческой традиции был положен конец. М. К. Азадовский открыл для науки и для читателя мно­жество имен сибирских сказочников. Среди них сказочники Тункинской долины Е. И. Сороковиков-Магай, Д. С. Асламов, В. Пятницкий; Н. О. Винокурова, Ф. И. Аксаментов - сказочни­ки Лены-реки.

По материалам первых экспедиций исследова­тель опубликовал сборники сказок: в 1925 г. в Иркутске отдельной книгой и одновременно в «Сибирской живой старине» изданы «Сказки Верхнеленского края». Вступительная статья к ним была переведена на немецкий язык и изда­на в Хельсинки. Таким образом, о сибирской сказочной традиции узнали зарубежные исследо­ватели и читатели.

С 20-х годов собирание фольклора в Сибири становится планомерным. Основная работа ве­дется при Этнологической секции ВСОРГО и в Иркутском государственном университете. Про­должает свою исследовательскую и собиратель­скую деятельность М. К. Азадовский. Его уче­ники и коллеги также внесли немалую лепту в дело собирания сказок и других памятников уст­ного творчества в Сибири.

В 40-е годы записывает сказки в приленских селах известный фольклорист К. А. Копержинский . В Западной Сибири подобную работу ве­дет И. Г. Парилов, собранные сказки он публи­кует в сборнике «Русский фольклор Нарыма» (Новосибирск, 1947). С начала 50-х годов орга­низована работа по собиранию фольклора сту­дентами и преподавателями Омского педагоги­ческого института в Омской области. С 60-х го­дов регулярные фольклорные экспедиции орга­низуются Иркутским педагогическим институтом. В настоящее время собирательская работа ведет­ся при всех педагогических институтах и универ­ситетах Сибири. Большой вклад в дело собира­ния устного народного творчества внесли и со­биратели-энтузиасты.

В конце 70-х годов Сибирское отделение АН СССР приступило к изданию серии сборников русских народных сказок Сибири. В результате на сегодня записаны многие сотни русских сибирских сказок, известны десятки имен сибирских сказочников, написаны статьи и монографии. В данной работе нет возможности и необходимости упоминать о каждом сказителе, собирателе, ис­следователе. Моя задача - дать краткую историю собирания, публикации и, отчасти, изучения сказочной традиции в Сибири. История эта не­однократно излагалась в различных источни­ках. Для облегчения знакомства с необходимой литературой к работе прилагается библиография основных изданий русских сибирских сказок.

2. СПЕЦИФИКА РУССКОЙ СИБИРСКОЙ СКАЗКИ

Несколько слов о специфике русской сибирской сказки. Мимо этого вопроса не прошел, навер­ное, ни один исследователь, занимавшийся данной темой. Прежде всего нужно сказать, что сказка, осо­бенно волшебная, очень трудно подвергается ка­ким-либо значительным изменениям. Можно про­читать десятки сказок, записанных в Сибири, но так и не определить ни место, ни время их за­писи. Тем не менее, определенные специфические черты у русской сибирской сказки имеются. И здесь сибирская сказка идет по тому же пути, что и любая русская сказка. Особенности рус­ской сибирской сказки определяются спецификой сибирского быта, экономической жизни прошло­го, сказка отражает мировоззрение ее носителей.

Сама сохранность сказочной традиции в Си­бири, особенно в таежной деревне, объясняется наличием здесь относительно архаичного жизнен­ного уклада еще в недавнем прошлом. Отсутст­вие дорог, почти полная изоляция многих насе­ленных пунктов от внешнего мира, охотничий быт, артельная работа, отсутствие образования, светской книжной традиции, удаленность от куль­турных центров - все это способствовало сохра­нению Традиционного фольклора в Сибири.

Сибирь с конца XVI в. стала местом ссылки, это тоже наложило отпечаток на сказочную тра­дицию. Многие сказочники были ссыльными, по­селенцами или бродягами, которые расплачива­лись сказкою за ночлег и угощение. Отсюда, кстати, одна очень яркая особенность сибирской сказки - сложность композиции, многосюжетность. Бродяга, желавший остаться у приютив­ших его хозяев подольше, должен был постарать­ся увлечь их длинной сказкой, которая не кон­чилась бы до ужина, не кончилась за один ве­чер, а то и за два, три и более. Так же посту­пали и сказочники, приглашенные на артельную работу специально для развлечения артельщиков. Они нередко соединяли в одном повествовании несколько сюжетов, чтобы сказка рассказывалась всю ночь или несколько вечеров подряд. Скази­тели пользовались особым уважением артельщиков, им специально выделяли часть добычи или выручки.

