Исследовательская работа творческого характера по литературе XIX века Обломов и другие

Исследовательская работа творческого характера по литературе

XIX века.

Обломов и «другие»

Выполнила Михайленко Наталья
Александровна

с'

2014 год.

Начало работы И. Гончарова над романом «Обломов» относится к 40-ым годам, 19 столетия, когда после завершения «Обыкновенной истории», где основным мотивом, по словам самого автора, было осознание «труда, живого дела, в борьбе с всероссийским застоем», писатель обращается к образу Обломова

В октябре 1848 года был создан первый вариант- «Сны Обломова», а в марте 1849 года в альманахе «Литературный сборник с иллюстрациями» при журнале «Современник» печатался «Сон Обломова. Эпизод из неоконченного романа».

С этого момента начинается длительная и кропотливая работа над произведением. Поездка на родину, в Симбирск, в 1848 году способствовала дальнейшему развитию замысла. .

Публикация завершенного романа «Обломов» началось в январе 1859 года. В течение четырех месяцев журнал «Отечественные записки» знакомил читателей с новым произведением И. Гончарова.

«Без всякого преувеличения можно сказать, что в настоящую минуту во всей России нет ни одного города, где бы ни читали «Обломова», не хвалили «Обломова», не спорили об «Обломове», - так оценил появление романа критик А. В. Дружинин.

«Обломов» - реалистический социально-бытовой роман, в котором ярко отразились ведущие черты реализма: объективность и достоверность изображения действительности, создание типичных конкретно-исторических характеров, воплощающие черты определенной социальной среды.

Гончаров считал, что тип «слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц». Именно поэтому неспешное бытописания, объективное воссоздание повседневной жизни - характерные черты реалистического письма И. А. Гончарова.

Сюжет романа незамысловат, героев не слишком много, а само произведение, по мнению некоторых читателей, кажется «растянутым». Добролюбовов в критической статье «Что такое обломовщина» писал по этому поводу: «Он (роман), если хотите, действительно растянут. В первой части Обломов лежит на диване; во второй ездит к Ильинским и влюбляется в Ольгу, а она в него, в третьей она видит, что ошиблась в Обломове, и они расходятся; в четвертой она выходит замуж за друга его Штольца, и он женится на хозяйке того дома, где нанимает квартиру. Вот и все». И ничто не выходит за отведенные рамки. Но в том и состоит, по мнению Д.И. Писарева, огромная идея автора, которая «во всем величии своей простоты умещалась в соответствующую ей рамку» Весь план романа построен настолько обдуманно, что нет в нем ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности; автор ни на шаг не уклоняется от действительности, «не жертвует ни одной частностью во внешней отделке лиц, характеров и положений», все в романе строго естественно и вполне осмысленно проникнуто идеею

Ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что главным героем произведения является Илья Ильич Обломов, что далеко не последнюю роль в повествовании играет Андрей Штольц и Ольга Ильинская, что «неотъемлемой частью самого Обломова является слуга его Захар, что важен и органичен образ жены Ильи Ильича Агафьи Пшеницыной, что «определенный колорит» вносят в повествование и «они», второстепенные персонажи: Волков и Судьбинский, Пенкин и Алексеев , Тарантьев. Но существует в «Обломове» и некий, можно сказать, «таинственный образ» некого «другого», который появляется в романе неожиданно, неожиданно исчезает, чтобы потом опять появиться так же неожиданно. Кто же этот «другой»? Конкретный человек или собирательный образ? Положительное «я» романа или его отрицательное начало? «Другой» по отношению к кому? Интересно, правда?

А. В. Дружинин. Литературная критика. Статья «Обломов». НА. Гончарова», Москва, 1983 год.

Впервые с этим «другим» мы сталкиваемся в восьмой главе части первой романа, когда в разговоре с хозяином о переезде Захар произносит на первый взгляд простенькую фразу: «... другие, мол, не хуже нас, да переезжают, так и нам можно...», чем повергает Обломова в жуткое негодование:

«-Что? Что? - вдруг с изумлением спросил Илья Ильич, приподнимаясь с кресел - Что ты сказал?» Захар вдруг смутился, не зная, чем он мог подать барину повод к патетическому восклицанию и жесту. Он молчал.

