Использование ненормативной лексики в коммуникативной культуре подростка

Использование ненормативной лексики в коммуникативной культуре подростка.

Возросший информационный поток, явления акселерации, рост цивилизованности человечества, педагогика образования в конце двадцатого века выводят школьников на позицию активных участников жизни общества. Познание, воспитание, развивающее обучение проходят в активной деятельности учащихся в процессе обучения. И в этих условиях необходимо учитывать процесс вхождения растущей личности в ценностно-нормативную систему мира взрослых через присвоение культуры взрослых. Включение подростка (в нашем случае учащегося) в ценностную систему общей культуры проходит через субкультуру социальной общности при активном участии самого учащегося. В процессе обучения мы развиваем коммуникативную грамотность, а в дальнейшем коммуникативную культуру. Коммуникативная грамотность включает в себя соблюдение языковых норм. Поэтому соблюдение норм, владение культурой речи является важным составляющим коммуникативной культуры. Таким образом, можно определить коммуникативную культуру как совокупность сформированных социально значимых качеств личности, основанных на нормах общения, нравственности, этике.

Как отмечалось выше, понятие коммуникативной культуры предполагает соблюдение коммуникативных норм. В самом общем виде понятие коммуникативной нормы можно представить как принятые в обществе правила речевого общения, определяющие типы речевого поведения коммуникантов в разных ситуациях (1). Как считает Н.А. Лемяскина «В основе понятия коммуникативной нормы лежит принцип коммуникативной целесообразности. Следование коммуникативным нормам участниками общения, высокая степень владения коммуникативными нормами обеспечивает протекание коммуникативного процесса в полном соответствии с речевой ситуацией и поэтому во многом определяет успех коммуникации». Таким образом, коммуникативная норма регулирует речевое общение. Следствием несоблюдения коммуникативных норм является ненормативная лексика и просторечие. Ненормативная лексика включает использование бранных выражений, нецензурных слов, арго, сленга, жаргонов и др.

В связи с экономическими и политическими изменениями в стране, одним из проявлений свободы слов, наступившей на рубеже 80-90- годов, стало снятие запрета на употребление нецензурной лексики как в художественных и полухудожественных текстах, так и в различных жанрах обиходно-бытовой и публичной речи, в том числе и рассчитанной на массового адресата: матерные слова нередки в современных фильмах, в телевизионных передачах, газетных и журнальных статьях. Как метко выразилась З. Кёстер-Тома, «непечатное» слово стало «печатным» (2).

Показательным также представляется уменьшение влияния половых различий между говорящими на использование подобной лексики: грубые выражения и слова, включая матерные (преимущественно в их экспрессивной, а не номинативной функции), употребляются и мужчинами, и женщинами. При этом социальные ограничения здесь не очень существенны: такое словоупотребление, по нашим наблюдениям, характерно не только для рабочей среды (где оно издавна является постоянным атрибутом речевой коммуникации), но и, например, для актерской, писательской, журналистской. Правда, сохраняются ограничения, связанные с типом адресата: обсценная лексика употребляется более свободно в среде, однородной по полу и возрасту, чем в гетерогенной. Понижается и возрастной порог в употреблении мата: к сожалению, многие подростки и даже 7-12-летние школьники свободно используют матерные слова и выражения и в однородной и в разнородной по полу среде сверстников. Социологические исследования показывают, что даже дети дошкольного возраста уже используют в своей речи (пока неосознанно) нецензурные выражения.

В последнее десятилетие появились книги, словари, статьи, рассматривающие проблему использования и функционирования просторечия, арго, сленга, мата в современном русском языке. (Т.В. Ахметова (1996), Д.С. Балдаев (1992), В. Буй (1995), В. Быков (1994), М.А. Грачёв (1996), М.А. Денисова (1996), Ю.П. Дубягин (1991), В.С. Елистратов (1994,1995), Е.А. Земская (1995), В. Калабугин (1994), Л.И. Скворцов (1994), Ю.В. Рождественский (1996), В.И. Шляхов (1995)).

Учёные, занимающиеся данной проблемой, придерживаются различных точек зрения на использование ненормативной лексики, употребление просторечия. Одни считают, что мат засоряет литературный язык и надо с ним бороться. Таково мнение, например, Ю.П. Рождественского, Л.И. Скворцова. Но есть и противоположное мнение, принадлежащее некоторым современным литераторам, например, М. Кабакову, И. Волгину. Они считают, что необходимо "беречь русский мат как образец и остаток подлинно национальной русской речи" (6). Есть и третий подход, представителем которого является, например, В. Калабугин: не восхищаться матом, но принять во внимание, что он функционирует, что русский мат - это русское слово русского народа (7).

Перед исследователями мата возникают следующие вопросы, требующие ответа: откуда приходят эти слова, каковы их источники? Существует взгляд, что вульгаризация наступает в результате проникновения в литературный язык "языка улицы", просторечий (8). Другие лингвисты, например, В. Калабугин (1994) пишут об огромном влиянии на русскую литературную норму языка ГУЛага, языка арго. Обе точки зрения имеют право на существование. Просторечные, матерные обороты возникли и функционировали в тюрьмах и лагерях (по статистическим данным, каждый третий мужчина из бывшего СССР побывал в тюрьме). Отсюда эти слова приходили в общество. Множество подобных слов породил мир армии, алкоголиков, проституток. Многие из них придумала молодёжь, профессиональные группы населения - шофёры, учёные и другие. Считается, что вульгаризация русского литературного языка - это современная болезнь, и как считает В. Калабугин (1994), чтобы болезнь изгнать, её надо исследовать, а не оставлять разгуливать священной коровой посреди дороги, осторожно объезжая и делая вид, будто её нет.