В сибирскую сказку проникают детали мест­ного быта. Ее герой, часто охотник, попадает не в сказочный лес, а в тайгу. Он приходит не к избушке на курьих ножках, а к охотничьему зи­мовью. В сибирской сказке встречаются назва­ния сибирских рек, деревень, той или иной мест­ности, типичен мотив бродяжничества, скиталь­чества ²⁸. В целом же сибирская сказка являет­ся частью общерусского сказочного богатства и принадлежит к восточно - славянской сказочной традиции.

2. СЮЖЕТЫ СИБИРСКОЙ СКАЗКИ

Следующая часть работы - рассказ о некото­рых сюжетах сказки, о том, почему и на какой основе они возникают. При этом нужно помнить, что сказка включена в систему жанров фолькло­ра; изолированно, сама по себе она не сущест­вует. Жанры фольклора соединены между со­бой множеством иногда трудноуловимых связей, обнаружить и показать их - важная задача ис­следователя. Автором взят один из аспектов фольклористики - тайная речь и сказочные сю­жеты, с нею связанные.

Большинство сказочных сюжетов, особенно волшебной сказки, рассказывающей о тридевя­том царстве, тридесятом государстве и разных чудесах, непонятны читателю. Непонятны поступки героев, почему в сказке действуют именно те, а не иные герои, чудесные помощники и почему все происходит именно так, а не иначе. Излишне экзотическими, надуманными кажутся иногда да­же диалоги персонажей. Например, в сказке «Богатый и нищий» непонятно, почему барину нуж­но называть кошку «яснотой», огонь «красно­той», вышку «высотой», а воду «благодатью».

Такие сказки нужно специально исследовать, отыскивая те представления в реальной жизни прошлого, с которыми сказка тесно связана. По­давляющее большинство сказочных мотивов (слагаемых, из которых состоит сюжет) находят свое объяснение в жизни и представлениях о мире человека прошедших эпох.

Имеет свое объяснение и сказка «Богатый и нищий». Нет сомнения, что она связана с так называемой «тайной речью». Обратимся к проб­леме использования тайной речи в ряде конкрет­ных фольклорных жанров. Прежде всего, необхо­димо сделать одно замечание. Когда мы хотим проникнуть в природу фольклора или древней ли­тературы, например, пытаемся понять истоки то­го или иного сюжета, образа, нам необходимо прежде всего отвлечься от всех современных представлений о мире. Иначе можно прийти к неверным выводам.

Сказка - продукт прошедших эпох и миро­воззрения прошлого. Исходя из этого и нужно «расшифровывать» сказку. Представления древ­него человека о мире были совершенно особыми. Древний человек даже смеялся «не так» и не по той причине, по которой смеемся сейчас мы. А кому из нас придет в голову, что в качании на качелях или в катании с ледяной горки есть свой тайный смысл, что-то, кроме веселого праздничного развлечения.

Жизнь древнего человека была строго регла­ментирована обрядом, традицией, заполнена мно­жеством различных предписаний и запретов. Су­ществовал, например, запрет на произнесение при определенных обстоятельствах тех или иных имен, названий. Древний человек совершенно по - другому относился и к слову. Слово для него было частью того, что оно обозначало. Об этом пишет Дж. Фрэзер в своей работе «Золотая ветвь»: «Первобытный человек, не будучи в со­стоянии проводить четкое различие между сло­вами и вещами, как правило, воображает, что связь между именем и лицом или вещью, которую оно обозначает, является не произвольной и идеальной ассоциацией, а реальными, материаль­но ощутимыми узами, соединявшими их столь тесно, что через имя магическое воздействие на человека оказать столь же легко, как через во­лосы, ногти или другую часть его тела. Перво­бытный человек считает свое имя существенной частью самого себя и проявляет о нем надлежа­щую заботу». Имя нужно было хранить в тай­не, произносили его только в определенных си­туациях. Узнав имя врага, можно было принести ему вред посредством магии и колдовства: «Туземцы не сомневаются, что, узнав их тайные имена, иноплеменник получил благоприятную воз­можность нанести вред путем магии». Поэто­му многие древние народы имели обычай давать по два имени: одно настоящее, которое храни­лось в глубокой тайне, второе было известно всем. Колдовство якобы действовало только при использовании подлинного имени»[3 c. 168].