- Другие не хуже! - с ужасом повторил Илья Ильич. - Вот ты до чего договорился! Я теперь буду знать, что я для тебя все равно, что «другой»!»

Что же так расстроило Обломова? Что заставило негодовать? «Другие» для него - что- то нехорошее, недостойное, что-то настолько неприятное, что сравнение с ним уже оскорбительно для Ильи Ильича.

«- Другой... есть голь окаянная, грубый необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке, он и выспится себе на войлоке где-нибудь во дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день - деньской Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку подмышку иной, как «другой», отличный непохожий, уникальный. Чтобы разобраться в переплетении этих самых «других», обратимся ( в какой-то мере ) к содержанию романа, к людям, «которые этот роман делали», то есть к героям, к мнению критиков, которые «много и разно» писали «и об «этих», и о «других», к позиции самого автора, к мнению читателей-современников, и тогда, может быть, мы разберемся, кто же есть этот таинственно-загадочный «другой».

"Другой* в

восприятии

читателя

"Андрей Штольц (дружба) "Умен, деятелен, характерен м.. "неудачно выдуманная фигура*, рядом с Обломовым он как 'автомат с живым человеком", то есть совсем другой. (Д. Мережковский). >

Агафья Пшеницына (семья) "Идеал нерушимого покоя жизни, картина счастья. которая неизгладимо легла на его душу. (Обломова)

Для него она не такая, как все - другая.

Захар (слуга) "ОН часть его самого, он его детство, его старость и его... совесть и слабость Он не такой, как все, он не может быть таким, он просто нечто необходимое для него( Обломова) …

Волков, Судьбинский, Алексеев_# Пенкин, Тарантъев)-Это обычная в те времена "галерея типов, нужная шваль, чтобы показать людишек ради их смехотворных занятий .Обломову не стоит вставать с дивана*. Он (Обломов) другой. 'Они*' по одну сторону жизни, он ПО Другую,

(П. Вайль, А. Геннис)

«Что ж это такое?... Другой, другой. Что же это такое - «другой»?»

Ольга Ильинская (любовь)

Обломов Илья Ильич "Вы совсем другой..." (Захар)

"И все - таки Ольга новая, совершенно иная (другая) .

«Он иной , нежели другие, этот бесподобный Обломов»

Ю. Лощиц.

Вернемся к уже упомянутому разговору Обломова и Захара по поводу «других». Помните? - другие работают без устали»... и т. д., затем следует реплика Захара: «Из немцев много этаких».

Самый известный немец в «Обломове»- Штольц, молодой, достаточно энергичный человек, который, по «обломовским» меркам вполне сойдет за «другого», и при этом друг Ильи Ильича! Противоречие. Говоря о «других», Обломов никак не имел в виду своего друга Штольца. Ругая этих самых «других», сам того не ведая, Обломов характеризует Штольца: Он (Штольц) «весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь» (вспомните возмущение Обломова: «не худощав и не жалок на вид!...» - это про себя), приучен к работе, прилежен к учебе, «беспрестанно в движении», прекрасно разбирается в ведении хозяйства. Другими словами, может «запросто относиться к тем самым «другим», которых так не любит и не ценит Обломов, но Штольц тем не менее - друг Ильи Ильича, которого он любит и ценит

Многие критики - современники Гончарова и сегодняшние читатели считают, что Штольц был представлен в романе как антипод Обломова. И это, пожалуй, правильно, потому что буквально во всем они «разительно отличные» (выражение Ю. Лощица)

Обломов Штольц

Общие черты

1. Возраст. Им обоим за тридцать. Они ровесники.

2. Вероисповедание (православные).

3. Обучение в пансионате Ивана Штольца в Верхлёве.

4. Служба и быстрая отставка.

5. Любовь к Ольге Ильинской.