В последнее время в русском литературном языке наблюдается разрушение культурной и языковой конвенций. Как пишет В. Калабугин, "лексикон настоящего homo sovieticus`а не превышает двухсот - трёхсот слов. Примерно наполовину это мат. Мат становится популярным средством выразительности у современных российских писателей. (7). Исследования показали, что мат используется людьми для передачи эмоций, чаще всего отрицательных. Мат обозначает и используется в конфликтных ситуациях, для передачи чувства дискомфорта, гнева, жалобы. Более 20% ругательств посвящено действиям или физическим состояниям, связанным с трудом. К области секса относится лишь 6,1% мата. К таким именно выводам пришёл В. Калабугин, по мнению которого, «язык матерщины богат интонациями, но крайне беден значениями».

Мат как объективная данность русского просторечия имеет две главные иллокутивные установки: инвективное воздействие (брань, оскорбление, унижение) и эстетическое выражение (остранение слова и текста, комический эффект, гротеск). В первой своей иллокутивной установке использование мата должно быть крайне ограниченным, если не запретным. Во второй, как считает В.В. Химик, иллокутивной установке, эстетической, мат может быть допустим, и борьба с ним бесперспективна (10) В.И. Жельвис определяет инвективу как любое резкое выступление, выпад (11). Словесная инвектива - это резкий словесный выпад в чей-либо адрес. Обычно это слово или выражение, которое несет неодобрительную оценку чьего-либо поведения, высказывания, характера, внешности и т. д.

Нормы культуры общения предписывают говорящим ограничивать инвективное словоупотребление, заменять резкие и грубые инвективы на менее оценочные и более стилистически нейтральные. Вообще, культура поведения, культура общения предполагают умеренность во всем, в том числе и в оценках, в эмоциональности, поэтому инвективы и оказываются неуместными. Грубые инвективы в языке табуированы, на их употребление наложен этический запрет.

И.А. Стернин считает, что «мат - это самые грубые из инвектив, выражающие крайнюю степень презрения, раздражения, наиболее сильную степень эмоции, обычно - отрицательной» (12). При этом подчеркивает, что к мату относятся некодифицированные единицы, то есть такие, которые не признаются единицами литературного языка, не фиксируются общеупотребительными толковыми словарями и не употребляются в письменной форме, не могут быть употреблены при выступлении перед аудиторией, в печати, в средствах массовой информации, в художественных произведениях. «Таких слов в русском языке, как и в других языках, немного, хотя это и не делает их менее заметными, поскольку они, к сожалению, очень часто употребляются в устной речи» (там же, с.25). И.А. Стернин считает, что важным признаком матерных слов и выражений является их сугубо устный характер - их нельзя писать, печатать, они только устные. Этот запрет, к сожалению, сейчас нарушается нашей прессой, телевидением, современными писателями, что оказывает серьезное отрицательное воздействие на развитие современного русского языка, на культуру общения и вообще на культуру общества.

Как показывают наблюдения, в наибольшей степени тяга к мату наблюдается в подростковом возрасте, когда становящаяся личность стремится самоутвердиться, доказать непохожесть на других. Именно неофициальный статус, ореол чего-то непризнанного и неприличного делает особо притягательным нецензурную лексику для подростков.

И.А. Стернин считает, что дети чаще, чем взрослые, словесно выражают свое ситуативно обусловленное неудовольствие друг другом, используют свои, детские ругательства, дразнилки, оскорбления. Частотность инвектив в детской речи связана прежде всего с тем, что дети обладают повышенной эмоциональностью и не усвоили еще навыков культуры поведения и общения, диктующих умеренность в выражении эмоций. «С другой стороны, дети правополушарны, поэтому они используют инвективы как удобные готовые формулы, клише, готовые реакции. Инвективы в детской речи также нередки как средство защиты от обидчика и средство повышения своего статуса в группе» (12). И, безусловно, огромную роль в частотном использовании инвектив в детской речи играет типичная взрослая речь.

Подростки, по мнению И.А. Стернина, используют брань как средство интеграции в общество старших, средство повышения статуса, а также как защиту от возможной агрессии или как демонстрацию агрессии. Бранная лексика может использоваться подростками как орудие бунта. Существуют общие причины инвективизации речи подростков:

- демонстрация «принадлежности к группе», то есть инвективы используются, чтобы показать, что тот или иной собеседник - «свой», продемонстрировать корпоративный дух;

междометное употребление для создания связности устного текста (эта функция часто оказывается основной, ведущей): подростки обладают, как правило, недостаточными навыками развернутой связной монологической речи, и инвективы используются как компенсация отсутствующих навыков связывания отдельных элементов текста в единое целое;

• междометное употребление для создания эмоциональности устного текста - инвективы вносят эмоциональность в текст, словесно выражают эмоцию; многие подростки не склонны к эмоциональной речи и не имеют достаточных навыков создания развернутых эмоциональных текстов.

Как показывает практика, использование инвектив ведет к целому ряду отрицательных последствий для говорящего, слушающего и общества в целом.

Главное - это оскорбление общественной нравственности. Публичное употребление ругательств является грубейшим нарушением общественного, морального запрета. В некоторых странах даже есть уголовные статьи, предусматривающие наказания за брань в общественном месте.