Подобные представления были характерны, очевидно, для всех древних народов. Народы идут по одному историческому пути, и в этом нет ничего удивительного: одинаковые социаль­но-экономические условия порождают сходные социальные и культурные институты, сходные представления о мире, типологически сходную культуру.

Опасались произносить не только имена лю­дей, но вообще любые наименования существ и предметов, с которыми были связаны соответст­вующие представления. В частности, широко бы­ли распространены запреты на произнесение на­званий зверей, рыб, птиц. Объяснялись эти зап­реты антропоморфными представлениями чело­века о природе.

В основе человеческого познания лежит срав­нение. Познавая мир, человек сравнивает пред­меты, явления, выделяет общие и отличительные признаки. Первое представление человека - это представление о себе, осознание себя. Если лю­ди могут двигаться, говорить, понимать, слы­шать, видеть, то точно так же могут слышать, видеть, понимать и рыбы, и птицы, и звери, и деревья - вся природа, космос. Человек ожив­ляет окружающий его мир. Антропоморфизм - уподобление окружающего мира человеку - не­обходимая ступень в развитии человечества, в развитии его представлений об окружающем мире.

Зафиксированы антропоморфные представления и возникшие на их основе словесные запреты и у восточно - славянских народов. Русский путешест­венник и исследователь XVIII в. С. П. Крашенинников в книге «Описание земли Камчатки» (1755 г.) сообщает об остатках древней тайной речи у русских охотников. С. П. Крашенинников пишет, что старший на соболином промысле «приказывает», «чтоб промышляли правдою, ни­чего бы про себя не таили... также чтоб по обы­чаю предков своих ворона, змею - и кошку пря­мыми именами не называли, а называли б вер­ховым, худою и запеченкою. Промышленные ска­зывают, что в прежние годы на промыслах го­раздо больше вещей странными именами назы­вали, например: церковь - востроверхою, бабу - шелухою или белоголовкою, девку - простыгою, коня - долгохвостым, корову - рыкушею, овцу - тонконогою, свинью - низкоглядою, петуха -- голоногим». Промышленники считали соболя зве­рем умным и, в случае нарушения запрета, ве­рили, что он будет вредить и больше не попа­дется. За нарушение запрета наказывали [3 c.212].

Вопрос о словесных запретах у охотников ра­зобрал Д. К. Зеленин в работе «Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии» (1929-1930 гг.). Основой запретов охотников и рыболовов он считает «прежде всего, уверенность первобытного охотника в том, что звери и дичь, понимающие человеческий язык, слышат на очень больших расстояниях - слышат не только все то, что говорит охотник в лесу на промысле, но нередко и то, что он говорит дома, собираясь на промысел.

Узнавая из разговоров охотника его замыслы, звери бегут, вследствие чего охота становится неудачной. Чтобы предупредить столь неприят­ные последствия, охотник, прежде всего, избегает произносить имена животных... Так сделалось запретными на охоте собственные имена про­мысловых животных» [3 c. 78].

Нет ничего удивительного, что в качестве за­претного слова у русских охотников упоминается и церковь. Восточные славяне до недавнего вре­мени сохраняли многие языческие представления, восходящие к дохристианской истории, доклас­совому обществу. Языческие верования вплоть до современности сосуществовали с христианскими, но не мирно и безобидно, а скорее антагонисти­чески. Известны широкие гонения на традицион­ные народные праздники, игрища, забавы и т. п. со стороны русской церкви. Это не прошло бесследно для народного творчества, в том числе и для сказки. Демонологические языческие су­щества противостоят христианским персонажам в фольклоре - таков итог борьбы русской церкви с народными верованиями. «Горный батюшка,- свидетельствует А. А. Мисюрев о верованиях горнорабочих Урала, - является антиподом православного бога и злейшим врагом церковных обрядов». «Я такой же человек, как и все, на мне только креста нет, меня мать прокляла»,-пишет о лешем Д. К. Зеленин.

После принятия христианства русалки, например, стали мыслиться как девушки, умершие не­крещеными; облики лешего, домового, черта, беса часто приобретают сходные черты - формируется своего рода общий демонологический образ. Христос никогда не смеется, в средневеко­вой Москве существовал даже запрет на смех, а в быличках смех - примета нечистой силы. Русалка смехом, щекоткой убивает людей. Смех - признак лешего, черта. С визгом и хохотом ис­чезают с глаз существа, родившиеся от связи черта со смертной женщиной. Здесь очень мно­го интересных сцеплений, которые нужно спе­циально исследовать.

