Исследовательский проект на тему: Жизнь и творчество М. И. Цветаевой

Марина Цветаева

Марина Цветаева уезжала из Москвы 8 августа, ее провожали Б.Пастернак и В.Боков, сохранивший подробности этого дня в своих воспоминаниях. Отправлялся целый пароход («Александр Пирогов») эвакуированных. Марина Ивановна оказалась в группе, направляющейся в Елабугу, об этом она знала уже перед отъездом. Там она проживёт со дня приезда, 18 августа, до дня трагической гибели. Отлучится только на три дня (25-27 августа) для поездки в Чистополь. Она оказалась среди многих, кто был вынужден покинуть свои дома и обживаться в незнакомых местах, мириться с бытовыми неудобствами, отсутствием работы.

Из Москвы Марина Цветаева прибыла сразу в Елабугу, минуя Чистополь. Это не голословное утверждение: в городских архивах Елабуги и Чистополя до сих пор хранятся списки эвакуированных с датами приезда и адресами расселения. Уезжала из Москвы Цветаева по своей доброй воле, вопреки советам близких ей людей, спасая, как ей казалось, сына от непосредственной опасности: в начале июля начались бомбежки столицы, Мур рвался дежурить на крыше. Марина Ивановна находилась в постоянном напряжении и страхе, вопрос об отъезде ей представлялся жизненно важным и неотложным именно по этой причине, и даже к мнению Пастернака она не прислушалась. Борис Леонидович отговаривал её от отъезда, т.к. Москва была источником литературных договоров и заработка, сам он не мог себе позволить отрываться от нее. Он уедет из города только в октябре, когда оставаться дольше уже не будет возможности.

В 1928 году вышел последний прижизненный сборник Цветаевой «После России». Отныне ни стихи, ни поэмы, ни проза, ни драмы не появлялись в ее книгах, потому что самих книг больше не было. От деятельности мужа и дочери в эмиграции, вынужденных пойти на сотрудничество с органами НКВД ради возвращения на родину, Марина Ивановна была далека (это подтверждено и следственными материалами), поэтому и не разделила их судьбу.

Теперь о работе. По утверждению Павловского, ее, «даже чёрной», не нашлось для Цветаевой ни в Елабуге, ни в Чистополе. Доля правды в этом есть. Но работы не было не именно для Цветаевой, а просто не было. Особенно в августе 1941 года, когда разворачивались интересующие нас события. Представьте глухой маленький провинциальный городок, население которого за считанные месяцы удвоилось. Именно таким было положение Чистополя после начала эвакуации в него, подобное поисходило и в Елабуге. Не было развитых промышленных предприятий; на весь город - одна двухполосная газета, местный узел радиовещания со штатом в пять человек, небольшой краеведческий музей, библиотека, несколько школ, где уже работали местные жители. На что могли рассчитывать поэты, прозаики, искусствоведы, литературные и театральные критики, музыканты, профессора, оказавшиеся в Чистополе? Брались за все: работали в артели по изготовлению игрушек из папье-маше, воспитателями и нянечками в интернате и детсаде Литфонда, сотрудничали с газетами, помогали в уборке урожая колхозам, ездили по деревням с лекциями... И на должность судомойки, будь такая вакансия, нашлось бы немало желающих из писательской среды, не рассуждавших о «престижности» этого занятия. Кстати, и сама Цветаева ничего унизительного для себя в этом не видела. Именно о месте судомойки и заявлении о приёме на работу в столовую Литфонда, написанном Мариной Ивановной, особенно часто вспоминают, когда пишут о Чистополе.

Анастасия Ивановна Цветаева в своих воспоминаниях писала, что во время пребывания в Чистополе «Марина была в чьём-то доме вместе с В.В. Смирновой, зашёл разговор об организации столовой на паях. Каждая говорила о том, что умеет делать. Марина сказала: - А я буду мыть посуду.И, взяв лист бумаги, тут же написала и отдала Вере Васильевне заявление. Вечером этого же дня во время прогулки об открытии этой же столовой зашел разговор между М. Цветаевой, Б. Сельвинской, Е. Санниковой и Г. Алперс. Цветаева сказала, что будет судомойкой. - Зачем же судомойкой? - возразила Сельвинская. - Может, мы буфет организуем, можно в буфете.- Нет, нет, это я не сумею! Я тут же просчитаюсь!»

Как мы видим, Цветаева сама понимала, что ни с какой другой работой, кроме «чёрной», не справится, и перспектива быть судомойкой ее не пугала. Но дело в том, что столовая, создание которой обсуждалось во время приезда Марины Ивановны в Чистополь, будет открыта лишь 24 октября, спустя почти два месяца после гибели Цветаевой. Драматург Н.Г. Виноградов-Мамонт записал об этом в своём дневнике: «Жены писателей подают к столу». Там же упоминается о проекте писателей организовать мыловарение и другие промыслы).