Брань в общественном месте оказывает деструктивное влияние на законопослушность общества: «если можно публично нарушать моральные запреты, нормы приличия в сфере общения, значит, эти законы не обязательны к исполнению, их нарушение возможно, допустимо, а это наглядный первый шаг к возможности нарушения законов и норм поведения вообще» (там же).

Брань развивает в человеке, ею пользующейся, цинизм поведения и мышления: циничное нарушение табу, «развивает привычку к деструктивному, циничному мышлению, сопровождаемому отсутствием какой-либо позитивной линии в мышлении» (12). Брань подавляет индивидуальность как говорящего, так и слушающих ее, приучает к стереотипным реакциям, «выбросам» неконтролируемых эмоций. «Непристойные слова и выражения отучают человека от привычки объяснять, что он имеет в виду, от привычки анализировать ситуацию и выражать свои мысли в развернутом виде» (там же).

Привычка к междометным инвективам разрушает у человека механизм связного и логичного, обдуманного изложения своей точки зрения, приучает человека к стандартным речевым оценкам, использованию стандартных клише и формул, разрушает механизм связной речи.

Отметим, что все сказанное относится к ругательствам, используемым в общественных местах. Следует иметь также в виду, что «виноваты» в обществе, строго говоря, не сами ругательства, а их неумеренное или неуместное употребление.

По мнению И.А. Стернина «общественная борьба с инвективами необходима, хотя речь не может идти о том, чтобы общество совсем перестало пользоваться инвективами». Как считает В.И. Жельвис, «борьба с инвективным словоупотреблением необходима и желательна, и общепринятые формы этой борьбы - общественное осуждение, компании против сквернословия в прессе, цензурные ограничения, соблюдение соответствующих законодательных актов - оказывает определенный сдерживающий эффект. Вместе с тем из сказанного выше вытекает, что закончиться только победой такая борьба не может принципиально, отчего не имеет смысла ставить перед собой такую цель» (11).

Борьба со сквернословием, как считает И.А. Стернин, должна ставить реальную цель - не «запретить», «изгнать», «уничтожить» и т. д., а объяснить, как надо этими словами правильно пользоваться. «Реальную победу над сквернословием мы сможем отпраздновать тогда, когда исчезнет публичное сквернословие, то есть сквернословие в общественных местах, «при свидетелях» (14). Что же может помочь нам справиться со стихией сквернословия? И.А. Стернин предлагает несколько вариантов решения этой проблемы.

Во-первых, и это самое важное: необходимо развивать речь детей, молодежи и подростков, приучать их грамотно, стилистически адекватно и эмоционально излагать свои мысли. Необходимо учить их выражать свою мысль, излагать свою точку зрения, выражать оценку событий и фактов, то есть развивать речевые механизмы связной устной речи. В связи с этим в нашем регионе в рамках предмета культуры общения осуществляется обучение формированию адекватного коммуникативного поведения Обобщение опыта работы по этой программе показало эффективность и целесообразность обучения учащихся культуре общения.

Во-вторых, необходимо объяснять подрастающему поколению (и взрослым-сквернословам), что недопустимы не ругательства как таковые, а их использование в общественных местах, то есть при наличии слушателей, свидетелей. «Попробуем объяснить им, что можно ругаться себе под нос, ругательства выполнят свои функции при их индивидуальном употреблении: важно, чтобы их никто, кроме вас, не слышал» (там же).

Одним из способов преодоления нецензурного словоупотребления является замена нецензурных и особо грубых слов на просторечные и жаргонные, использование сленга, который формируется в настоящее время: употребление этих слов может заполнить многие стилистические лакуны, которые заполняются до сих пор нецензурными или грубыми лексемами. (14).

Еще одним способом борьбы с инвективным словоупотреблением, с вербальной агрессией является создание ей общественной альтернативы. В.И. Жельвис в качестве такой альтернативы видит, к примеру, «инвективную музыку» - рок, рэп, тяжелый металл (11). К этому можно добавить спорт, танцы и другие средства эмоционально-физической нагрузки и разгрузки.

И, разумеется, необходимо изгнать нецензурщину со страниц газет, с экранов телевидения и радио. Наши журналисты, «расслабившись» в условиях свободы печати и стремясь к максимальному реализму в изображении - чтобы все было как в жизни - переносят мат на экран и на газетные полосы, не учитывая того, что экранное и печатное слово исключительно заразительны, и рядовой человек склонен имитировать ту речь, которая предлагается ему через средства массовой информации. Это уже привело к катастрофе: многие ругаются только потому, что так говорят по телевизору, так пишут в газетах. В.И. Жельвис пишет: «По самой своей природе инвектива носит устный характер. Ее появление в печатном (письменном) виде резко меняет отношение к ней: из вырывающегося «от души» восклицания она превращается в нечто гораздо более долговременное, допускающее возможность остановиться, обдумать оскорбление, возможность своей реакции и т. д. Кроме того, здесь всегда присутствует ощущение нарушения табу не только автором, но и цензором, редактором и т. д., т. е. вызов общественной морали звучит более вызывающе, как бы от лица целой группы людей, вдобавок облеченных властью разрешать и запрещать», (там же, с. 59). И всё это, безусловно, входит в сознание ребёнка.

И, наконец, необходимо демонстрировать сквернословам образцы культурной, интеллигентной речи, демонстрировать элитарное словоупотребление - это также позволяет вытеснить сквернословие из употребления в том или ином кругу говорящих.

Список использованной литературы.

1. Захарова Е.П. Коммуникативные категории и нормы / Е.П. Захарова // Хорошая речь: Сб.науч.тр. - Саратов: Изд-во Сарат. Ун-ва, 2001.-С.163-179.

