«Философская проблематика рассказа Леонида Андреева Иуда Искариот»

СОДЕРЖАНИЕ.

ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………………………………………..3

ГЛАВА I. Становление художественного метода Л.Андреева…………………………...5

1.1 Жизненный путь писателя……………………………………………………………....5

1.2 Место рассказа «Иуда Искариот» в творчестве Л. Андреева………………………...8

ГЛАВА 2. Истоки и интерпретация сюжета о предательстве Иуды Искариота в мировой культуре. Специфика философской проблематики……………………………10

2.1 Библейская первооснова сюжета……………………………………………………10

2.2 Интерпретация образа Иуды в мировой литературе…………………………………14

2.3 Основные морально-нравственные идеи рассказа и характер их подачи в рассказе……………………………………………………………………………………...16

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………………………….21

ЛИТЕРАТУРА……………………………………………………………………………...22

ВВЕДЕНИЕ.

Творчество Л. Андреева актуально для любого времени и любой эпохи, несмотря на то, что пик его популярности приходился на далекие 1902 - 1908 годы, когда были написаны и опубликованы основные произведения: «Жизнь Василия Фивейского» и «Тьма», «Иуда Искариот» и «Жизнь человека». Несомненно и то, что писатель был одним из самых издаваемых и читаемых авторов России. Его популярность была сравнима с популярностью Горького, по тиражам он вряд ли уступал Толстому и Достоевскому. Но даже в годы творческого расцвета Леонид Андреев продолжал оставаться объектом нападок критиков и самых разных публицистов, обвинявших его в анархизме и безбожии, в отсутствии чувства меры и в слишком пристальном внимании к психопатологии.

Время все расставило по своим местам и у потомков и сегодняшних исследователей творчества Л. Андреева не вызывает сомнений ни его художественная ценность его творчества, ни их глубина затрагиваемых в них философских и морально-этических вопросов. Социально-исторический и литературно-философский процессы ушедшего века косвенно оправдали парадоксальный и во многом провокационный метод Леонида Андреева, показали, что его как будто бы искусственный трагизм - свойство времени, а не произвол играющего художника. А потому, затрагиваемые писателем философские проблемы являются как отражением времени и эпохи, в которую он жил и творил, так и несут в себе концепцию «вечных» тем и общечеловеческих идей. Этим и характеризуется актуальность нашего реферата, поскольку в небольшом рассказе «Иуда Искариот» данная тема является центральной.

Об Андрееве написано достаточно много работ. При жизни Андреева о нем писали очень часто, особенно в 1903 - 1908 годах, когда его талант достиг кульминационной высоты.

Это прежде всего статьи Мережковского, Волошина и Блока, в творчестве которых философская проблематика также занимает видное место.

Советское литературоведение (конец 50-х - 80-е годы), несмотря на вынужденный социологический и идеологический контексты, стремилось к максимально объективному прочтению творчества Леонида Андреева и в целом оценило его как талантливого художника, вполне адекватно переживавшего кризис своего времени и отразившего его в сложных, противоречивых образах на границе реализма и модернизма.

Интенсивно изучается творчество Л.Андреева и в 90-е годы прошлого века. Это: творчество Андреева в контексте русской классики; Андреев и XX век: проблема влияний и типологических контактов; Андреев и зарубежная литература: проблема единого мировоззренческого и эстетического пространства; философские основы андреевского метода; религиозный подтекст творчества Андреева; поэтика и ее лингвистические аспекты; творчество Андреева в современной российской школе.

Однако, несмотря на обилие работ, мы считаем, что Леонид Андреев - художник, творчество которого не может быть изучено до конца, как невозможно охватить разом всю философскую глубину его произведений. Поэтому нами и был выбран для анализа один из его рассказов «Иуда Искариот» как наиболее показательный для художественно-нравственной системы писателя.

Таким образом, цель реферата - анализ рассказа Леонида Андреева «Иуда Искариот» в контексте философской проблематики.

Объект реферата - философская проблематика рассказа Л. Андреева.

Предмет реферата - постановка морально-нравственных вопросов в произведении.

Задачи:

- изучение основных периодов творчества Л. Андреева и выявление в нем места рассказа «Иуда Искариот»;

- рассмотрение евангельских истоков проблематики рассказа и их преломления в мировой культуре;

- анализ особенностей морально-нравственной позиции автора в рассказе;

- синтез выводов о художественной и философской ценности «Иуды Искариота».

ГЛАВА I. Становление художественного метода Л.Андреева.

1.1 Жизненный путь писателя.

Долгое время творчество и личность писателя Л. Андреева предавались забвению. А между тем, многогранная философская система писателя и его несомненный художественный талант явно не заслуживают пренебрежения. Кроме того, с первых шагов в литературе Леонид Николаевич Андреев вызвал острый и неоднородный интерес к себе. Начав печататься с конца 1890-х гг., к середине первого десятилетия XX в. он достиг зенита славы, стал чуть ли не самым модным писателем тех лет. Но известность некоторых его сочинений носила почти скандальный характер: Андреева обвиняли в склонности к порнографии, психопатологии, в отрицании человеческого разума

Бытовала и другая ошибочная точка зрения. В творчестве молодого писателя находили равнодушие к действительности, «устремленность к космосу». Тогда как все образы и мотивы его произведений, даже условные, абстрагированные, были рождены восприятием конкретной эпохи.

Непрекращающаяся полемика, пусть с перегибами в оценках, свидетельствовала о властном притяжении к Андрееву. Вместе с тем, конечно, и о неоднозначности его художественного мира.

Такая особенность индивидуальности писателя в известной мере была обусловлена обстоятельствами его жизни. Он был старшим в многодетной семье орловского чиновника. Жили они более чем скромно. Юношей Андреев был смелым, энергичным. Однако уже в те годы его посещали приступы депрессии. Видимо, болезненно отзывалась безрадостная обстановка: пошлой провинции, унижений бедности, мещанского быта в родном доме.

Сложность собственных переживаний, контрасты внутренних побуждений дали Андрееву первое представление о взлетах и безднах человеческой души. Возникают мучительные вопросы о сущности жизни, интерес к философии, прежде всего трудам А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Э. Гартмана. Их смелые рассуждения о противоречиях воли и разума во многом усиливают пессимистическое мироощущение Андреева, вызывая тем не менее и полемические раздумья в пользу человека.

Интерес к общественным наукам приводит после окончания орловской гимназии на юридический факультет Московского университета. К тому времени Андреев (после смерти отца) становится главой семьи. По окончании курса (1897) занимается адвокатской практикой и публикует судебные очерки, фельетоны, чаще в газете «Курьер».

С конца 1890-х гг. у Андреева завязываются контакты с писателями. Его первый рассказ «Баргамот и Гараська» (1898) высоко оценил М. Горький, привлек автора к сотрудничеству в известных журналах «Жизнь», «Журнал для всех», познакомил с членами литературного кружка, получившего название «Среды». Здесь Андреев сблизился со своими сверстниками Н. Телешовым, Ив. Буниным, А. Куприным, став одним из самых активных участников этих собраний. Успешно вошел Андреев и в творческий коллектив, сгруппированный Горьким под эгидой издательства «Знание».