Казалось бы, ответ на вопрос «Кто же этот «другой» в романе?» очевиден. Раз Штольц - полная противоположность Обломова, он и есть этот самый «другой», но как же быть с мнением Обломова, что Андрей Штольц - друг, единственный и надежный, а, значит, сравни его Захар с «другим», то есть со Штольцем, Илья Ильич в такое негодование не пришел бы. Получается, что Штольц действительно «другой», если смотреть на него глазами читателя или критика, сравнивая с Обломовым, например, но он никакой не «другой» в глазах самого Ильи Ильича, а значит, вопрос остается неразрешенным.

Хотя надо сказать, что, несмотря на столь бурную реакцию на слова Захара о «других», Илья Ильич, подумав какое-то время, переменил свое мнение относительно сказанного и пришел к выводу (пусть и неокончательному), что «другой» - не столь уж плохо. Вспомним его монолог: «Ведь и я бы мог все это..., думалось ему, - ведь я умею, кажется, и писать; писывал, бывало, не то что письма, а помудренее этого! Куда же все это делось? И переехать что за штука? Стоит захотеть! «Другой» и халата никогда не надевает, - прибавилось еще с характеристике «другого»; - «другой»... - тут он зевнул... почти не спит... «другой тешится жизнью, везде бывает, все видит, до всего ему дело... А я! я ... не «другой» уже с грустью сказал он и впал в глубокую думу. «Он углубился в сравнение себя с «другими». Он начал думать, думать: и теперь у него сформировалась идея, совсем противоположная той, которую он дал Захару о «другом», и он уже сожалел о сказанном, «вздыхал, проклинал себя, искал виноватого и не находил». Он даже стыдился своего поведения, радуясь тому, что Захар никому не сумеет пересказать их разговора, а если и скажет что, то кто ж ему поверит.

Создается впечатление, что Илья Ильич даже согласен с тем , что он не «другой», не так деятелен и жив. «Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую ему; и зависть грызла его, что другие так полно и широко живут, а у него как будто тяжелый камень брошен на узкой и жалкой тропе его существования». Он «день и ночь» глядел на своего слугу и думал, что «вот он, Захар, «живет себе одинаково спокойно, служит ему, Обломову, позволяет говорить крайности и уж точно никак не задумывается о том, как живут другие, про них он так, ради красного словца, за то и по-противности вспоминает, чтоб ему, барину, насолить».

Захар, пожалуй, единственный персонаж, который никак «не тянет» на другого несмотря на существенную разницу (и в социальном, и в нравственном плане) со своим барином. Обломов - хозяин, Захар - слуга; первый - барин, второй - крепостной, один - тонкая чувственная натура, другой - «мало воспитанный мужлан», но обойтись друг без друга они не могут, и трудно определить, кто от кого зависит в большей степени.

Современный литературовед, критик Игорь Кузнецов, писал: «Обломов и Захар как братья-близнецы, которые один без другого существовать просто не могут. Рабство их взаимно, но, кажется, оба они этим состоянием вполне довольны». Значит, Захар, не «другой» ни для Обломова, ни для автора, который «слил» их воедино, ни для читателя, видевшего в Захара второе «я» Ильи Ильича.

Иннокентий Анненский считал, что «другие» для Обломова - те, «кто не принадлежал к кругу людей, которых Илья Ильич любил, ценил, знал и принимал в своем доме». Анненский называет Обломова эгоистом, но тут же делает оговорку, что он «эгоист по наивному убеждению, что он человек особой породы», который считает, что на него должны работать принадлежащие ему люди. «Люди должны его беречь, уважать, любить и все за него делать; это право его рождения, которое он наивно смешивает с правом личности», - пишет Анненков в статье «Гончаров и его Обломов». Если же люди ведут себя иначе, они «другие», и сравнивать с ними себя Обломов никому не позволит.