2. Кестер-Тома 3. Стандарт, субстандарт, нонстандарт //Русистика, 1993, №2,15-31.

Успенский Б. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии. «Заветные сказки» А.Н.Афанасьева// Анти-мир русской культуры. Язык, фольклор, литература. Сб. статей /Сост И.Богомолов. М.: Ладомир, 1996. С.9-107,143-164

4. Чулаки М. Нева. 1991. №9. С. 207-208.

5. Перонов А. Русский юмор. Невидимая часть айсберга. Предисловие // Барков и барковиана. Русская эротическая поэзия. М.: Рондо, 1992.С.5-33.

6. Скворцов Л.И. Что угрожает литературному языку (размышления о состоянии современной речи) Русский язык в школе 5/1994.

7. Калабугин В. Волшебный лексикон homo sovieticus`a, отдельный оттиск 1994.

8. Земская Е.А. Просторечие и жаргон в языке русского города 90-годов XX столетия, 1995. С.167-168.

9. Калабугин В. Волшебный лексикон homo sovieticus`a, отдельный оттиск 1994

10. Химик В.В. Поэтика низкого или Просторечие как культурный феномен.СПб: Филологический факультет СПбГУ, 2000.- 272с.

11. Жельвис В.И. Поле брани. Сквернословие как социальная проблема. М., 1997, с.125.

12. Стернин И.А. Проблема сквернословия. Туапсе -2000, 30с.

13. Ковалёв Г.Ф. Похабен ли русский мат? / Мужской взгляд. Воронеж, 1997, с.47-51.

14. Стернин И.А.Общественные процессы и развитие русского языка. Воронеж, 1997, с.65.

15. Толковый словарь уголовных жаргонов / Под общей ред. Ю. П. Дубягина и А.Г.Бронникова. М.: Интер-ОМНИС, РОМОС, 1991: 173, 179.

16. Молодежный экстремизм / Под ред. А.А.Козлова. СПб.: Изд-во СпбГУ, 1996.144с.

17. Кон И.С. Психология ранней юности. М.: Просвещение, 1989.255с.

Распределить в алфавитном порядке, проставить в тексте правильно цифры.

Статья №2. АРГО, ЖАРГОН, СЛЕНГ - язык подростковой субкультуры.

Для понимания особенностей вхождения подростка в пространство культуры нам необходимо отметить особенности подростковой субкультуры. Подростковая субкультура является, с одной стороны, своего рода усвоением культуры, созданной прошлыми поколениями, а, с другой стороны, созданием собственной возрастной субкультуры (17).

Практически всеми исследователями подростковой субкультуры (Г.С. Абрамовой, И.С. Коном, А.В. Мудриком, B.C. Мухиной, Л.Ф. Обуховой и др.) отмечается особого рода «словотворчество», имеющее в этом возрасте принципиальное значение. Оно выражается в создании собственного жаргона, сленга, как возрастного в целом, так и конкретной группы в частности. А.В. Мудрик отмечает, что «жаргон в наибольшей степени позволяет им (подросткам) почувствовать принадлежность к своей возрастной группе» (Error: Reference source not found). B.C. Мухина также образно выражает сущность подросткового словотворчества: «сленг в подростковых объединениях -это языковая игра, отход от языковых норм; это маска, карнавал, «вторая жизнь». При этом словотворчество проходит в основном по принципу заимствования иноязычных слов или употребления существующих в ином смысле.

Для того чтобы вникнуть в суть подростковой субкультуры, рассмотрим более подробно названные понятия: арго, жаргон, сленг.

До сих пор сохраняется терминологическая неустойчивость в разграничении этих понятий. Ср., например, вполне обычные не только для массового, но и для научного употребления словосочетания: воровское арго и воровской жаргон, молодежный жаргон и молодежный сленг. Терминологическая аморфность не преодолевается и специальной справочной литературой. Так, в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой сообщается, что арго - это «то же, что жаргон», правда, «в отличие от последнего термин арго лишен пейоративного, уничижительного значения» (М., 1966: 53). «Лингвистический энциклопедический словарь» также признает, что «в собственно терминологическом смысле термин жаргон часто заменяют терминами арго и сленг» (М., 1990: 151), и далее: сленг - «то же, что жаргон» (там же: 461), при этом отмечается, что «термин арго чаще употребляется в узком смысле, обозначая способ общения деклассированных элементов... (воровское арго)» (там же: 43). Обычно в научной литературе в качестве универсального используется понятие жаргон, притом в самых разных его дифференциальных вариантах: профессиональные жаргоны, корпоративные, жаргоны деклассированных, жаргоны как условные языки (). Понятие арго, с одной стороны, как бы дублирует термин жаргон, а с другой стороны, сужается до его частной разновидности: арго - это воровской жаргон (). Противоположный подход к проблеме - расширенное толкование понятия арго: любые герметические системы, от закрытых систем типа семейного арго до открытых, массовых, типа так называемого московского арго (). Для обеих этих позиций оказывается избыточ­ной номинация сленг, которую иногда считают лишь результатом моды и позднего воздействия англоязычной культуры.

Между тем еще В.М. Жирмунский () отмечал, что «специфическим отличием арго от других видов жаргона является его профессиональная функция... арго, которым пользуются нищие, воры, бродячие торговцы и ремесленники, служит орудием их профессиональной деятельности, самозащиты и борьбы против остального общества» (). Таким образом, просматривается следующая дифференциация важнейших понятий социолингвистики.