И все же нельзя сказать, что Андреев обрел верных соратников. Начавшаяся теплая дружба с Горьким очень скоро обернулась резкими идейными разногласиями между ними. Бунину, Куприну тоже оказались чуждыми художественные искания Андреева. На какой-то период его творчество взволновало А. Блока; состоялось их знакомство, однако тесного общения не получилось. Писатель стал явственно ощущать пустоту вокруг себя. Растерянность Андреева была понятна: многих писателей реалистического направления - Чехова, Гаршина, Толстого, Достоевского - он высоко ценил как своих учителей; но он остро чувствовал и свою оторванность от литературных традиций XIX века. Новая эпоха - эпоха отчаяния и надежд - диктовала новое содержание его творчеству и требовала для этого содержания новых форм.

Андреев оставался равнодушным к социальным процессам, его интересовало их отражение во внутреннем бытии людей. Поэтому писателя упрекали в абстрактном истолковании важных общественных событий. А он создавал психологический документ эпохи.

С верой в непогрешимое совершенство строителей новой жизни, в их действенное влияние на бессознательную человеческую массу принял Андреев первую русскую революцию. В. Вересаеву он писал: «И благодатный дождь революции. С тех пор дышишь, с тех пор все новое, еще не осознанное, но огромное, радостно страшное, героическое. Новая Россия. Все пришло в движение». Взрыв мертвой, застойной атмосферы приветствовал писатель. И сам с живостью принял участие в демонстрациях и митингах. Сочувствуя освободительному движению, Андреев предоставил свою квартиру членам ЦК РСДРП для заседания, за что был арестован и заключен в Таганскую тюрьму.

В феврале 1906 г. Андреев стал свидетелем первомайской демонстрации в Гельсингфорсе, выступал против самодержавия на июльском митинге, наблюдал съезд финской красной гвардии. Подавление Свеаборгского восстания усилило пессимистические настроения. Иной реакции быть не могло, поскольку перерождение народа Андреев понимал максималистски. Исход 1906 г. был вообще непереносимо тягостным для писателя, он потерял любимую жену (Александру Михайловну Велигорскую).

Скоро, в феврале 1907 г., Андреев закончил повесть «Иуда Искариот и другие», где в корне переработанный библейский сюжет выразил его представление о смысле и характере развития мира. Связь «с общим, человеческим» состоялась, хотя волнения текущего времени забыты не были. Необыкновенно глубокую, страстную и очень сложную вещь создал Андреев. Справедливо отнес ее к литературным шедеврам Луначарский. Проникновеннее всех об «Иуде Искариоте» снова сказал Блок: «Душа автора - живая рана» .

В дальнейшем творчестве Андреева конца 1900-х гг. нет крупных, под стать «Иуде Искариоту», вещей. Однако и на этом отрезке времени видна прежняя тенденция - сочетание на редкость «жестоких» («Тьма») произведений с просветленными, даже романтическими («Из рассказа, который никогда не будет окончен», «Иван Иванович»). И те и другие были вызваны раздумьями о революции.

Первая русская революция принесла Андрееву глубокие - не без основания - разочарования, одновременно насытила его мечту, раздумья о мире и человеке новым содержанием, а творчество - яркими свершениями.

В последнее десятилетие перед своей ранней смертью Андреев испытал много тяжелых душевных невзгод. Одно из самых, видимо, болезненных переживаний было вызвано заметным спадом интереса к его сочинениям критики и читателей. Факт этот, думается, можно объяснить изменившимися запросами эпохи.

Разъединению Андреева с прежним литературным окружением способствовали некоторые моменты личной биографии писателя. Он женился вторично - на Анне Ильиничне Денисевич, поселился в Петербурге. Этот брак не был счастливым, как первый, хотя Анна Ильинична боготворила мужа. Новая семья вела светский образ жизни, летом выезжая на дачу в Финляндию. Сроднившись с местностью, Андреев купил на Черной речке землю и построил большой дом, где проводил много месяцев в году, а с началом первой мировой войны жил почти постоянно.

Неумолимо распадался взлелеянный писателем мир, отступали прежние светлые идеи. Болезненно была воспринята антигуманная волна в литературе. Для Андреева наступала трудная пора нового самоопределения.

Рассказы Андреева 1910-х гг. многотемны. Он писал об истоках внутреннего опустошения или бесконечной усталости , о гибели прекрасного в обстановке эгоизма и пошлости , о превратной судьбе человека.

Андреев с сочувствием отнесся к участию России в первой мировой войне. Андрееву казалось, что сражение с германским милитаризмом соединит всех для «общего блага и священной цели: человечности».

За пятилетие с 1912 по 1916 г. Андреев написал одиннадцать многоактных пьес и ряд сатирических миниатюр. Большинство из них отразило напряженные моменты внутренней жизни героев. В ряде случаев болезненным состояниям было сообщено самодовлеющее значение. Воздействие пошлой обыденности на человеческую душу приобрело космические размеры.

При жизни Л. Н. Андреева его называли декадентом, символистом, неореалистом - характер художественного миропостижения не был определен. Спустя десятилетия писателя стали сближать с экспрессионистами.

Наследие Андреева, постоянно подвергавшееся резким, обвинительным оценкам,- неотъемлемая часть русской культуры. Да и сам писатель, живя в Финляндии и оказавшись в эмиграции, не мог существовать вне родной атмосферы. Тоска ускорила его смерть.

Л. Андреев был и остается поэтической, романтической, эмоционально-импульсивной натурой, оригинальным и противоречивым художником-мыслителем, создавшим свой неповторимый художественный мир.

1.2 Место рассказа «Иуда Искариот» в творчестве Л. Андреева.

Творчество Л. Андреева и духовные, философские основы его позволяют выявить многие тенденции в литературно-художественной жизни России начала XX века. Андреева можно назвать одной из ярчайших фигур своего времени, он оставил оригинальный след в культуре. В его творческом методе причудливо переплелись традиционное и новаторское, реализм и новейшие веяния; художественный путь писателя отразил все основные приметы своей эпохи, стремившейся выработать цельное мироощущение, восстановить распавшуюся «связь времен». «Он синтез нашей эпохи, - сказал о нем его современник К.И. Чуковский, - под сильнейшим увеличительным стеклом». Действительно, такие особенности андреевского творчества, как стремление к интеграции литературы и философии, тяготение к притчеобразности и мифологизму, полное отрицание канонов существующих эстетических систем, позволяют говорить об андреевском феномене синтетизма, одновременно выражающем существенные тенденции всего искусства рубежа XIX - XX вв. Органическая связь художественных поисков Андреева с искусством своего времени и стала одной из причин, обусловивших интерес современных ученых к его фигуре.

Рассказ «Иуда Искариот» занимает в творчестве писателя особое место, именно его многие современники, коллеги по цеху и критики признавали художественной вершиной писателя.

