Сценарий литературно-музыкальной композиции Поэты-фронтовики

8

Майоров.

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте.

Мир, как окно, для воздуха распахнут

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»!

1. Фонограмма Друга я никогда не забуду. Кадры хроники 40-х годов.

Ведущий. Перед войной по Москве бродило множество молодых поэтов. Один из них только что успел напечатать свои стихи, но московское студенчество, аудитория строгая и живая, знала их хорошо. Тогда-то и появился термин «поколение 40-го года».

Кульчицкий. Я Михаил Кульчицкий. Приехал из Харькова. Учусь в литературном институте. Институт наш напоминает тихий сумасшедший дом. Разговоры только о стихах. Гудзенко, что такое - поэзия?

Гудзенко. Поэзия - честность, настоянная на страстности. Если не задыхаешься в любви и горе, стихов не пиши.

Кульчицкий. На днях познакомился с сыном поэта Эдуарда Багрицкого.

Багрицкий. Слышал, как один критик читает мои стихи знакомым. Но они не могут быть напечатаны пока. Сейчас ведь другое нужно: ура, ура, даешь угля, красная заря… Ну, а я таких стихов писать не умею, да и не хочу, видит Бог.

Уходило солнце. От простора

У меня кружилась голова.

Это ты та девушка, которой

Я дарил любимые слова.

Облака летели - не достанешь,

Вот они на север отошли…

А кругом, куда пойдешь иль взглянешь,

Только степь да синий дым вдали…

Это ночь. И к нам воспоминанья

Темные раздвинули пути…

Есть такое слово: «расставанье» -

От него не скрыться, ни уйти.

Кульчицкий. У нас был литературный вечер. Народу было много. Стояли даже в проходах. Читал поэт Павел Коган.

Коган.

Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков.

И будут жаловаться милым,

Что не родились в те года,

Когда звенела и дымилась,

На берег рухнувши, вода.

Мы были всякими, любыми,

Не очень умными подчас.

Мы наших девушек любили,

Ревнуя, мучаясь, горячась.

Мы были всякими. Но, мучась,

Мы понимали: в наши дни

Нам выпала такая участь,

Что пусть завидуют они.

Они нас выдумают мудрых,

Мы будем строги и прямы,

Они прикрасят и припудрят,

И все-таки пробьемся мы!

Ведущий. В 1937 году Павел Коган написал стихотворение «Бригантина», которое на долгие годы стало гимном советского студенчества.

2. Песня.

Надоело говорить и спорить,

Надрывать до хрипа голоса.

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимает паруса,

Капитан, обветренный как скалы,

Поднял флаг, не дожидаясь дня.

На прощанье поднимай бокалы

Золотого терпкого вина,

Пьём за яростных, за непокорных,

За презревших грошевой уют.

Вьётся по ветру "Весёлый Роджер",

Люди Флинта гимн морям поют,

И в беде, и в радости, и в горе

Только чуточку прищурь глаза -

И ты увидишь, как в дальнем синем море

Бригантина поднимает паруса,

Вьётся по ветру "Весёлый Роджер",

Люди Флинта гимн морям поют,

И, звеня бокалами, мы тоже

Запеваем песенку свою,

Запеваем песенку свою.

Надоело говорить и спорить,

Надрывать до хрипа голоса.

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина поднимает паруса.

Кульчицкий. Все чаще на наших литературных вечерах публика кричит: Пусть почитает Майоров с истфака! Николай стесняется, отнекивается, но потом начинает читать и забирает аудиторию!

Майоров.

Мир только в детстве первозданен.

Когда, себя не видя в нем,

Мы бредим морем, поездами,

Раскрытым настежь в сад окном…

Пусть неуютно в нем, неладно,

Нам снова хочется домой,

В тот мир простой, как лист тетрадный,

Где я прошел, большой, нескладный

И удивительно прямой.

3. Фонограмма. Война.

Кульчицкий. Война… Война, которую мы ждали и знали, что она придет… Война… Мы все отправились в истребительный батальон. Ни о каком поэтическом творчестве, конечно, не может быть и речи, ибо мы зверски устаем от ночных нарядов. Но я уже как-то втянулся и не устаю, и настроение бодрое.