Арго - это закрытая лексическая подсистема специальных номинаций, обслуживающих узкие социально-групповые интересы, чаще всего профессиональные. Арготизмы - рациональные номинации - терминоиды (подобные терминам), используемые в практических интересах профессии, ремесла, дела. Именно поэтому арготизмы обычно лишены яркой оценочной окраски, хотя и могут быть экспрессивными номинациями. Таковы многочисленные профессиональные арготизмы - терминоиды, например: музыкальные (сольник, лажа), компьютерные (собака, кроватка, чайник). Далеко не всегда содержание арготизма может быть понятно непосвященному. В некоторых случаях герметичность, закрытость семантики слова является самоцелью и проявляется в специальной функции арго - конспиративной, криптолалической, когда носители арго используют специальные номинации для сокрытия групповых тайн от окружающих: конкурентов, грабителей, властей. Самый яркий пример такого арго, тайного, условного подъязыка в прошлом, - язык офеней, бродячих торговцев мелким товаром. Таковы, например, арготические номинации условного языка торговцев (прасолов) г. Одоева Тульской области, приводимые В.Д. Бондалетовым: барматуха - 'овца', зерить - 'смотреть, видеть', зетки - 'глаза', избалзать - 'изругать', ошманутъ - 'обмануть', ухлить - 'понимать', хруст - 'рубль', широм - 'даром' (). Искусственный и тайный характер имеют (или имели в прошлом) и некоторые арготизмы в речи деклассированных элементов: названия воровских «профессий», отдельных криминальных акций, специальных приспособлений и т. д., ср.: фармазонщик - 'мошенник, сбывающий фальшивые драгоценно­сти', дербанитъ - 'делить краденое', зекс - 'сигнал опасности, тревоги', рвотка - 'воровской инструмент для взлома сейфов'.

Жаргон - значительно более широкое понятие, полуоткрытая лексико-фразеологическая подсистема, применяемая той или иной социальной группой с целью обособления от остальной части языкового сообщества. Жаргонизмы - это, как правило, эмоционально-оценочные экспрессивные образования, среди которых преобладают негативные снижающие номинации, поэтому и сам термин обычно воспринимается как знак отрицательно-оценочной окраски. Этим жаргон отличается от рационального арго: жаргонизм практически всегда экспрессивное слово, арготизм - не обязательно. У жаргонизма почти всегда имеется семантическая параллель в литературном языке (), тогда как у арготизма ее может и не быть. Жаргонизм легко узнаваем и более или менее понятен всем, для этого его и используют: употребляя жаргонное слово, говорящий манифестирует либо имитирует свою принадлежность к определенной социальной группе и выражает отношение к окружающему - к объектам или партнерам по речи - с позиции этой социальной группы.

Однако резкой границы между жаргонизмами и арготизмами нет: арго составляет ядро жаргона, его номинационную базу, или «производственное ядро», в то время как остальная лексика - «бытовой словарь» жаргона (). Часть жаргонизмов тяготеет к своему арготическому ядру, являясь одновременно номинациями-терминоидами и оценочными характеризациями. Таковы, например, «производственные» арготизмы армейского жаргона: салабон ('новобранец, неопытный солдат') - номинация и при этом пренебрежительно-презрительная оценка лица; полкан ('командир полка') - название лица и негативная оценка, передаваемая через внутреннюю образность (Полкан - традиционная кличка для собак серьезных сторожевых пород).

Другая часть жаргонизмов - это оценочные слова из конкретных жаргонов, имеющие тенденцию к расширительному толкованию и активному использованию в разных социальных подъязыках, ср.: дембель ('демобилизующийся или демобилизованный солдат'), водила ('любой водитель автомобиля, шофер'). В число общеупотребительных оценочных жаргонизмов могут попадать и бывшие арготизмы, которые из тайных со временем становятся «явными», общеизвестными, и приобретают яркую эмоциональную окраску, ср.: фармазонщик- 'мошенник', малина - 'притон, место сборища деклассированных личностей', мочить - 'убивать или избивать'.

Особое место среди социально-групповых лексических подсистем принадлежит подъязыку деклассированных элементов, или так называемому воровскому арго/жаргону. По сравнению с профессиональными арготическими системами «воровской язык», как и сама «профессиональная» деятельность деклассированных элементов, имеет более широкий и менее определенный характер и охватывает самые разные стороны быта и общественной жизни, притом под своеобразным углом зрения людей, стоящих вне гражданского общества и закона. Поэтому словарь воровского арго гораздо обширнее, чем в других социально-групповых подъязыках. Для деклассированных воровское арго всегда - второй язык говорящего, точнее - вторая лексическая система (). Возможно, поэтому воровской жаргон (и его разновидность - тюремно-лагерный жаргон) традиционно имел самое большое влияние на молодежные жаргоны, на просторечие, а через них и на разговорную речь в целом.

Сленг - это практически открытая подсистема ненормативных лексико-фразеологических единиц разговорно-просторечного языка, его стилистическая разновидность, или особый регистр, предназначенный для выражения усиленной экспрессии и особой оценочной окраски (обычно негативной). Сленг - это надсоциальный «общий» жаргон, или интержаргон, по выражению Б. А. Серебренникова (1970: 495; см. также: Скворцов, 1977: 29-31; Крысин, 1989: 109), т. е. совокупность популярных, но субстандартных слов и речений, привлекаемых из частных жаргонных подсистем лексики (поэтому открытая система), представляющая собой наддиалектное интегральное явление (см. также: Jespersen, 1949; Гальперин, 1956; Хомяков, 1971; Partridge, 1977). В отличие от арго сленг не содержит рациональных номинаций-терминоидов, или арготизмов, известных только узкому кругу носителей социального диалекта. В отличие от арго и жаргона сленг не имеет отчетливой социально-групповой ориентации: использовать его могут представители разных профессий, разного социального и образовательного статуса и даже различного возраста.