Естественно, что русский охотник в тайге, в лесу боялся упоминать христианского бога или других персонажей священной истории, церковь, попа. Этим он мог бы рассердить хозяев леса, повредить себе в удачной охоте и поэтому скры­вал свои намерения. Отсюда всем известная поговорка «ни пуха, ни пера», которую произноси­ли перед выходом охотника на промысел.

Точно так же христианин боялся упоминать имя черта, чертыхаться, особенно перед иконами или в церкви, это было величайшим святотатством. В фольклоре немало сюжетов, в которых черт, леший являются сразу после упоминания их имен и выполняют то, о чем их просили воль­но или невольно.

5.«ТАЙНАЯ РЕЧЬ» СИБИРСКОЙ СКАЗКИ

Обратимся опять к сказке «Богатый и нищий» связи ее с тайной речью. Теперь эта связь достаточно ясна. Необходимо, однако, сделать еще одно очень важное замечание. Во всех предыдущих случаях мы наблюдали сакральное отношение к тайной речи, отношение очень серьезное, основанное на абсолютной вере в необходимость потребления подобной речи в жизни, в ее связь с магией слова. Сказка же - жанр, основанный на чистом вымысле, никакой связи между собы­тиями сказки и действительностью нет. В сказку тайная речь может попасть только с утратой веры в те представления, которые с тайной речью связаны. Тайная речь, магия слова пародируется в сказке, ее употребление подчиняется сказочным канонам.

Для сказки «Богатый и нищий» характерно, прежде всего, социальное противопоставление персонажей: нищего и богатого. Первоначально богатый одерживает верх, смеется над бедным. Он владеет тайной речью, он посвящен в нее. Бо­гатый загадывает нищему загадки. «Показывает богатый нищему на кошку и спрашивает:

• Это что?

• Кошка.

• Нет, это яснота.

Показывает богатый на огонь и говорит:

• А это что?

• Огонь.

• Нет, это краснота.

Показывает на чердак.

• А это что?

• Вышка.

• Нет, высота.

Указывает на воду:

• А это что?

• Вода.

• Благодать, не угадал ты».

Итак, нищий не угадал ничего, богатый пос­меялся над ним, не принял в работники. Но по законам сказки богатый не может одержать по­беду над бедным. Так случается и здесь: «Пошел нищий со двора, а кошка и увязалась за ним. Взял нищий да и поджег ей хвост. Побежала кошка обратно, запрыгнула на чердак, дом-то и занялся. Сбежался народ, и нищий вернулся, да и говорит богатому: «Твоя яснота притащила красноту на высоту, не поможет благодать - тебе домом не владать».

Нищий, как и положено, по сказочному канону отомстил богатому, он оказался умнее его. Всё заканчивается шуткой, веселым каламбуром. В этой шутке не только типичная сказочная концовка, но слышен смех и над традицией самой тайной речи, над верой в магию слова. Вот та загадка, из которой родилась данная сказка:

Темнота светлоту

Унесла на высоту,

А благодати дома не было.

(Кошка, искра, крыша, вода[5 c. 56].

Пародируется тайная речь и в сказках о хитром солдате (Русские народные сатирические сказки Сибири. Новосибирск, 1981. №№ 91-93).

Сказка «На черный день» записана у всех восточно - славянских народов, в том числе несколько вариантов - в Сибири. Сюжет ее таков: «Жили двое стариков, всю жизнь работали, не разгибая спины. Накопили они грошей на черный. Вот однажды старик уехал на базар, а к бабке зашел солдат. Бабка и подумала, что это « черный день» пришел. Солдат забрал все деньги да выпросил еще 25 рублей - продал старухе «солинец». Вынул из кармана железный из бороны зуб и говорит:

- Вот ты чего варишь, то вот этим солинцем помешивай да приговаривай: «Соли, солинец, придет старик с торгу, накладет тебе в торбу, будут тебе хлопунцы, будут тебе шлепунцы . Солоно будет!» Чем закончилась сказка - можно предположить. Комический эффект усиливается от того, что солдат говорит иносказательной, тайной речью, и старуха его не понимает. Точно так же к в следующей сказке. Первой на этот раз за­бывает загадки старуха. Она не накормила двоих солдат. «Вот один солдат вышел на двор, выпустил скот в гумно, в хлеб снопами, приходит и говорит:

• Бабушка, там скот в гумно зашел.