«Другие», на мой взгляд, являются все те «гости незваные», которые посещали Илью Ильича в начале. «Другие» в значении «отличны» от тех «характеров» и «относительно хороших» героев. Ни один из них мне не симпатичен. «Господин в темно-зеленом фраке с гербовыми пуговицами», бывший сослуживец Обломова Судьбинский, рассказывающий о делах в канцелярии и о продвижении по службе; «и слеп, и глуп, а выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватается»,-говорит о нем Обломов. А вот литератор Пенкин, «плодовитый сочинитель, советовавший Обломову прочитать «нашумевшие произведения неизвестного пока автора «Любовь взяточника к падшей женщине», что Илья Ильич отверг сразу и безоговорочно по той причине, что «в произведениях современных авторов нет жизни». Алексеев и вовсе «не то, не се», никто

не помнит, как зовут этого человека. Его совет Илье Ильичу прост: « Не предаваться отчаянию: перемелется - мука будет мука». Тарантьев же и вовсе подлец; «мерзавец, мазурик; ком грязи, скверный булыжник сидит у него в груди вместо сердца, и Тарантьева мы ненавидим, так что, явись он живой перед нами, мы бы почли за наслаждение побить его собственноручно», - пишет критик А.В. Дружинин в статье «Обломов». Роман И.А. Гончарова».

Не зря современные литературные критики, эссеисты Петр Вайль и Александр Генис в своей статье «Обломов и «другие» писали так относительно вышеназванных господ: «Эта обычная в те времена «галерея типов» нужна лишь чтобы показать: ради их смехотворных занятий Обломову не стоит вставать с дивана». Все они: и Судьбинский, и Пенкин, и Алексеев с Тарантьевым так же, как Обломов «не видели, ни холода, ни голода», никогда нужды не терпели, не «худощавы и не жалки» на вид, они не «голь окаянная», не живут «грязно и бедно, на чердаке», не спят «на войлоке где-нибудь во дворе, но при всем при этом «другие». Не стану утверждать, что Илья Ильич имел в виду именно этих господ, споря с Захаром, даже, пожалуй, не соглашусь с этим ,потому что для Обломова они не то, чтобы «друзья - товарищи», но по своей душевной простоте Илья Ильич терпел их в своем доме, не подозревал поначалу в них ни алчности, ни тщеславия, ни хитрости по отношению к нему самому. «Наш Илья Ильич добр и наивен настолько, что подлеца и мошенника рядом с собой разглядеть не может скоро, » - пишет Игорь Кузнецов в статье о Гончарове «Великий труженик». «Он сказочно добр и наивен», - утверждает Ю. Лощиц. В своей статье «несовершенный человек» Лощиц называет роман «Обломов» «большой сказкой» и предполагает, что прообраз Ильи Обломова взят из русского фольклора. Он говорит, что Обломова невозможно до конца понять, если не видеть в нем «сказочно-мифологической закваски». «В ярком сказочном подсвете, - пишет критик, - перед нами - не простой лентяй и дурак. Он - тот самый лежащий камень, под который вопреки естественно-научному пословичному наблюдению вода в конце концов все-таки течет», одним словом, сказочный дурак-Емеля, которому в виде щуки встречается добрая волшебница да и «осыпает его ни с того, ни с сего редким добром, а он знай кушает себе да наряжается в готовое платье, а потом женится на какой-нибудь неслыханной красавице Милитрисе Кирбитьевне.» В одной этой фразе - почти весь сюжет романа, почти вся судьба Обломова. Это ведь его, Илью Ильича, «будут дурачить, морочить, водить за нос и надувать все, кому не лень, - начиная с обломовской старосты, с явных негодяев Тарантьева н Мухоярова и кончая преданным лакеем Захаром, даже лучшим другом Штольцем, и это ему, Обломову, напоследок судьба пошлет в жены красавицу Агафью Матвеевну - новую Милитрису Кирбитьевну»

Но это в будущем, а пока Илья Ильич еще не поймал той щуки, которая поможет ему обрести перемены в жизни, пока существование его как обычно, а сердце тревожит лишь одно: «Другой... кто есть этот другой... »

Те «другие, что посещают его «мало беспокоят Илью Ильича. Да, он «дурак- то мудрый», а значит понимает, сто эти «другие» внимания его, Обломова, не стоят, потому как ЧЕЛОВЕКА он в них не видит.

О Волкове: «В десять мест в один день - несчастный!.. И это жизнь!.. Где же тут человек? На что он раздробляется?»