Сленговые единицы более или менее общеизвестны и широко употребительны (ср.: телега, тусовка, толкнуть, параша, закосить, врубиться, доставать, вешать лапшу на уши и т. п.), они характеризуют речь не только молодежи, но и среднего поколения, не только людей с криминальным опытом, но и вполне благопристойных, не только малообразованных коммуникантов, но и, нередко, вполне интеллигентных людей. При этом сленговые единицы активно используются не только в свободном общении, не только в художественных текстах, но и в средствах массовой коммуникации. Сленговые единицы являются знаками специфического речевого самовыражения, экспрессивной самореализации и лишь отчасти знаками социальной принадлежности. Резкой границы между жаргонами и сленгом нет. Во-первых, потому что сленг черпает свой речевой материал прежде всего из социально-групповых и социально-профессиональных жаргонов. Во-вторых, сленг тоже характеризуется некоторой социальной ограниченностью, но не определенной, групповой, а интегрированной и переходной: это «язык» скорее социальных «низов», чем «верхов», это «язык» скорее моло­дых, чем пожилых, и это «язык», обычно ориентируемый на социально близких, «своих», чем на «чужих».

В связи с предлагаемой дифференциацией можно считать вполне допустимыми такие терминологические сочетания, как армейское арго и армейский жар гон, студенческое арго и студенческий жаргон, воровское арго и воровской жаргон. Первый член в этих и других подобных им парах означает лексическое ядро социально-групповой подсистемы языка, его номинативный потенциал. Второй член пары - весь остальной корпус эмоционально-оценочной лексики и фразеологии данного социального диалекта. В этом смысле некорректны образования типа армейский сленг, воровской сленг, ибо они заключают в себе противоречие социально-групповой ограниченности и широкой употребительности. В то же время допустима номинация молодежный сленг, поскольку она предполагает достаточно широкую лексико-фразеологическую подсистему единиц, особенно распространенных и часто употребляемых среди молодых людей.

Другими словами молодёжный сленг или интержаргон можно охарактеризовать как совокупность ненормативных (субстандартных) единиц, выходящих за пределы корпоративного употребления, обладающих относительной устойчивостью и имеющих тенденцию к расширению сферы употребления и переходу в массовое просторечие (Error: Reference source not found). Таковы, например, достаточно популярные в живой русской речи недавнего или новейшего времени слова и выражения типа: клёвый ('хороший, замечательный'), чувак ('молодой человек, мужчина'), крутой ('неординарный, значительный'), беспредел ('беззаконие, нарушение всех правил'), тусоваться ('встречаться, общаться в группах с общими интересами'), кайф ('удовольствие'), прикид ('модная одежда'), оттянуться ('получить удовольствие'), прогибаться ('угодничать, подчиняться'), крыша поехала ('о потере самоконтроля или неадекватном поведении'), стоять на ушах ('вести себя шумно, бурно, быть в состоянии аффекта' - обычно о группе лиц). По своему происхождению большинство этих и подобных сленгизмов - бывшие арготизмы или жаргонизмы, преодолевшие социально-групповую либо социально-профессиональную ограниченность, чаще всего криминальную (). Так, в воровском арго чувак - это «молодой мужчина-фраер (не вор)» (см.: СТЛБЖ; ТСУЖ), тогда как в интержаргоне - уже просто «молодой человек, мужчина», но с негативным оценочным отношением. В языке деклассированных тусоваться (вариант - тасоваться) может означать «собираться в притоне разврата» (15) или «собираться (о компании)» и «воровать» (СТЛБЖ: 242), в то же время в сленге это только «собираться в компаниях по интересам», а также «общаться, посещать места тусовок, ничего не делать, отдыхать, ходить без определенной цели» (Сер.: ССХ: 52). Широко распространенный в молодежной и не только молодежной среде старый арготизм воров и наркоманов кайф ('наркотическое или алкогольное опьянение либо сами наркотики') ныне известен прежде всего как выражение «удовольствия, наслаждения и любых приятных эмоций» (Error: Reference source not found). Родившиеся в среде наркоманов глаголы балдетъ, кайфовать, ловить кайф, тащиться, торчать, улетать и выражающие в ней разные варианты, фазы и оттенки наркотической эйфории в массовом сленговом употреблении, в том числе в СМИ, стали использоваться для выражения любых эмоций - естественных состояний удовольствия, радости или сильного удивления.

Можно, таким образом, отметить, что корпоративно ограниченные жаргонизмы, попадая в сферу широкого молодежного словоупотребления и сленга в целом, подвергаются известному выравниванию, мелиорации: частные жаргонно-арготические значения, которые притом отличаются некоторой смысловой недетерминированностью, многофункциональностью, в сленге приобретают относительную семантическую определенность и чаще всего уходят от откровенно криминальных, маргинальных смыслов, сохраняя при этом снижающую экспрессию оригинала. Экспрессия снижающей оценки отличает все закрытые и полузакрытые жаргонные подсистемы, криминальные, студенческие, армейские и прочие, однако экспрессия молодежного сленга - явление более высокого порядка, представляющее собой общехарактеризующий языковой признак не отдельной социально-профессиональной группы, а значительной части всего общества - молодежи в целом. С одной стороны, это экспрессия отчуждения, обусловленная естественным стремлением молодых людей к выделению, обособлению, но, с другой стороны, сленг, имея широкую и достаточно неопределенную социальную базу, придает этому отчуждению другое направление, другой импульс: отторжение нормы как функциональное средство оценочной экспрессии, эмоциональное, образно-эвфемистическое, ироническое словоупотребление в сфере повседневного бытового общения () становится прежде всего способом эстетического самовыражения говорящего. По словам О. Есперсена, «сленг - результат свойственного человечеству желания «позабавиться» (love of the play)» (цитата по: Error: Reference source not found).