Написан рассказ был в нелегкое для Андреева время, что также несомненно оказало влияние на глубину его идейно-проблемного плана. Закончен он был в 1907 году, а несколько раньше - 28 ноября 1906 - умерла горячо любимая жена писателя Александра Михайловна. Всего несколько слов посвящения говорят нам очень много о том, что значила в жизни Андреева эта женщина. Вот как описывает Андреев В. В. Вересаеву свою жизнь на Капри, куда он уехал в декабре 1906 года: «...Для меня и до сих пор вопрос - переживу я смерть Шуры или нет,- конечно, не в смысле самоубийства, а глубже. Есть связи, которых нельзя уничтожить без непоправимого ущерба для души».

Первое, что написал Андреев на Капри и был рассказ «Иуда Искариот», замысел которого он вынашивал уже давно - с 1902 года. Поэтому не только событиями русской истории - поражением первой русской революции и отказом многих от революционных идеей - вызвано появление этого произведения, но и внутренними импульсами самого Л. Андреева. С исторической точки зрения тема отступничества от былых революционных увлечений в повести присутствует. Об этом писал и Л. Андреев. Однако содержание рассказа, тем более с течением времени, выходит далеко за рамки конкретной общественно-политической ситуации.

Рассказ Леонида Андреева - это художественное философско-этическое исследование человеческого порока, а основной конфликт - философско-этический.

Если выстраивать героев Андреева в генеалогические цепочки, то прямым предшественником Иуды следует назвать Царя Ирода («Савва»), приблизившего себя к Христу муками самоистязания, вечной и страшной епитимьей в наказание за убийство собственного сына. Но Иуда сложнее Ирода. Он не просто хочет быть первым после Христа, чтобы упиваться горем своего предательства. Он хочет встать по крайней мере рядом с Христом, положив ему под ноги недостойный его мир.

В рассказе, созданном по евангелистскому сюжету, легко читается реакция Андреева на события текущего времени. Писатель доносит во всей их остроте свои чувства: ненависть к жестоким и ухищренным в политике властям (первосвященник Анна и его приспешники), болезненное восприятие темных бессознательных горожан и селян, иронию по отношению к части интеллигенции, ищущей только для себя место под солнцем (ученики Иисуса), и - мечту о подвижниках, жертвующих собой во имя спасения человечества. Но конкретно-временные акценты лишь доля достигнутых в рассказе обобщений.

Надо отдать должное художнической смелости писателя, рискнувшего обратиться к образу Иуды, тем более попытаться понять этот образ. Ведь с психологической точки зрения понять означает в чем-то и принять. Леонид Андреев эту опасность, разумеется, предвидел. Он писал: рассказ «будут ругать и справа, и слева, сверху и снизу». И он оказался прав: акценты, которые были расставлены в его варианте евангельской истории («Евангелии от Андреева»), оказались неприемлемыми для многих современников, в числе которых был и Л. Толстой: «Ужасно гадко, фальшь и отсутствие признака таланта. Главное зачем?». В то же время высоко оценили рассказ М. Горький, А. Блок, К. Чуковский и многие другие.

Полярность оценок произведения Л. Андреева и его центрального героя в литературоведении не исчезла и в наши дни, и она вызвана двойственным характером образа андреевского Иуды.

Безусловно негативную оценку образу Иуды дает, например, Л. А. Западова, которая, проанализировав библейские источники рассказа «Иуда Искариот», предостерегает: «Знание Библии для полноценного восприятия рассказа-повести и постижения "тайн" "Иуды Искариота" необходимо в разных аспектах. Нужно держать в памяти библейское знание,.. - для того хотя бы, чтобы не поддаться обаянию змеино-сатанинской логики персонажа, чьим именем назвало произведение»

Иная точка зрения получила не меньшее распространение. Например, Б.С. Бугров утверждает: «Глубинным источником провокации [Иуды] оказывается не врожденная нравственная порочность человека, но неотъемлемое свойство его природы - способность мыслить. Невозможность отрешиться от "крамольных" мыслей и необходимость их практической проверки - вот внутренние импульсы поведения Иуды». Р. С. Спивак утверждает: «Семантика образа Иуды в повести Андреева принципиально отличается от семантики евангельского прототипа. Предательство андреевского Иуды - предательство лишь по факту, а не по существу».

ГЛАВА 2. Истоки и интерпретация сюжета о предательстве Иуды Искариота в мировой культуре. Специфика философской проблематики.

2.1 Библейская первооснова сюжета.

На протяжении долгих веков одним из наиболее прочных нравственных ориентиров для мировой литературы являлось такое идейно-этическое учение как христианство. Несомненно, библейские темы и образы можно отнести к «вечным», благодаря неисчерпаемости их духовного содержания и универсальному, общечеловеческому смыслу.

Иуда традиционно относится исследователями к «вечным» образам. По происхождению - это библейский персонаж.

Многие библейские образы, к которым на протяжении многих веков не раз обращались в своем творчестве и художники, и поэты, и музыканты, принято относить к разряду «вечных». В определениях «вечных образов» подчеркивается их повторяемость (встречаются в творчестве писателей разных эпох и культур) и символичность, т. е. неисчерпаемость духовного содержания и универсальный, общечеловеческий смысл. Переходя из произведения в произведение, попадая в новые контексты, они переосмысляются каждый раз заново - в зависимости от времени, эпохи, культуры, «приютивших» их. «Кочуя» из текста в текст, они обогащают содержание нового текста, привнося в него смыслы, «наработанные» в предыдущих контекстах, а с другой - новый контекст неизбежно влияет на дальнейшее понимание этого образа.

В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона - одном из самых авторитетных справочных дореволюционных изданий - об Иуде сообщается: «Иуда Искариот - один из 12 апостолов, предавший своего Учителя. Свое прозвище он получил от г. Кериофа, из которого был родом (Иш-Кериоф - человек из Кериофа); впрочем, мнения в этом отношении расходятся. Во всяком случае, он был единственным иудеем среди апостолов, которые все были галилеяне. В обществе апостолов он заведовал их кассой, из которой скоро начал похищать деньги, и затем, обманувшись в надежде, что Иисус Христос явится основателем великого земного царства, в котором все иудеи будут князьями и утопать в роскоши и богатстве, он продал своего Учителя за 30 серебреников (или сиклей: 3080 к. = 24 р. зол.), но от угрызений совести повесился. Немало было попыток разгадать его переход от апостольства к предательству...».

Согласно Евангелиям, Иуда был сыном некоего Симона и, вероятно, единственным уроженцем Иудеи среди учеников Иисуса, выходцев из Галилеи (Галиль) - северной части Земли Израиля. В общине учеников Иисуса И. И. ведал общими расходами, т. е. был казначеем и носил с собой «денежный ящик» для подаяний. Именно с этой обязанностью Иуды связывается его корыстолюбие, послужившее своего рода лазейкой для дьявольского внушения. Особенно очевидно это в интерпретации Евангелия от Иоанна. Так, когда Мария из Вифании, сестра Марфы и Лазаря, помазала ноги Иисуса драгоценным нардовым маслом, И. Иуда сказал: «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» . По мнению евангелиста, «сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор: он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали».

Согласно Евангелиям, Иуда отправился к «первосвященникам» и предложил за определенную мзду выдать Иисуса: «И сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников...». Однако исследователи уже давно обратили внимание на некоторый парадокс: тридцать сребреников - слишком ничтожная сумма по тем временам, чтобы удовлетворить алчность, да еще ценой такого поступка; к тому же, само действие Иуды оказывается странно ничтожным, чтобы подлежать оплате вообще, ибо Иисуса нетрудно было схватить, так как Он был, исходя из самих же Евангелий, хорошо известен «первосвященникам и «книжникам», в особенности последним, ибо во многом их взгляды соприкасались со взглядами проповедника из Галилеи.