О Судьбинском: «А как мало тут человека - то нужно: ума его, воли, чувства - зачем это! Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое...»

О Пенкине: «Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не зная покоя и все куда-то двигаться... И все писать, все писать, как колесо, как машина...»

«Человека, человека дайте мне!» - восклицает Обломов. Читателю может показаться, что человек - никто иной, как Ольга Ильинская. Молода, умна, интересна, красива.

Напомним, что Ольгу многие считают женщиной «нового» типа, что именно с нее принято открывать «литературную родословную русских «новых» женщин (выражение Ю. Лощица). Хотя, как утверждает Лощиц, эта черта трудно доказуема, потому что, во- первых ,это самое «новое» не проявляется ни в общественных взглядах героини, о которых мы (читатели) ничего не знаем, ни во внешнем ее облике и манерах: не курит, не вмешивается в мужские споры, не носит короткую стрижку, не говорит басом; во-вторых, она, как и полагается воспитанной образованной девушке, скромна, аристократична, сдержана и деликатна. «И все - таки,- утверждает Лощиц, - «новая», в самом глубоком и отчетливом значении этого слова.»

Ее любовь к Обломову носит «миссионерский характер». Любовь в ее понимании - жизнь, а жизнь - долг. И хотя миссия у нее скромная - разбудить спящую душу Обломова, - подходит к ее выполнению Ольга очень серьезно, и кажется, что влюблена она не в Илью Ильича, а в свою мечту. «Робкий и нежный Обломов, который относится к ней так послушно и так стыдливо, любил ее так просто, был лишь удобным объектом для ее девической мечты и игры в любовь», - читаем у Анненского. Ольга по сути своей- деятель, она и «чулки сама себе натянет», и проблемы, если нужно, решить сможет, и суета, путешествие - для нее не проблема, и здоровье неплохое, одним словом, если утрировать все сказанное, она - тот самый «другой», про которого как-то сказал Обломов: «Разве у меня такое здоровье, как у этих «других»? Разве я могу все это делать и перенести?» Может быть, поэтому Гончаров не приводит отношения Ильи Ильича и Ольги ни к страсти, ни к браку. Для первого - она чрезмерно практична, а он ленив и боязлив; для второго- они оба просто не готовы: Обломов- «воздержавшийся», Ольга - «просветительница»

Может быть, поэтому Гончаров «дарит» своему герою встречу с другой (безо всяких кавычек) женщиной, может быть, именно она, другая, отличная от Ольги, и подарила ему «тихое долгожданное счастье» - Агафья Матвеевна Пшеницына... - олицетворение той самой умиротворенной жизни, о которой так долго мечтал Обломов. С этой женщиной (женщиной, а не просветительницей) Илья Ильич обрел покой и благодать. Он вдруг понял, что «она не будет его переделывать, переиначивать», а примет и полюбит такого, каков он есть, и это было для него величайшим счастьем!.. Агафья Матвеевна пришла к нему словно из сказок, рассказанных Илюшеньке в детстве.

К сожалению, русские критики мало писали о Пшеницыной. Некоторые из них были согласны с мнением Штольца, с точки зрения которого Агафья Матвеевна есть «чудовище, погубившее Обломова». Абсолютно не согласен с этой позицией был Аполлон Григорьев, который писал: «Уж если между женскими лицами г. Гончарова придется выбирать непременно героиню, беспристрастный и непотемненный теориями ум выберет, как выбрал Обломов, Агафью Матвеевну, - не потому только, что у нее локти соблазнительные и что она хорошо готовит пироги, - а потому что она гораздо более женщина, чем Ольга». ,

Вспомним, что чувства Ольги и Обломова пошли на убыль, когда они делалась строже, взыскательнее, стали превращаться в какую- то обязанность. Он: «Любовь - претрудная школа жизни». Она: «Возвратить человека к жизни - сколько славы доктору, когда он спасает безнадежного больного!... И вдруг все это должно кончится!»