Война - совсем не фейерверк,

а просто - трудная работа,

когда,

черна от пота,

вверх

скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

до мозга костей промерзших ног

наворачивается на чeботы

весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

чешуи тяжелых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

с ежедневными Бородино.

4. Муз. фраза. Война.

Ведущий. 19 января 1943 года командир миномётного взвода младший лейтенант Михаил Кульчицкий погиб в бою в Луганской области при наступлении от Сталинграда в район Харькова.

5. Песня. Высоцкий. Он вчера не вернулся из боя.

6. Письмо.

Павел Коган…Столько видел и пережил - сожженные немцами села, женщины, у которых убиты дети, и, может быть, главное - людей в освобождённых сёлах, которые не знали от радости, куда нас посадить, чем угостить. И вот за то, чтобы на прекрасной нашей земле не шлялась ни одна гадина, чтоб смелый и умный наш народ никто не смел назвать рабом, за нашу с тобой любовь я и умру, если надо. Но лучше я сам отправлю на тот свет любителей чужой земли… Мне нужно жить. Я хочу увидеть тебя. После войны будет столько работы. Хотел написать о любви, а вышло вот что.

Жена…Мне хочется отослать тебе кусочек этой фронтовой ночи, простреленной пулемётами и автоматами, взорванной минами. Ты существуешь в ней рядом со мной. И спокойная моя бодрость, наверно, наполовину от этого…

7. Песня. К. Симонов. Жди меня

8. Муз. фраза. Война

Ведущий. В 1942 году под Новороссийском лейтенант Павел Коган вызвался возглавить группу разведчиков и погиб в бою. Он похоронен в братской могиле на сопке Сахарная голова.

Я с детства не любил овал,

Я с детства угол рисовал.

Ведущий. Всеволод Багрицкий 23 декабря 1942 отправляется на фронт. Запись в дневнике:

Багрицкий. Мне 19 лет. Сейчас вечер. Очень грустно и одиноко. Увижу ли я когда-нибудь свою маму?

Я живу назойливо, упрямо,

Я хочу ровесников пережить.

Мне бы только снова встретиться

С мамой,

О судьбе своей поговорить.

Нам не жить как рабам,

Мы родились в России,

В этом наша судьба,

Непокорность и сила.

9. Муз. фраза. Война

Ведущий. 26 февраля 1942 года осколок бомбы пробил и полевую сумку, и тетрадь с надписью «Стихи», и письмо матери. Смерть была мгновенной, - осколок попал в позвоночник. Его похоронили на опушке леса, на пересечении двух дорог, под раскидистой сосной, на которой фронтовой художник вырезал надпись: «Воин-поэт Всеволод Багрицкий. Убит 26 февраля 1942 года» и слова его любимого поэта Марины Цветаевой, который Всеволод часто повторял:

«Я вечности не приемлю,

Зачем меня погребли?

Мне так не хотелось в землю

С любимой моей земли…»

Ведущий. Поэт Семен Гудзенко добровольцем ушёл на фронт. Воевал под Москвой, да и как поэт сложился - под Москвой, в страшную зиму 1941-1942 годов. Из его фронтовых записей:

Гудзенко: Когда ползёшь по снегу, когда пурга обжигает лицо и слепит глаза, но знаешь, что если встанешь - погибнешь, вспоминаются северные ребята Джека Лондона. И они ползли в пургу, в 50 градусов, голодали, но не сдавались…

Когда на смерть идут, - поют,

а перед этим можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою -

час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв - и умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним идет охота.

Ракеты просит небосвод

и вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв - и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

Бой был коротким.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей я кровь

чужую.

Ведущий. Он получил тяжелое ранение, но смерть прошла мимо. Она настигла его через 8 лет. Семен Гудзенко умер от старых ран в 1953 году. Ему было 30 лет.

Ведущий. Давид Самойлов, поэт, фронтовик, переживший войну, через всю жизнь пронес память о друзьях своей поэтической юности.

Самойлов.

Перебирая наши даты,

Я обращаюсь к тем ребятам,

Что в сорок первом шли в солдаты

И в гуманисты в сорок пятом.

А гуманизм не просто термин,

К тому же, говорят, абстрактный.

Я обращаюсь вновь к потерям,

Они трудны и невозвратны.

Я вспоминаю Павла, Мишу,

Илью, Бориса, Николая.

Я сам теперь от них завишу,

Того порою не желая.