• А ты, случаем, не выпустил скот?

Пошла старуха в гумно выгонять скот, а сол­датики тут успели себе добычу сделать: загляну ли в горшок в печи, вытащили из него петуха, а положили лапоть. Приходит старуха, села на стул и говорит:

• Отгадайте загадку, дам вам покушать.

• Ну, загадывай.

Она им и говорит:

• Под сковородным затвором варится Курухан Куруханович.

• Нет, бабушка, под сковородным затвором ва­рится Плет Плетуханович, а Курухан Курухано­вич в Сумин-город переведен». Старуха не по­няла, что обманута и отпустила солдат, дав им еще и по кусочку хлеба. «Отгадала» она загадку только тогда, когда вместо петуха вытянула из горшка лапоть. В другом варианте сказки этого же сборника Курухан Куруханович из города Печинска оказывается переведенным в город Суминск.

Такие сказки близки к анекдоту и выполняют одинаковую с ним функцию - высмеивают не только человеческую жадность и глупость, но и пародируют обряд. Серьезное становится смешным и веселым. Таков путь любой традиции, лю­бого обряда, связанного с верованиями в магическую силу. В древности обряд качания на ка­челях был связан с верой в связь между раска­чиванием вверх, подбрасыванием предметов и ростом растительности. Церковь запрещала этот обряд. Разбившихся на качелях хоронили без от­певания, часто не на кладбище, а рядом с качелями. Точно так же и катание с ледяной горки молодоженов на масленицу должно было обеспечить плодородие и будущий урожай.

Вернемся ещё раз к тайной речи. Рассмотрим сказку, в которой она очень ярко представлена - «Терем мухи». В этой сказке, прежде всего, интересно то, как называют себя насекомые и животные.

«Ехал мужик с горшками, потерял большой кувшин. Залетела в кувшин муха и стала в нем жить-поживать. День живет, другой живет. Прилетел комар и стучится:

- Кто в хоромах, кто в высоких?

- Я, муха-шумиха; а ты кто?

- А я комар-пискун.

- Иди ко мне жить.

Вот и стали вдвоем жить».

Потом приходит мышь - «из-за угла хмыстень», потом лягушка - «на воде балагта», затем заяц - «на поле свертень», лисица - «на поле краса», собака- «гам-гам», волк - «из-за кустов хап» и, наконец, медведь - «лесной гнет», который «сел на кувшин и всех раздавил» [5 c.34].

Тем, кто заинтересуется происхождением ска­зочных сюжетов, я рекомендую обратиться к книге В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Читать ее не менее увлекательно, чем саму сказку.

Сказка в недавнем прошлом бытовала, в основном, во взрослой среде и отражала взгляды взрослых людей на действительность. Герой в сказке достигает своего любыми путями. Обма­нывают не только его, обманывает и он. Герой бытовой сказки - часто пройдоха, вор, который всегда одерживает верх над своими противниками. Конфликт и смысл сатирической бытовой сказки непонятны ребенку.

6.ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сказку ребенок, несомненно, должен читать, сказку ему нужно рассказывать, без этого вос­питание не будет полноценным. Но рассказывать нужно сказку в переложении специально для дет­ской аудитории. Трудно переоценить воспитатель­ную роль сказки, роль ее в развитии фантазии и творческих способностей ребенка. Не только рассказыванием сказок, их чтением можно разви­вать эти способности. Сказка таит в себе боль­шой потенциал, и его необходимо использовать. В 1928 г. в Ленинграде вышло первое издание «Морфологии сказки» В. Я. Проппа. Книга эта положила начало новому этапу изучения фольк­лора не только у нас в стране, но и за рубежом. Оценен этот труд был не сразу, но через довольно длительный промежуток времени, когда в науке сложились предпосылки для понимания под­линного масштаба открытия, сделанного В. Я. Про­ппом. В частности, В. Я. Пропп доказал тот факт, что все волшебные сказки однотипны по своему строению. На первый взгляд, волшеб­ные сказки очень разнообразны: меняются ге­рои, их противники и помощники, меняются дру­гие детали, но что-то остается постоянным и пе­реходит из сказки в сказку. В. Я. Пропп пока­зал, что в сказке меняются только действующие лица (круг их тоже достаточно узок), постоян­ными же остаются действия. Например, неваж­но, как попадает герой в тридесятое царство: уносит ли его орел, которого дал ему царь, или герой попадает туда при помощи коня, подаренного дедом, или в лодке, полученной от колдуна. Важно, что во всех случаях герой переносится в иное царство. Такие действия В. Я. Пропп назвал функциями действующих лиц. Вот выводы, к которым пришел ученый:

1. «Постоянными, устойчивыми элементами сказки служат функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются». [4 c.98]

2. Число функций, известных волшебной сказке, ограниченно.

3. Последовательность функций всегда одинакова.

Всего в волшебной сказке В.Я. Пропп обнаружил тридцать одну функцию:

1. Отлучка кого - либо из членов семьи;

2. запрет, обращенный к герою;

3. нарушение запрета;

4. выведывание;

5. выдача;

6. подвох;

7. небольшое пособничество;

8. вредительство (или недостача);

9. посредничество;

10. начинающееся противодействие;

11. герой покидает дом;

12. даритель испытывает героя;

13. герой реагирует на действия будущего дарителя;

14. поучение волшебного средства;

15. герой переносится, доставляется или приводится к месту нахождения предмета поиска;

16. герой и антагонист вступают в борьбу;

17. героя метят;

18. антагонист побежден;

19. беда или недостача ликвидируется;

20. возвращение героя;

21. герой подвергается преследованиям;

22. герой спасается от преследования;

23. герой неузнанным прибывает домой или в другую страну;

24. ложный герой предъявляет свои необоснованные притязания;

25. герою предлагается трудная задача;

26. задача решается;

27. героя узнают;

28. ложный герой или антагонист изоблича­ется;

29. герою дается новый облик;

30. враг наказывается;

31. герой вступает в брак.

Не буду расшифровывать эти функции, думается, что они понятны каждому, кто читал волшебную сказку. Список функций, выделенных В. Я. Проппом, приводит и Джанни Родари в своей книге «Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй» (1978). Он показывает, какие возможности таит в себе сказка для развития творческого мышления у детей и изучения детской психологии. «Нас эти функ­ции, - пишет Дж. Родари, - интересуют потому что на их основе мы можем строить бесконечное множество рассказов...»[6 c. 126]

Мир сказок действительно близок нам детям, такая игра развивает нашу фантазию и, наконец, как всякая игра, учит еще и умению ориентироваться в окружающем мире, познавать его, искать выходы из тех или иных ситуаций.

О сказке можно писать много. Эта тема увлекает. Интересно читать сказку. Она остается в душе человека навсегда. Но наступает момент, когда хочется узнать, а откуда появилась сказка, почему она появилась и как? Оказывается, что искать ответы на эти вопросы не менее интересно, чем читать саму сказку. И ещё история страны складывается из историй регионов. Изучать историю своей малой родины нужно обязательно, мы не должны вырасти «Иванами не помнящими своего родства», а истоком любой истории является сказка.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки: в 3 т.- М.: Просвещение, 1995. - 295 с.

2. Васильев В.К. Русская сказка Сибири.- Красноярск: Издательство Красноярского университета, 1987.- 95 с.

3. Зеленин Д.К. Табу слов у народов Сибири: в8 т.- Л.: Литиздат, 1992.- 188 с.

4. Пропп В.Я. Русская сказка.-Л.: Литиздат ,1984.- 225 с.

5. Сравнительный указатель сюжетов// Восточно - славянская сказка. - Л.: Литиздат, 1988.- 120 с .

6. Шастина Е.И. Сказки, сказочники, современность.- Иркутск: Издательство Иркутск , 2001.- 329 с.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Стр.2

1.ПЕРВЫЕ СКАЗКИ СИБИРИ

Стр.4

2.ОТКРЫТИЕ СКАЗОЧНОГО БОГАТСТВА СИБИРИ

Стр.8

3.СПЕЦИФИКА РУССКОЙ СИБИРСКОЙ СКАЗКИ

Стр.10

4.СЮЖЕТЫ СИБИРСКОЙ СКАЗКИ

Стр.11

5.«ТАЙНАЯ РЕЧЬ» СИБИРСКОЙ СКАЗКИ

Стр.14

6.ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Стр.17

БИБЛИОГРАФИЯ

Стр.19

20