Согласно Евангелиям, с момента своей договоренности с «первосвященниками», Иуда искал удобного случая предать своего Учителя. Такой случай представился в связи с наступлением иудейской Пасхи и некоторыми законами ее встречи. На Тайной Вечере, которая и представляет собой первую праздничную трапезу в Иерусалиме, где запрещено открыто собираться для встречи праздника , Иисус и апостолы возлежат, как и положено по иудейскому обычаю той поры, на особых кушетках вокруг пиршественного стола. Судя по всему, Иуда оказывается в самой непосредственной близости от Иисуса, равно как один из учеников, «которого любил Иисус» и который «возлежал у груди Иисуса»; последнего церковная традиция единодушно отождествляет с Иоанном Богословом. У этого ученика, «которого любил Иисус», Симон Петр просит спросить Учителя, кого Он имел в виду, произнося горькие и страшные слова: «...истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня». Ученик, «припадши к груди», спрашивает: «Господи, кто это?». Ответ слышит Иуда, находящийся рядом, и именно ему Иисус подает обмакнутый кусок хлеба, указывающий на предателя: «Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту». Согласно остальным синоптическим Евангелиям, Иисус не указывает на предателя, но просто говорит о том, что им является один из двенадцати, находящихся с Ним за одним столом. При этом Иисус вновь загадочно говорит, что так и должно быть, т. е. предательство одного из ближайших учеников - необходимое звено общего плана Спасения, однако «горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться». Таким образом, самим евангельским текстом задана странно-тревожная диалектика «пользы» предательства и «запрограммированности» поступка Иуды, что будет далее вызывать разноречивые и достаточно «крамольные» интерпретации. Согласно Евангелию от Иоанна, именно после конкретного указания Иисуса на предателя, неслышного для других, в душе раздосадованного Иуды окончательно созревает дьявольский план, причем Иисус читает в его душе и даже побуждает действовать как можно быстрее: «И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. // Но никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему» (Иоан 13:27-28). Иуда встает из-за пиршественного стола и уходит в ночь. Затем, пока Иисус с остальными учениками уже находится в Гефсимании, Иуда ведет к известному ему месту целую толпу - «множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных» - и выдает его своим поцелуем («поцелуй Иуды», вошедший в поговорку). Однако и этот эпизод содержит в себе некоторую долю парадоксальности и даже алогичности: вряд ли нужно было указывать каким-либо знаком народу на Иисуса среди двенадцати, ибо народ и без того Его знал; указывать, пожалуй, нужно было для римских легионеров, ибо для них все эти иудеи были «на одно лицо».

Однако после того, как Учитель был арестован, т. е. еще до суда, бичевания и казни Его на кресте, в душе Иуды происходит нечто не совсем объяснимое логически и не мотивированное психологически: он раскаивается, признает свою страшную вину и возвращает тридцать сребреников тем, от кого их получил. При этом он во всеуслышание признает свой страшный грех: «...согрешил я, предав Кровь невинную» (Матф 27:4). После этого он кончает жизнь самоубийством: «И бросив сребреники в Храме, он вышел, пошел и удавился» (Матф 27:3). Сребреники же «первосвященники», посовещавшись, решили не оставлять в храмовой казне, ибо они осквернены кровью, и «купить на них землю горшечника, для погребения странников».

Обращает на себя внимание то, что самоубийство Иуды выглядит как акт суда человека над самим собой, суда совести, что не совсем вяжется с образом бессовестного и изначально корыстного предателя и порождает загадки и различные интерпретации. Более того: именно Иуда переживает случившееся острее и болезненнее всего, в то время как трижды отрекается от Учителя Петр, т. е. тоже совершает предательство, но платит за него не собственной смертью, а только слезами и душевными терзаниями. Важно также, что Иуда выбирает намеренно тот способ смерти, который считался по законам Торы наиболее позорным и отвратительным: «...проклят пред Богом всякий повешенный на дереве...». После предательства и самоубийства И. И. его место среди двенадцати апостолов было передано Матфию, чтобы восстановить сакральное число, символизирующее полноту.

Впоследствии возникает множество легенд о смерти Иуды. Согласно легенде, зафиксированной Папием Гиерапольским, Иуда был снят с дерева еще живым и умер затем от какой-то таинственной болезни, от которой его тело чудовищно распухло. Вокруг образа Иуды складывается огромная художественная, научная и научно-популярная литература, пытающаяся разрешить «загадку Иуды», парадокс, заданный его образом в Евангелиях: с одной стороны, предатель, нарисованный абсолютно черными красками, полюс зла, орудие дьявола, с другой - избранник, находящийся в странной близости к Иисусу, любящий Его так, что не выдерживает даже Его ареста и кончает с собой еще до Его казни, работающий, в сущности, на посмертную славу и величие Учителя.

И все же, заметим, что в большинстве своем в представлении человечества под влиянием христианства Иуда стал символом самого черного предательства.

Однако в XIX и в XX веках, в условиях общего процесса дехристианизации культуры, в мировой литературе и искусстве явственно обозначилась новая тенденция - постигнуть мотивы, проникнуть в психологию евангельских персонажей, напитать их «кровью и плотью мира». А это, в свою очередь, привело к нетрадиционному толкованию канонических библейских сюжетов и образов. Переосмыслению подвергся и образ Иуды. Конечно, эта тенденция вызвала резкое неприятие у большинства читателей, воспитанных в традициях христианской культуры и нравственности. Очень многие восприняли обращение к образу Иуды, к его «торговому дельцу» негативно, усматривая в этом всего лишь стремление оправдать предателя. Против такого понимания авторской позиции с обидой восставал Л. Андреев и удивлялся непониманию им написанного: «Или ты тоже думаешь, - писал он одному из своих корреспондентов, - что я оправдываю Иуду, и сам я Иуда, и дети мои Азефы».

Загадку Иуды порождает само Евангелие, в котором отсутствует психологическая подоплека этого ключевого эпизода. Ведь, как мы уже рассмотрели выше, канонические Евангелия не объясняют события и поступки евангельских персонажей, а только излагают их, повествуют о них. И, разумеется, не содержат психологических мотивировок. В этом заключается особенность Ветхого и Нового Заветов и их загадка. Загадка потому, что, несмотря на краткость, лапидарность, внешнюю беспристрастность, текст Священного Писания вот уже почти две тысячи лет волнует и притягивает к себе. Библия, в частности, потому и оказывает такое воздействие на читателя, что ничего не объясняет, а завораживает своей недосказанностью.

Отметим следующее: несмотря на то, что в литературе XX века к данному библейскому сюжету обращались неоднократно, исследователи довольно редко уделяли внимание образу Иуды. Большинство работ на эту тему касаются, прежде всего, анализа произведения Л. Андреева «Иуда Искариот». Также существует немало исследований, рассматривающих библейский сюжет в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Однако основополагающих статей, где бы образ Иуды был рассмотрен с точки зрения его эволюции в художественной литературе и в связи с историческим процессом, существует немного.