Любовь Пшеницыной к Илье Ильичу совсем иная, она не носит «экспериментального» характера, она почти безмолвная, не умеющая выражаться в красивых, нежных словах, впечатляющих жестах, но она жертвенная, устремленная целиком на объект (Обломова), а

не на саму себя, - эта любовь незаметно преображает простую заурядную женщину и делает счастливым самого Обломова, который чувствует, что его любят как любовника, как мужа и как барина. Говоря о «любовном четырехугольнике», П. Вайль и А. Генис в статье «Обломов и «другие» упоминают и Штольца, и Ольгу, и Пшеницыну, и, конечно, самого Илью Ильича. Они пишут о том, что Обломов полон достоинства, что смешным он кажется только в движении, «например, в компании Штольца», что влюбленная в него вдова Пшеницына видит его гармоничной статуей: «Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой - все это делает так вольно, покойно и красиво... весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает».

И в глазах самого Ильи Ильича его возлюбленная Ольга застывает в прекрасной неподвижности: «Если бы ее обратить в статую, она была бы статуя грации и гармонии».

Трагический финал любви, как утверждают Вайль и Генис, и объясняется как раз тем, что Обломов видел их семейный солод «скульптурной группой, объединением двух статуй, замерших в вечности». Однако сам автор романа находит и для Ольги, и для Штольца, да и для всех остальных героев произведения другую аналогию - машина.

«Конфликт романа - столкновение статуи и машины. Первая - прекрасна, вторая - функциональна. Одна стоит, другая движется. Переход из статичного в динамичное состояние - любовь Обломова к Ольге - ставит и главного героя в положение машины. Любовь - заводной ключ, который приводит в действие роман. Завод кончается, и Обломов замирает и умирает - у себя, на Выборгской стороне».

Ольга и Штольц - люди деятельные, жизненно активные, они живут только для того, чтобы что-то делать. Обломов же живет просто так. С точки зрения Ольги и Штольца, Илья Ильич мертв, сам же Обломов уверен, что между жизнью и смертью нет строгой границы - скорее нечто промежуточное: сон, мечта Обломова.

Они, герои, все разные, не похожие друг на друга, и «все расставлены Гончаровым таким образом, что на одной стороне Илья Обломов (и, быть может, Пшеницына, которая и понимала, и любила его «по-обломовски»), а на другой - все остальные».

Поэтому, наверное, Обломов и не может включиться в окружающую жизнь, потому' что делают ее «люди-машины», «люди-роли». У каждого своя цель, своя шестеренка, которыми они для удобства сцепляются с другими», чтобы быть в постоянном движении, а Обломов гладок, ему «нечем зацепиться за других», он не может подобно другим «расцепить свою личность на мужа, помещика, чиновника. Он - просто человек».

Потому, наверное, на слова Штольца «Вон из этой ямы, из болота, на свет, на простор, где есть здоровая нормальная жизнь», Обломов отвечает: «Что ты хочешь делать со мной?... Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать - будет смерть»

«Выборгская обломовщина» еще больше погружает Илью Ильича в спячку, он сначала засыпает, а потом гибнет физически.

В образе Обломова Гончаров блестяще совместил социальное обобщение с изображением индивидуализированной личности. Илья Ильич Обломов вошел в галерею лучших образов мировой литературы, его имя стало нарицательным. Гончаровский Обломов не похож на помещиков, изображенных Гоголем, Тургеневым; он другой, совсем другой. В нем нет деспотизма, жестокости, наоборот, он кроток и благороден. Он ключевой герой романа, а потому объединяет вокруг себя всех действующих лиц.

Хочу ответить на вопрос «Кто такой Обломов» сочинением ученика: «Мне хочется начать свое сочинение словами самого И. Гончарова, который сказал: «... все думали, что Обломов так себе, только лежит да кушает на здоровье, и что больше от него нечего ждать; что едва ли у него вяжутся и мысли в голове. Так о нем и толковали везде, где его знали».