Они шумели буйным лесом,

В них были вера и доверье.

А их повыбило железом,

И леса нет - одни деревья.

И вроде день у нас погожий,

И вроде ветер тянет к лету...

Аукаемся мы с Сережей,

Но леса нет, и эха нету.

А я все слышу, слышу, слышу,

Их голоса припоминая...

Я говорю про Павла, Мишу,

Илью, Бориса, Николая.

Ведущий. Юлия Друнина… Перед войной посещала литературную студию.

Друнина. Писала подражательные стихи в основном о «неземной» любви, об экзотической природе дальних стран, о замках, рыцарях, «прекрасных дамах», ковбоях…это был коктейль из Блока, Майна Рида и Есенина.

Застенчивость. Тургеневские косы.

Влюбленность в книги, звезды, тишину.

Но отрочество поездом с откоса

Вдруг покатилось с грохотом в войну.

Напрасно дочек умоляют дома,

Уже не властен материнский взгляд -

У райвоенкоматов и райкомов

Тургеневские девушки стоят.

В конце сентября дивизия оказалась в кольце… Двадцать три человека вырвались из окружения и ушли в дремучие можайские леса. Про судьбу других не знаю… Через три года, на госпитальной койке я напишу длинное вялое стихотворение о том, как происходил этот прорыв… А в окончательном варианте из пятидесяти с лишним строк оставлю всего четыре.

Я столько раз видала рукопашный,

Раз - наяву. И сотни раз - во сне…

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Ведущий. Юлия Друнина была на фронте санинструктором, медсестрой в пехотном батальоне.

10. Елка.

Друнина. Елка.

На втором Белорусском еще продолжалось затишье,

Шел к закату короткий последний декабрьский день.

Сухарями в землянке хрустели голодные мыши,

Прибежавшие к нам из сожженных дотла деревень.

Новогоднюю ночь третий раз я на фронте встречала.

Показалось - конца не предвидится этой войне.

Захотелось домой, поняла, что смертельно устала.

(Виновато затишье - совсем не до грусти в огне!)

Показалась могилой землянка в четыре наката.

Умирала печурка. Под ватник забрался мороз...

Тут влетели со смехом из ротной разведки ребята:

- Почему ты одна? И чего ты повесила нос?

Вышла с ними на волю, на злой ветерок из землянки.

Посмотрела на небо - ракета ль сгорела, звезда?

Прогревая моторы, ревели немецкие танки,

Иногда минометы палили незнамо куда.

А когда с полутьмой я освоилась мало-помалу,

То застыла не веря: пожарами освещена

Горделиво и скромно красавица елка стояла!

И откуда взялась среди чистого поля она?

Не игрушки на ней, а натертые гильзы блестели,

Между банок с тушенкой трофейный висел шоколад...

Рукавицею трогая лапы замерзшие ели,

Я сквозь слезы смотрела на сразу притихших ребят.

Дорогие мои д`артаньяны из ротной разведки!

Я люблю вас! И буду любить вас до смерти, всю жизнь!

Я зарылась лицом в эти детством пропахшие ветки...

Вдруг обвал артналета и чья-то команда: "Ложись!"

Контратака! Пробил санитарную сумку осколок,

Я бинтую ребят на взбесившемся черном снегу...

Сколько было потом новогодних сверкающих елок!

Их забыла, а эту забыть не могу...

Ведущий. В боях за Латвию она получила тяжелое ранение в шею: осколок снаряда прошел в двух миллиметрах от сонной артерии. Жива осталась просто чудом.

Друнина. Сегодня на трибуне мы - поэты,

Которые убиты на войне,

Обнявшие со стоном землю где-то

В свей ли, в зарубежной стороне.

Орлов. Нас нет на свете. Мы трава и лес,

Свист пеночки и звон лозы в кювете,

Волны речной мгновенный вольный плеск

И бьющий в лица на дорогах ветер.

Нас вырубил металл, огонь спалил.

Четыре года, вечности четыре,

В пыль разносил грохочущий тротил,

И нас давно уж нет в подлунном мире.

За нас живут и любят, всё за нас:

Внимают слову, произносят речи,

И ловят дождь в ладони в ранний час.

И женщин будят молча на рассвете...

11. Песня. Гудзенко. «Нас не нужно жалеть…»

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.

Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.