С.С.Аверинцев в статье «Иуда» в энциклопедии «Мифы народов мира» помимо евангельского сюжета, упоминает и о существовании традиции неоднозначного толкования этого образа: «Гностическая секта каинитов понимала предательство Иуды Искариот как исполнение высшего служения, необходимого для искупления мира и предписанного самим Христом». Аверинцев замечает, что такая точка зрения, противоречащая христианской традиции, возникла еще во 2 веке и нашла отголоски в литературе XX века, например, у Волошина и у аргентинского писателя Х. Л. Борхеса.

Но Иуда на протяжении человеческой истории воспринимается уже не только и не столько как евангельский персонаж, но и как универсальная метафора, выражающая темную часть души человека, человечества. И этот образ-метафора евангелистами гениально угадан, он глубоко оправдан психологически. З. Косидовский, например, основываясь на более раннем в сравнении с Евангелиями свидетельстве апостола Павла, у которого в описании Тайной вечери Иуда не упоминается высказывает предположение, что «при Павле сказания об Иуде еще не существовало, это легенда, возникшая несколькими десятилетиями позже». Но даже если легенда об Иуде и не основана на реальных исторических фактах, ее появление, безотносительно к сакральному ей содержанию, было закономерным и неизбежным с точки зрения психологии восприятия: «герой» обязан иметь своего «антигероя», чтобы реализовать, воплотить во вне свою внутреннюю суть. Вне этой антиномии (противостояния «света» и «тьмы») герой может существовать лишь в потенции. Гениальность, одухотворенная оригинальность мистерии Христа заключается, однако, в том, что своего антипода «герой» (Христос) в данном случае поражает не силой оружия, но силой любви, Кровью Неповинной.

2.2 Интерпретация образа Иуды в мировой литературе.

Противоречивый и многогранный образ Иуды в таком многомерном качестве и закрепился в мировой литературной традиции, где в отличие от библии он отнюдь не трактуется однозначно как предатель, во всяком случае, в новое время.

Неизменная актуальность библейских тем и символичность образов позволили писателям создать в своих произведениях совершенно разных, но одинаково ярких героев, имеющих единый прообраз - евангельского Иуду Искариота.

Многие выдающиеся произведения мировой литературы, прежде всего «Божественная комедия» Данте Алигьери, закрепили за Иудой «славу» предателя. У Данте Иуда, вместе с другими предавшими (Брутом и Кассием, предавшими императора Цезаря в Древнем Риме), находится в самом ужасном месте Ада - в одной из трех пастей Люцифера. То, что было совершено Иудой, не позволило поместить его ни в какой из кругов Ада, так как это было бы для него слишком малым наказанием.

«Канонический» образ Иуды, представление о нравственной сути его черного злодейства закреплялись в сознании человечества на протяжении многих столетий. И в XIX веке А. С. Пушкин вновь заклеймил предательство «всемирного врага», саму идею предательства в стихотворении «Подражание итальянскому».

Интересна статья Ю. В. Бабичевой «Библейские образы в пространстве русской художественной литературы», в которой автор рассматривает, как «библейский персонаж, превратившись в художественный образ, активно внедрялся в сферу насущных общественных проблем разных этапов русской общественной жизни». Ю. В. Бабичева выделяет три «эпизода», в каждом из которых дается собственная интерпретация образа Иуды в зависимости от социально-исторической обстановки в стране.

Итак, первый этап Ю. В. Бабичева связывает с классической литературой XIX века, когда евангельский сюжет рассматривался, прежде всего, как «торговое дельце». Во времена денежного торжества материальные ценности становились на первый план, в этот период, так же, как и в древние времена, «слова «предать» и «продать» воспринимались как синонимы». Именно так Бабичева объясняет «иудин грех» преступного старосты в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».

В этом же освещении проник древний миф в структуру известного романа М. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы»: героя-стяжателя Порфирия домашние прозвали «иудушкой-кровопивушкой».

Концентрацией тенденции появилась в 1890 году поэма Павла Попова «Иуда Искариот». Вся история заглавного героя с момента зачатия, когда буйно кощунствовал против Бога его отец «заимодавец-фарисей», и до позорной смерти на осине - это обличение «беспокойного и продажного века» господства капитала.

Божественное проклятье за грехи отца и порочное воспитание Иуды сплелись здесь в цепь причин, сформировавших предательство, но вторая причина явно главенствует. Представив древнюю историю в новом освещении, автор поэмы признает, что его упования на воспитательное значение древней легенды невелики: продажный век ежедневно порождает столько нравственных преступлений на почве стяжательства, что литературный («бумажный») Иуда кажется на этом фоне почти безвредным.

Следующий этап интереса писателей к Вечному образу Ю. В. Бабичева отнесла ко столыпинской реакции, «когда социально-психологическая проблема предательства стала злободневной в связи с массовым ренегатством в рядах вчерашних приверженцев революционной мечте. На какое-то время библейский персонаж стал чем-то вроде героя дня». В мировой литературе обозначилась новая тенденция - прослеживать психологические мотивации поступка Иуды. Бабичева связывает трактовки евангельской темы этого периода с мудростью: «Понять - значит простить». Мы можем наблюдать такую психологическую подоплеку в повести Тора Гедберга «Иуда, история одного страдания», в драме А. Ремизова «Трагедия о Иуде, принце Искариотском».

Также в этот «эпизод» Ю. В. Бабичева включила рассказ Л. Андреева «Иуда Искариот», в котором автор не оправдывает предательство, но выставляет «напоказ иные, не столь явные, но типичные его формы».

Третий эпизод Бабичева описывает, как период, когда Иуда становится для писателей XX века не героем, а «орудием злодейства». Искариот принимает облик «рядового обывателя - без идеалов, без принципов». Данный эпизод Бабичева связывает с романом М. Булгакова «Мастер и Маргарита» и повестью Г. Бакланова «Меньший из братьев», в последней мягкий, добрый, безвольный, наивный Иуда совершает цепь мелких предательств.

Приближая библейский образ к злобе дня, Булгаков в современно-сатирическом пласте повествования нарисовал новейшего двойника Иуды - пакостника Алоизия Могарыча, составившего на Мастера ложный донос и получившего гонорар в квадратных метрах освободившейся жилплощади. Всесильный Воланд советует Мастеру, если он исчерпал тему Пилата, заняться Алоизием. Мастер ответил коротко: это - неинтересно. Ошибся Мастер, недооценил живучести явления. А вот сам писатель, по свидетельству вдовы, до последнего вздоха не потерял к нему интереса и уже на смертном одре диктовал страницы о «странной» дружбе Алоизия с Мастером.

В итоге Ю. В. Бабичева в своей статье делает вывод, что образ Иуды «помогал отечественной литературе на разных этапах ее развития исполнять свою общественно-воспитательную роль, вмешиваясь в сложные проблемы смены социальных систем, банкротства религиозных устоев, больных тенденций общественной психологии - с целью утвердить некие абсолютные, общечеловеческие нравственные основы».