Чего только не услышишь об Обломове: барин, ленивец, крепостник, бездельник Иной раз так и хочется сказать: «Хватит! Не так уж плох Обломов, как кажется на первый взгляд!» Да, ленив. Диван для него- излюбленное место. Да, к труду не приучен, потому и имения сам не ведет, и домом не занимается. Мягкотел и мягкохарактерен, потому обкрадывают его, и шантажируют, и гнева его барского не боятся. Плохо это, спору нет. Но мне близок и понятен другой Обломов: добрый, нежный, наивный и искренний. Ведь не зря в одной из заключительных глав романа сказано: «сердце у Ильи Ильича - «природное золото». Вспомним, к примеру, как Обломову слезы на глазах наворачиваются, когда ему приснилась мать. Только любящий и добрый человек отреагирует таким образом на обычный, казалось бы, сон. А каким честным и нежным, и славным был он, когда влюбился в Ольгу Ильинскую! Я думаю, что Илья Ильич и сам был удивлен переменами, с ним происходящими.

Обломов сам не рад тому, каков он; он казнит себя за свое безволие, несостоятельность, за неумение жить деятельной полезной жизнью. Но пагубная привычка жить так (как уже жил долгие годы), а не иначе сильнее его самого, и он, словно лист, упавший в воду, плывет по течению.

Обломов - натура непредсказуемая, личность интересная. Он не серая безликость, ни в коем случае « не среднего рода», он таков, каков есть, без примеси и фальши, он по- настоящему живет, а не играет на публику. Хороша эта жизнь или плоха - дело другое, но то, что нет в ней ни притворства, ни лукавства, сомневаться не приходится.

Мне нравится мысль Иннокентия Анненского, высказанная в статье «Гончаров и его Обломов»: «Обломова любят. Он умеет внушить любовь, даже обожание Агафье Матвеевне... Он, этот слабый, капризный, неумелый и изнеженный человек, требующий ухода, мог дать счастье людям, потому что сам имел сердце.»

Я ни в коем случае не идеализирую Илью Обломова, в нем, безусловно, много минусов, пороков, а в ком из нас их нет? Разве мы не бывали ленивы, равнодушны ко всему? Разве в нас порой не просыпается Обломов? Разве нам иной раз не хочется крикнуть «мама» вместо «Захар» и переложить на чьи-то плечи то, что мы в состоянии сделать сами? Я и сам человек спокойного нрава, может быть, не так ленив и не так равнодушен, но вытащи меня «в свет», я скажу то же, что сказал Илья Ильич Штольцу после «общения с публикой»: « ... вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, это оглядывание с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закрутится, одуреешь...»

Так кто же такой Обломов? В моем понятии, он, как я и вы, живой, нормальный, кем-то любимый, кем-то непонятый. Он дорог мне как литературный герой и интересен как личность».

Безусловно, могут существовать и другие точки зрения, иные мнения, не только по поводу того, кто есть Илья Ильич Обломов, но и по вопросу, на который пытались ответить мы: «Другой..., кто же этот другой...» И тут, как ни старайся, к единому мнению не прийти, потому как сколько людей (читателей), столько и мнений. Однозначно лишь одно - читать Гончарова - истинное наслаждение. Он современен в самом высоком смысле этого слова.» Ах, как был прав Игорь Кузнецов, когда сказал: «... тем, что сейчас впервые читает книги Гончарова, и в первую очередь его «Обломова», можно только позавидовать - их ожидает открытие неведомого, чудом сохранившегося и вечно нового».

Обломова окружают разные люди. Он, как ему кажется, относится к ним хорошо, «обыкновенно», а некоторых даже любит. Он не разделяет их суеты, жизненной активности, потому что не похож на них, он «любит» их за то, что они его не трогают «К людям он не требователен и терпим донельзя, оптимист», любит свой привычный угол, не терпит суеты, движения, «резких наплывов жизни извне», не любил ни споров, ни разговоров. Зато любил поспать, вкусно и много поесть, угостить любого (если этот «любой» долго у него не задержится). Его не прельщали ни фортуна, ни карьера. Он, как утверждает И. Анненский, ни обжора, ни ленивец, ни неженка, ни созерцатель, ни резонер, он «результат долгого накопления разнородных впечатлений, мыслей, чувств, симпатий, сомнений и самоупреков». Да, он не похож на других, но это не значит, что он хуже этих самых «других».