Употребляемые в массовой речи сленгизмы, разумеется, сохраняют некоторые признаки прототипов - первоначальных маргинальных функций, и именно это обстоятельство придает таким словам известную привлекательность в восприятии некоторыми субъектами русского языкового пространства, делает их особенно популярными в молодежной среде, в средствах массовой информации и, напротив, вызывает категорическое неприятие у сторонников строгого следования литературной норме. Однако активное вовлечение в интержаргон слов маргинального происхождения объясняется вовсе не тяготением говорящих к преступному миру как таковому (во всяком случае, большинства из них), а иными мотивами, социально-психологическими и культурными.

Социально-психологические мотивы, о которых шла речь применительно к подростковым и профессиональным группировкам, в той или иной мере действуют в молодежной сфере и в обществе в целом. Социологи отмечают устойчивую тенденцию всякого общества, и русского в том числе, к единению и разделению одновременно, что постоянно и неизбежно приводит к политическим, этническим, религиозным и прочим конфликтам (Error: Reference source not found). Рассматривавшиеся выше возрастные этологические устремления молодежи - «выделяющее протестное поведение» и корпоративные влечения, стремление к «стадности» - находятся в русле двух противонаправленных социально-психологических устремлений общества в целом: к интеграции и дезинтеграции. В юном и молодом возрасте эти устремления усиливаются этологическими причинами и имеют естественно аффектированный, преувеличенный характер. В языке им лучше всего соответствует обращение к «сильным» номинациям криминального языка: вульгарным, циничным, презрительным, которые вместе с неязыковыми средствами помогают молодому человеку создать желанный образ крутого - сильной, преуспевающей, яркой личности, но непременно соответствующей рекламным шаблонам массового вкуса: хорошо накачанный ('сильный, физически тренированный'), в фирмовом прикиде ('в фирменной и модной иностранной одежде'), с бабками ('с деньгами'), в мерсе ('автомобиле «Мерседес»') и с обалденной тёлкой ('очень красивой девушкой').

Мотивы обращения молодежи к маргинальным языковым средствам можно объяснить и типологическими особенностями молодежной субкультуры, тоже бинарной по своей природе. С одной стороны, ее отличает приверженность ко всему новому, необычному, яркому (центробежные тенденции), а с другой стороны - предрасположенность к определенным внутрикорпоративным стандартам (центростремительные влечения). Эта бинарность молодежной субкультуры особенно очевидна в ее материальных воплощениях, например в том, какое преувеличенно важное значение придается модной одежде, или прикиду: молодые люди, с одной стороны, склонны к новаторству, к необычным, эпатирующим моделям, расцветкам, аксессуарам (например, модные в разные годы битловки, корочки, мокасы, клифты, фенечки, бананы, варёнки, лосины, шузы на платформе, трузера, косухи и пр.), а с другой стороны, находятся в жестких тисках актуальной моды (), групповых установок, системных правил, выходить за пределы которых решительно невозможно. Аналогичная бинарность наблюдается и в речевом поведении, ибо язык молодежи - составная часть молодежной субкультуры: стремление к новизне словоупотребления с одновременным жестким подчинением корпоративным штампам. Так, например, вместо утратившего актуальность экспрессивного жаргонизма поддавать ('пить спиртное') в молодежной среде стала популярной более сильная реноминация бухать в том же значении; вместо старых заколебать и забодать ('надоесть назойливыми приставаниями') стало «престижно» говорить достать, а старому жаргонизму клёвый ('замечательный, хороший') современная молодежь предпочитает такие реноминации, как классный, кайфовый, балдёжный, оттяжный.

Таким образом, речь молодежи оказывается своеобразным генератором, который приводит в движение разговорно-просторечную стихию. В этом главный лингвистический феномен молодежного сленга - служить катализатором обновления, процесса интеграции с разными сферами некодифицированной лексики в рамках языка молодежи (Error: Reference source not found), что дает шанс такой лексике оказаться в так называемом литературном просторечии, а далее - и в разговорном литературном языке. Эту общую тенденцию сленга Дж.Б. Гриноут и Г.Л. Киттридж представили в эффектном образе: «Сленг - язык-бродяга, который слоняется в окрестностях литературной речи и постоянно старается пробить себе дорогу в самое изысканное общество» (цитата по: Error: Reference source not found). В этом последнем заключается и социокультурный феномен молодежного сленга: речь молодежи - достоверный и яркий показатель актуального состояния общества и его языка. Влияние молодежной жаргонизированной речи на общелитературный язык тем выше, чем ниже уровень социальной стабильности, и напротив, это влияние тем меньше, чем выше в обществе статус зрелой части носителей языка, чем сильнее авторитет элитарной культуры.