Таким образом, мы можем отметить, что рецепция образа Иуды в мировой литературной традиции осуществляется в русле разнообразнейших интерпретаций. Особое место среди интерпретаций 20 в. занимает «крамольная» с точки зрения официального христианства и восходящая по своей сути к учению каинитов интерпретация Х. Л. Борхеса в новелле «Три версии предательства Иуды», где писатель в предельно лаконичной форме дает сложнейшую систему мотивировок поступка Иуды, имеющих единое основание - беспредельную любовь к Иисусу, глубочайшее Его понимание и высшее Ему служение, оговаривая при этом как отличную от трех версию о том, что «Иуда предал Иисуса Христа, дабы вынудить его объявить о своей божественности и разжечь народное восстание против гнета Рима».

И, конечно, одной из самых примечательных интерпретаций истории Иуды, по нашему мнению и по мнению других исследователей, является повесть Л. Н. Андреева «Иуда Искариот», в которой глубоко исследуются психологические причины предательства.

2.3 Основные морально-нравственные идеи рассказа и характер их

подачи в рассказе.

Философская повесть Андреева - о громадной роли творческого свободного разума в судьбах мира, о том, что самая великая идея без творческого участия человека бессильна, и о трагической субстанции творчества как такового.

Интерпретаторы повести Л. Андреева обычно проходят мимо особенностей поэтики, которые в произведениях усложненной структуры могут служить проводниками в лабиринт мысли автора. Поэтика повести Л. Андреева отчетливо сигнализирует читателю о структуре философского метажанра, особенности которой глубоко содержательны.

Основная сюжетная оппозиция повести Л. Андреева: Христос с «верными» ему учениками и Иуда - носит, как это и свойственно философскому метажанру, субстанциальный характер. Перед нами два мира с принципиально разными жизненными установками: в первом случае - на веру и авторитет, во втором - на свободный, творческий разум. Восприятию сюжетообразующей оппозиции как субстанциальной способствуют заложенные автором в образы, составляющие оппозицию, культурные архетипы.

В изображении Иуды узнаваем архетип Хаоса, маркированный автором с помощью ярко выраженной экспрессионистской (т. е. откровенно условной и жестко концептуализированной) образности. Она неоднократно находит воплощение в описании головы и лица Иуды, как бы разделенных на несколько несогласных, спорящих друг с другом частей, фигуры Иуды, то уподобляющей его серой груде, из которой вдруг высовывались руки и ноги, то вызывающей впечатление, что Иуда имел «не две ноги, как у всех людей, а целый десяток».

В этих и других зарисовках облика Иуды настойчиво повторяются закрепленные культурным сознанием за хаосом мотивы беспорядка, неоформленности, переменчивости, противоречивости, опасности, тайны, доисторической древности. Древний мифологический Хаос проступает в ночной тьме, которая обычно скрывает Иуду, в повторяемых аналогиях Иуды с рептилиями, скорпионом, осьминогом. Последний, воспринимаемый учениками как двойник Иуды, напоминает об исходном водном Хаосе, когда суша еще не отделилась от воды, и одновременно являет собой образ мифологического чудовища, населяющего мир во времена Хаоса. Иуда не отрицает своей связи с демоническими силами Хаоса - Сатаной, дьяволом. Непредсказуемость, загадочность Хаоса, потаенная работа стихийных сил, незримо готовящая их грозный выброс, являет себя в Иуде непроницаемостью его мыслей для окружающих. Неслучайно также, в плане ассоциации с Хаосом, с Иудой сопрягаются образы гор, глубоких каменистых оврагов. Иуда то отстает от всей группы учеников, то отходит в сторону, скатывается с обрыва, обдираясь о камни, исчезает из виду - пространство изрезанное, лежащее в разных плоскостях, Иуда движется зигзагообразно. Пространство, в которое вписан Иуда, варьирует тесно связанный с Хаосом в античном сознании образ страшной бездны, мрачных глубин аида, пещеры.

В описании же Иисуса с его учениками оживают все основные атрибуты архетипа Космоса: упорядоченность, определенность, гармония, божественное присутствие, красота. Соответственно семантизированна пространственная организация мира Христа с апостолами: Христос всегда в центре - в окружении учеников или впереди их, задает направление движению. Мир Иисуса и его учеников строго иерархизирован и потому «ясен», «прозрачен», покоен, понятен. Фигуры апостолов чаще всего предстают читателю в свете солнечных лучей. Каждый из учеников - сложившийся цельный характер.

Но в авторской концепции повести архетипические параллели получают нетрадиционный смысл. В мифологическом и культурном сознании творение чаще связано с упорядочиванием и вместе - с Космосом, и гораздо реже Хаос получает положительную оценку. Андреев развивает романтическую трактовку амбивалентного Хаоса, чья разрушительная сила одновременно являет собой могучую жизненную энергию, ищущую возможность отлиться в новые формы. Она уходит корнями в одну из античных концепций Хаоса как нечто живого и животворного, основы мировой жизни, и древнееврейскую традицию видеть в Хаосе богоборческое начало. Русское культурное сознание начала ХХ века часто акцентирует в идее Хаоса творческое начало (В. Соловьев, Блок, Брюсов, Л. Шестов). И в Иуде Андреева Хаос заявляет о себе могучей силой субъективности, проявляющейся в блестящей логике и дерзкой творческой мысли, сокрушительной воле и жертвенной любви свободного бунтаря. В этой связи отношение автора к Иуде в повести Андреева принципиально отличается от отношения евангелистов и признанных авторов богословских сочинений (Д. Ф. Штрауса, Э. Ренана, Ф. В. Фаррары, Ф. Мориака) - как оценкой его роли в истории человечества, так и самой проблематикой его образа.

Противостояние Иуды Христу и будущим апостолам не идентично подсказываемой Библией антитезе зло - добро. Как и для других учеников, для Иуды Иисус - нравственный Абсолют, тот, кого он «в тоске и муках искал... всю... жизнь, искал и нашел!». Но андреевский Иисус надеется, что зло будет побеждено верой человечества в его Слово и не желает принимать в расчет реальность. Поведение Иуды продиктовано знанием реальной сложной природы человека, знанием, сформированным и проверенным его трезвым и бесстрашным разумом. Его «предательство», как он его задумывает, - последняя отчаянная попытка прервать сон разума, в котором пребывает человечество, разбудить его сознание.

Почему, по Андрееву, Иуда предал Христа? Евангельскую версию корыстного расчета Л. Андреев демонстративно отбрасывает. Легче предположить, что именно разрешение Христа свободно брать деньги из общинной кассы подтолкнуло Иуду к предательству, так как делало бессмысленным его воровство и обман. Да и расточительную покупку драгоценного мира, которая, согласно Евангелию, послужила толчком к предательству, Иуда у Л. Андреева делает сам.

Может, тщеславие? Андреев говорил Горькому: «Он, брат, дерзкий и умный человек, Иуда.… Знаешь, - если б Иуда был убежден, что в лице Христа пред ним сам Иегова, - он все-таки предал бы его. Убить Бога, унизить его позорной смертью, - это, брат, не пустячок!». Однако, нам кажется, Иуда слишком любит Христа, что бы желать унизить Его или насладиться Его унижением. Может быть, Л. Андреев говорил не о герое своей повести, а о развитии данного образа?