А судомойкой Цветаевой все же удалось поработать, но только не в Чистополе, а в Елабуге и всего полдня. Об этом можно узнать из книги И. Кудровой «Гибель Марины Цветаевой»: «Кстати говоря, тот же Сизов (очевидец тех давних событий, с которым встречалась автор в Елабуге) сообщил, между прочим, что Цветаева попробовала-таки профессию судомойки в Елабуге!» Об этом ему рассказала вскоре после гибели Цветаевой «официантка елабужского ресторанчика, что на улице Карла Маркса, в здании суда. Она услышала разговор своих клиентов за столиком и вмешалась:

- А я ее видела, эту вашу эвакуированную. Она ведь у нас судомойкой приходила работать. Да только полдня и проработала. Тяжело ей стало, ушла. Больше и не появилась».

Цветаевой выпали на долю суровые жизненные испытания: послереволюционная разруха и голод в Москве, смерть дочери Ирины в это время, почти нищенское существование за границей. Бытовая сторона жизни её всегда пугала, так как не была она приспособлена быть просто женщиной, хозяйкой дома, добывать продукты, готовить, сводить концы с концами. И научиться этому так и не смогла, постоянно противопоставляя «быт» и «бытиё». Но даже самая сильная нужда и та не могла её заставить «служить»: за всю жизнь Марине Ивановне пришлось прослужить всего несколько месяцев в 1919 г. в Комитете по делам национальностей, и уже тогда она поняла свою непригодность к «чистой» канцелярской работе.

Уже на пароходе из Москвы в Елабугу Цветаева говорила Б. Горелик: «Могу мыть посуду, могу мыть полы, быть санитаркой, сиделкой». В письме Имамутдинову (в Союз писателей Татарии) писала: «Кроме моей литературной профессии, у меня нет никакой». Из разговора с Т. Сикорской в Елабуге: «Не умею работать. Если поступлю - все сейчас же перепутаю. Ничего не понимаю в канцелярии, все перепутаю со страху». А в Чистополе на пристани делилась с Е. Лойтер: «Ничего не умею делать, нет никакой профессии. Умею только каждый день сидеть за столом, можно и не за столом, за любой доской, лишь бы писать».

Творчество всегда поддерживало Цветаеву, спасало от отчаяния, придавало силы. Но вот силы-то душевные, видимо, как раз и иссякли, поэтому и не писалось, и не хотелось жить. Подтолкнула ли поездка в Чистополь Цветаеву к принятию рокового решения? Было ли ей отказано в переезде из Елабуги, которого она добивалась? 26 августа, накануне отъезда из Чистополя, Марина Ивановна посылает в Елабугу сыну телеграмму: «Ищу комнату. Скоро приеду». Значит, вопрос о возможности переезда был решен положительно, и Цветаева об этом знала. Действительно, утром этого дня состоялось заседание совета эвакуированных во главе с В.В.Смирновой. Марина Ивановна была приглашена, чтобы объяснить, почему она хочет прописаться в Чистополе. «За Цветаеву» высказались А.Б.Дерман, П.А.Семынин, В.В.Смирнова, Н.Н.Асеев поддержал письмом (на заседании он не присутствовал из-за болезни). Решение было положительное, вопрос о трудосустройстве, по утверждению Семынина, не стоял.

Большую часть этого дня Марина Ивановна провела с Лидией Корнеевной Чуковской, которая оставила об этом воспоминания. Они вместе ушли с заседания совета, вместе пришли к дому, где жила Чуковская. Вместе побывали у Шнейдеров (М.Я. Шнейдер - театральный критик) на улице Бутлерова, где Цветаева хотела подыскать квартиру и для себя. Она немного успокоилась, отдохнула, пообедала, по просьбе хозяев почитала стихи. Великолепно, по словам Лидии Корнеевны, было прочитано стихотворение «Тоска по родине». Вечером обещала прочесть «Поэму Воздуха».

В Чистополе Марина Ивановна успела со многими встретиться и ко многим зайти. Обе ночи провела в общежитии писателей (ул. Бебеля, 103). Оттуда утром 27 августа она отправилась на пристань и вернулась в Елабугу. Она хотела переехать в Чистополь и разрешение на это получила, даже квартиру себе начала подыскивать. Встретилась со знакомыми, которые тепло её приняли, поддержал её и Асеев, на которого она больше других и рассчитывала.

Почему Чистополь казался Цветаевой привлекательнее Елабуги, хотя мало чем от неё отличался? Здесь было больше знакомых, а главное уже был интернат для писательских детей, среди которых находились Тимур Гайдар, Стасик Нейгауз, Алексей Баталов, Макс Бременер, Володя Мадарас, Гриша Курелла, Леня Стонов. Здесь Мур мог жить в интернате и учиться в школе, обрести друзей среди сверстников. По словам Гедды Шор (дочери поэтессы М.И. Ивенсен), «в интернате дети жили сравнительно благополучно. Мы не знали бытовых тягот эвакуации. Крыша не протекала, комнаты отапливались. Да и кормили нас, по тем временам, неплохо, пусть не досыта».