По мнению И.А. Стернина, необходимо создание элитарного слоя в обществе - прежде всего, в среднем классе, среди интеллигенции - для примера. «Учительство должно быть образцом, а оно пока таковым не является». (Error: Reference source not found).

Многообразие экономико-политических, социально-психологических изменений в общественной жизни обусловили необходимость перемен в образовательной системе, возрастание уровня требований к деятельности педагога общеобразовательной школы. Демократизация и гуманизация внутришкольных отношений, ориентация на продуктивное сотрудничество педагогов и учащихся в процессах обучения и воспитания потребовали от современного учителя, как представителя коммуникативной профессии, необходимости быть компетентным особенно в сфере речевой коммуникации.

Проблема использования педагогами в своей работе речевых средств положительного воздействия на учащихся приобретает в наше время особую актуальность. Для характеристики бурно развивающихся процессов, наблюдаемых в русском литературном языке наших дней, подходит термин либерализация, так как они затрагивают не только народные пласты общенационального русского языка, но и образованные, оказавшиеся чуждыми литературному канону последних десятилетий. В целом литературно-языковая норма становится менее определённой и обязательной, наблюдается растущая терпимость к употреблению просторечных грамматических форм, несомненно «ошибочных» с точки зрения литературной нормы. Преподаватели иногда позволяют себе разговаривать с учениками раздражительным, агрессивным тоном, быть невнимательным по отношению к учащимся, демонстрировать свою независимость и равнодушие, что связано с современным сложным и противоречивым состоянием культуры и культуры общества в целом.

Важно, чтобы учителя использовали в своей педагогической практике речевые средства положительного воздействия на учащихся, тем самым прививая и стимулируя употребление этих речевых средств у учеников. Ведь речь преподавателей - это не только главное орудие профессиональной деятельности, но и образец, сознательно или бессознательно воспринимаемый и усваиваемый учениками, а значит, неизменно «тиражируемый» и распространяемый.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

1. Кон И.С. Психология ранней юности. М.: Просвещение, 1989.255с.

2. Мудрик А.В. Введение в социальную педагогику. Учебное пособие для студентов.- М., 1997

3. Серебренников Б.А. Территориальная и социальная дифференциация языка // Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка. М.: Наука, 1970. С.452-501.

4. Грачёв М.А. Русское арго. Н. Новгород: Изд-во Нижегор. ун-та им. Н.А. Добролюбова, 1997. 246с.

5. Елистратов В.С. Словарь московского арго, Москва. 1994: 599-663.

6. Жирмунский В.Д. Национальный язык и социальные диалекты. М.; Л.: Гослитиздат, 1936, 299 с.

7. Бондалетов В.Д. Социальная лингвистика. М.: Просвещение, 1987,160с.

8. Скворцов Л.И. Об оценках языка молодёжи (жаргон и языковая политика) // Вопросы культуры речи / Отв. Ред. С.И.Ожёгов. М.: Наука, 1964. Вып.5. С.45-70.

9. Цейтлин С.Н. Детские словообразовательные инновации. Учебные задания. Л.: Изд-во ЛГПИ ИМ. А.и.Герцена, 1986.71с.

10. Чуковский К. От двух до пяти. Живой как жизнь. М.: Дет. Лит., 1968. 815с.

11. Люблинская А.А. Детская психология. М.: Просвещение, 1971.418с.

12. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. 896 с.

13. Цейтлин С.Н. Детские словообразовательные инновации. Учебные задания. Л.: Изд-во ЛГПИ ИМ. А.и.Герцена, 1986.71с.

14. Выготский Л.С. Избранные психологические исследования. М.: Изд-во Акад.пед.наук РСФСР, 1956. 520с.

15. Кон И.С. Психология ранней юности. М.: Просвещение, 1989.255с.

16. Дольник В. Непослушное дитя биосферы. М.: Педагогика-Пресс, 1994. 208с.

17. Файн А.П. Специфика неформальных подростковых объединений в крупных городах // Психологические проблемы изучения неформальных молодёжных объединений. Сб. статей / Сост. И.Богомолов. М.: Ладомир, 1996. С. 9-107, 143-164.

18. Розин М.В. Психология московских хиппи // Психологические проблемы изучения неформальных молодёжных объединений. М.: Изд-во Агентства печати «Новости», 1988. С.44-61.

19. Поливанов Е.Д. За марксистское языкознание. М., 1931. 183с.

20. Хёйзинга Й. Homo ludens В тени завтрашнего дня. Пер. с нидерл. Ошиса В.В.. М.: Изд. Группа «Прогресс», «Прогресс-Акаденмия», 1992. 464с.

21. Колесов В.В. Язык города. М.: Высш.шк., 1991. 192с.; Ермакова О. Современный молодёжный жаргон и его место среди других некодифицированных систем русского языка, 1994. С.49-64.

22. Толковый словарь уголовных жаргонов / Под общей ред. Ю. П. Дубягина и А.Г.Бронникова. М.: Интер-ОМНИС, РОМОС, 1991: 173, 179.

23. Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи: Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа. М.: Педагогика-Пресс, 1994. 247с.

24. Ермакова О.П., Земская Е.А., Розина Р.И. Слова, с которыми мы все встречались: Толковый словарь русского общего жаргона: Ок.450 слов / Под общим руководством Р.И.Розиной.- М.: Азбуковник, 1999.- 320с.

25. Стернин И.А. Коммуникативное поведение и национальная культура народа // «Филологические записки». - 1993, №1. - С.180-186.

РАСПРЕДЕЛИТЬ ПО АЛФАВИТУ И ВСТАВИТЬ В СТАТЬЮ