С.С. Аверинцев считал, что мотивом предательства андреевского Иуды была «мучительная любовь к Христу и желание спровоцировать учеников и народ на решительные действия».

Поступок Иуды Искариота во многом напоминает «акции» эсеров-террористов - современников Л. Андреева: то же пренебрежение своей и чужой жизнью, та же абсолютная уверенность в правоте собственных взглядов на мир, то же желание «подтолкнуть» историю, разбудить сонный и непонятливый народ.

Предательство Иуды, скорее, закономерный этап и последний аргумент в его споре с Иисусом о человеке. «Свершился ужас и мечты Искариота», он победил, доказав всему миру и, конечно, прежде всего Самому Христу, что люди недостойны Сына Божия, и любить их не за что, и только он, циник и изгой, единственный, доказавший свою любовь и преданность, должен по праву сидеть рядом с Ним в Царствии Небесном и вершить Суд, безжалостный и всеобщий, как Всемирный Потоп.

Так думает Иуда. А как считает автор? Л. Андреев называл царствие небесное «чепухой», говорил А.М. Горькому (который, правда, с ним не соглашался): «Я … не люблю Христа и христианство, оптимизм - противная, насквозь фальшивая выдумка». Если приведенные слова соотнести с повестью, то мы вправе предположить, что, по Андрееву, явление Христа народу было никому не нужным, ибо Его «фальшивый оптимизм» не способен изменить природу человека, а может лишь возвысить его ненадолго, как ветер, подымающий сор. Иуда же - трагическая личность, потому что, в отличие от апостолов Христа, понимает все это, но, в отличие от Анны и ему подобных, способен плениться неземной чистотой и добротой Иисуса Христа. Отсюда следует, что автор повести «смело перекраивает двухтысячелетние образы, чтобы с ними перекроить сознание читателя, заставить его пережить открытую автором бессмыслицу и возмутиться ею».

Поступок Иуды никому ничего не доказал: в Синедрионе его осмеяли - их он не обманул, они знали, кого распяли; а для учеников Христа он остался тем, кем, по сути, и был - предателем, виновным в гибели их Учителя. «Почему же вы живы, когда он мертв? - бросает Иуда упрек ученикам Христа. - ... вы на себя взяли весь грех». Это иудина правда. Но нам, как и современникам Л. Андреева, хорошо известно, что Библия не заканчивается смертью Искариота. Завершающие тексты Нового Завета и Священное Предание посвящены как раз истории возникновения христианства, которую начинали именно апостолы Христа, большинство из которых поплатились за свое миссионерство мученической смертью. Значит, правота Искариота не абсолютна. Более того, объявляя постыдное естественным, а совестливость излишней, цинизм разрушает систему нравственных ориентиров, без которой человеку трудно жить. Вот почему позиция андреевского Иуды дьявольски опасна.

Идейный тупик главного героя повести Л. Андреева предопределил и его личную трагедию, ибо его эгоистичный, человеконенавистнический путь к Христу не мог привести к иному финалу. Да, Иуда был способен любить, пусть и одного Иисуса. Но любовь циника, как поцелуй Демона, оказалась в итоге смертельно опасной для Христа и ненужной для всех остальных. Смерть его никого не тронула, а это значит, что и жизнь его была никому не нужна.

Таким образом, отношения Искариота и Иисуса в произведении Андреева остаются загадкой, происходит соединение прекрасного и безобразного. Предатель любит учителя и стремится доказать Христу свою правоту. Андреев пишет о том, что именно провокации, отношения с другими апостолами заставили Иуду обмануть всех и отдать в руки служителям «невинного».

В произведении Андреева отношения Предателя и других учеников Христа показаны неоднозначно. Так же, как и в евангельском тексте, у Андреева их двенадцать. Но в самом рассказе «Иуда Искариот» Андреев представляет читателю лишь пятерых учеников, чьи образы играют определенную, довольно важную роль в произведении. Апостолы в тексте Андреева совершенно разные: у каждого свой характер, свое видение мира, свое особое отношение к Иисусу. Но всех их объединяет одно - любовь к своему учителю и… предательство.

Ученики недолюбливают Иуду, так как не понимают его, видят его неоднозначность: «И у воров есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым говорят они правду, а Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно, и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее».

Таким образом, Иуду и остальных учеников объединяет еще один общий признак - все они в разной степени характеризуются наличием темного, непросветленного, неодухотворенного начала, в противоположность Иисусу. Но только Иуда не скрывает свою двойственность, свое «уродство», свои темные стороны. Этим он выделяется на фоне других учеников. Петр, Иоанн не имеют своего мнения. Они делают то, что им говорят. Всем, кроме Иуды, важно то, что о них подумают. Они зависят не только от мнения учителя (когда Иисус сказал, что Иуда может брать деньги, они не стали с этим спорить), но даже у Иуды они спрашивают, кто будет первым учеником Иисуса.

Парадоксально, но сам Иуда предавал для того, чтоб все узнали, что Иисус «невинен и чист». Зачем же он так настойчиво пытается оклеветать своего любимого Учителя? Иуда делает это сознательно: возможно, в глубине души он надеется на чудо - спасение Иисуса, - он хочет обмануться. А возможно, он предает, чтобы открыть остальным ученикам глаза на себя и заставить их измениться - ведь он настойчиво предлагает им пути ко спасению Иисуса.

Итог оказался не таким, каким его хотел видеть Искариот. Иисус умирает прилюдно. Ученики, отрекшись от учителя, становятся апостолами и несут свет нового учения по всему миру. Иуда-предатель предает и обманывает, в конечном счете, самого себя.

Таким образом, взаимоотношения между Иудой и другими учениками Христа не только раскрывают многие качества его личности, но и во многом объясняют причины его предательства.

Андреев описывает смерть Иуды «на горе, высоко над Иерусалимом». Речь героя, обращенная к умершему Иисусу, перенасыщена вопросительными предложениями: «Ты слышишь, Иисус? Теперь ты мне поверишь? Я иду к тебе. Я очень устал...Но, может быть, ты и там будешь сердиться на Иуду из Кариота? И не поверишь? И в ад пошлешь? Ну что же! Я пойду и в ад! И на огне твоего ада я буду ковать железо и разрушу твое небо. Хорошо? Тогда ты поверишь мне?»

Предатель в рассказе «Иуда Искариот» еще до своего страшного поступка знает место, где умрет. Он избрал «одно дерево, кривое, измученное ветром. Одну из своих обломанных кривых ветвей оно протянуло к Иерусалиму, как бы благословляя его или чем-то угрожая». На этой ветке Искариот собирался сделать петлю. Значит, предатель, идя на преступление, заранее знает исход. Андреев неоднократно подчеркивает, что Искариот «охотно сознавался, что иногда лжет и сам, но уверял с клятвою, что другие лгут еще больше, и если есть в мире кто-нибудь обманутый, так это он».Так, «боясь» быть обманутым вновь, Иуда в последние минуты своей жизни задумывается о том, что даже веревка может предать его.

Предательство Иуды в повести Андреева - предательство по факту, но не по идее. Андреевская интерпретация Иудиного предательства вновь обнажала актуальную с ХIХ века для русского общественного сознания проблему соотношения цели и средств, казалось, закрытую Достоевским.

Сюжет повести Андреева несет в себе историческое оправдание Иудиному предательству. И молчание андреевского Христа иное, чем молчание Христа Достоевского. Место кротости и сострадания в нем занял вызов - реакция на равного. Христос Андреева, как и Христос Достоевского, тоже не позволяет себе нарушить молчание, но по другой причине: не считает нравственным канонизацию никакого одного (на всех и навсегда) разрешения проблемы.

В сознании современников серебряного века вечная проблема соотношения цели и средств трансформировалась в оппозицию: творчество - мораль. Так она поставлена и в повести Андреева. На фоне тенденции героизировать творческий акт Андреев возвращается к концепции трагической природы творчества, выявляющейся в его отношении к морали. В изображении Андреевым предательства Иуды Искариота оживают хорошо известные культурному читателю романтические мотивы душевного смятения, безумия, отверженности и гибели творца, окружающей его тайны, его инфернальности. В отличие от предательства апостолов, принадлежащего эмпирике жизни (оно даже не было замечено очевидцами событий), предательство Иуды помещено автором в сферу субстанциального.

Изображение предательства Иуды в повести Андреева несет в себе все признаки трагедии, зафиксированные известными эстетическими системами Гегеля, Шеллинга, Фишера, Кьеркегора, Шопенгауэра, Ницше. Среди них - гибель героя как следствие его вины, но не отрицания того принципа, во имя которого он погибает, и как знак победы «моральной субстанции в целом»; противоречие между стремлением к свободе и необходимостью устойчивости целого при равной их оправданности; сила и определенность характера героя, который в трагедии нового времени заменяет судьбу; историческая оправданность вины героя и резиньяция героя как следствие просветления страданием; ценность самосознающей рефлективной субъективности героя в ситуации нравственного выбора; борьба аполлоновского и дионисийского начала и др. Перечисленные особенности трагедии маркированы разными эстетическими системами, подчас отрицающими друг друга; в повести же Андреева они служат одному целому, и их синтез характерен для творческого метода писателя. Но трагическая коллизия не предполагает однозначной нравственной оценки - оправдания или обвинения. Ей присуща иная система определений (величественное, значительное, памятное), которые подчеркивают большой масштаб событий, составляющих трагическую коллизию, и особую силу их воздействия на судьбы мира.

Трагическая коллизия, коей предстает перед читателем предательство Иуды Искариота в повести Андреева, не пример для подражания и не урок предостережения, она в сфере не действия, а внутренней работы духа, вечный предмет осмысления во имя самопознания человека.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Леонида Андреева читают уже целое столетие. Пик его популярности пришелся на 1902 - 1908 годы, когда были написаны и опубликованы основные произведения: «Жизнь Василия Фивейского» и «Тьма», «Иуда Искариот» и «Жизнь человека». Андреев был одним из самых издаваемых и читаемых авторов России. Его популярность была сравнима с популярностью Горького, по тиражам он вряд ли уступал Толстому и Достоевскому. Но даже в годы творческого расцвета Леонид Андреев продолжал оставаться объектом нападок критиков и самых разных публицистов, иронично отрицавших качество его прозы и драматургии. Андреева обвиняли в анархизме и безбожии, в отсутствии чувства меры и в слишком пристальном внимании к психопатологии.

Годы, прошедшие после смерти писателя, показали, что интерес к нему не был случайностью, не был волей читателя, стремящегося к массовой культуре. Сейчас можно сказать, что андреевское творчество - мост между XIX веком, прежде всего художественным мировоззрением Достоевского, и творческими исканиями XX века. В течение многих лет литературоведы пытаются терминологически определить метод Андреева. Его называли реалистом и символическим реалистом, декадентом и экспрессионистом, экзистенциалистом и символистом. Видимо, такое многообразие определений свидетельствует о том, что нет смысла в поисках одного-единственного термина, отражающего суть поэтики. Андреевский художественный мир -- предчувствие и предвестие эстетических систем столетия, искания и страдания его героев - пророческий знак грядущих катастроф, многие из них происходят в сфере сознания. Социально-исторический и литературно-философский процессы ушедшего века косвенно оправдали парадоксальный и во многом провокационный метод Леонида Андреева, показали, что его как будто бы искусственный трагизм - свойство времени, а не произвол играющего художника.

Рассказ Л.Андреева «Иуда Искариот» - произведение, которое, безусловно, заслуживает серьезного разговора и по своим художественным достоинствам и по актуальности поставленных там проблем. И сто и тысячу лет назад мы задаем себе все те же вопросы: что правит миром, добро или зло, истина или ложь? можно ли, нужно ли жить праведно в неправедном мире, когда точно знаешь, что строго соблюдать прекрасные христианские заповеди невозможно? Перед нами, таким образом, интереснейшее художественное исследование, осмыслить которое в полной мере непросто. Например, из-за присущего автору «космического пессимизма». Особенность повести «Иуда Искариот» как раз и состоит в том, что в ней автор полемизирует с самим собой, проверяя на прочность «дьявольское» неверие в человека верой Самого Иисуса. Есть и другая очевидная сложность - необходимость знания Первоисточника - Евангелия, его толкований и оценок, популярных в те годы.

Иуда Андреева - классический трагический герой, со всем набором положенных ему признаков: противоречием в душе, чувством вины, страданием и искуплением, незаурядным масштабом личности, героической активностью, бросающей вызов судьбе.

ЛИТЕРАТУРА.

1. Аверинцев С.С. Иуда Искариот// Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1990. Т.1.

2. Андреев Л.Н. Иуда Искариот// Проза. - М.: Издательство АСТ, 2003.

3. Бабичева Ю.В. Библейские образы в пространстве русской художественной литературы// Русская культура на пороге третьего тысячелетия: Христианство и культура. - Вологда: «Легия», 2001.

4. Басинский П.В. Комментарии // Андреев Л.Н. Проза. Публицистика, - М.:ООО «Фирма» Издательство АСТ», 1999.- (Серия «Школа классики» - ученику и учителю).

5. Блок А. Памяти Леонида Андреева // Блок А. Собр. соч. В 6 т. Т. 5. М., 1971.

6. Бродский М. «Вечные вопросы» человеческого бытия в повести Леонида Андреева «Иуда Искариот» // Школьная библиотека. - 2002. - № 1.

7. Булгаков С. Н. Иуда Искариот - апостол-предатель // Булгаков С.Н.Труды о Троичности. - М., 2001.

8. Западова Л. А. Источники текста и «тайны» рассказа-повести «Иуда Искариот» // Русская литература. - 1997. - № 3.

9. Михайлов С. Оправдание Иуды, или Двенадцатое колесо мировой колесницы: Апокрифическое исследование // skrijali.ru/

10. Михеичева Е. А. Художественный мир Леонида Андреева // Литература в школе. -- 1998. - № 5.

11. Спивак Р. С. Феномен творчества в осмыслении русской литературы начала ХХ века: («Иуда Искариот» и «Самсон в оковах» Л. Андреева) // Филологические науки. - 2001. - № 6.

20