Исследовательская работа Изображение войны 1812 года в романах, мемуарах и исторических трудах Р. М. Зотова

Федеральное государственное казенное образовательное учреждение «Тверское суворовское военное училище

Министерства обороны Российской Федерации»

конкурс «Бородинское поле русской славы»

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА

«Изображение войны 1812 года в романах, мемуарах и исторических трудах Р.М. Зотова»

Выполнил:

Имангулов Валентин Ильвирович,

учащийся 8 класса

Научный руководитель:

Степанова Светлана Яковлевна,

преподаватель русского языка и литературы

Тверь, 2012

Оглавление

1.

Вступление

2

2.

Глава 1. Сюжеты 1812 года в художественной и мемуарной прозе Р.М. Зотова

6

3.

Глава 2. Соотношение истории и вымысла в романах Р.М. Зотова, посвященных войне 1812 года

16

4.

Заключение

28

5.

Список литературы

29

Вступление

На современном этапе развития литературного процесса наблюдается повышенный интерес к истории. Окунуться в «дела давно минувших дней», как никакой другой жанр, позволяет исторический роман. В данное время он приобретает былую популярность. Создаются новые произведения, переиздаются написанные ранее. В частности, в последнее время были изданы собрания сочинений Р.М.Зотова, И.И.Лажечникова, М.Н.Загоскина, а также выходят отдельные сочинения уже полузабытых авторов. Кроме того, можно выделить одного из самых популярных нынешних авторов Б.Акунина, романы которого пользуются огромным спросом.

Но, несмотря на изобилие материала, жанр исторического романа все же недостаточно изучен; существует только несколько научных трудов, посвященных этому вопросу. Причины кроются в следующих фактах. Во-первых, в творчестве великих писателей исторические романы рассматривались в контексте всего их литературного наследия, они не выделялись в отдельную дисциплину, а, во-вторых, писатели «второго» и «третьего» порядка практически не изучались. Мы разделяем мнение А.Ю. Сорочана о том, что «творческий процесс должен быть признан единым, и подобное его дробление никогда не шло на пользу целостному пониманию литературы».¹

Одним из самых благоприятных периодов для развития исторического романа принято считать начало XIX века. Большие социальные и политические потрясения (Великая французская революция, наполеоновские и национально-освободительные войны) втянули в водоворот истории миллионы людей, поразили воображение современников. История ощутимо вторгалась в частную жизнь человека, вынуждала его задумываться над проблемами общественного развития, искать ключ к их пониманию в объективном ходе самой истории.

Известен целый ряд научных трудов, посвященных своеобразию русской исторической прозы XIX века (работы М. Г. Альтшуллера, И. П. Щеблыкина, А. В. Чернова, Н. Л. Вершининой, А. Ю. Сорочана). В рабо­тах этих учёных рассматривались различные грани творчества романиста: происхождение и эволюция жанра (в его русифицированной идейно-философской, сюжетно-тематической формах), тематическая классифика­ция произведений, проблема мотивировок и т. д. Однако при анализе свое­образия исторических текстов зачастую уделялось недостаточно внимания проблеме исторической дистанции, вернее, текстам, как бы игнорирующим эту дистанцию. В первую очередь речь идет о сочинениях, посвященных событиям, пережитым самими авторами исторических произведений, со­чинениях как бы автобиографических и получающих продолжение в ху­дожественном творчестве. Именно на таких сочинениях я и остановлюсь в своей работе, ограничившись анализом национальной и частной истории в документальных и художественных произведениях Р.М.Зотова, посвященных Отечественной войне 1812 года.

Итак, русский исторический роман...

Данное направление в отечественной литературе первой половины девятнадцатого столетия было представлено несколькими именами, в том числе Рафаила Михайловича Зотова.

Он испытал влияние различных течений отечественной и за­падноевропейской литературы: сентименталистское наследие Карамзина, Вальтер-скоттовская романическая традиция, творчество французских ро­манистов, в особенности Александра Дюма - общий ряд художественных факторов, повлиявших на формирование литературного облика рассматри­ваемых нами русских писателей.

Эпитет «исторический» применительно к их текстам нуждается в не­котором обосновании. И от него же можно оттолкнуться при рассмотрении теперь уже внехудожественных факторов творчества Зотова.

Итак - эпоха и ее общественно-политический климат: возросший интерес к историческому прошлому народов и государств, эволюционная ступень развития общественной мысли: склонность к анализу и сопостав­лению прошлого и настоящего, обращение к своему духовно-национальному культурно-государственному «Я» через взгляд в давно ми­нувшее. Бури исторических потрясений - войн, катаклизмов, через призму которых преломлялось сознание человека - мыслителя и творца. «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; заветы предков к потомству; дополнение, разъяснение настоящего и пример бу­дущего. Правители, законодатели действуют по указаниям истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей... Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством ви­димого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках: уте­шает в государственных бедствиях... она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости... Вот поль­за: сколько же удовольствий для сердца и разума!...»²

В обширной цитате, взятой из предисловия к знаменитому груду Ни­колая Михайловича Карамзина «История Государства Российского», сло­вами его великого автора точно отображено настроение времени, ставшего колыбелью творчества Р.М.Зотова.

Рафаил Михайлович Зотов, еще будучи юношей, поступает чинов­ником в главную дирекцию петербургских театров, мечтая о поприще дра­матурга. Серьезное увлечение молодого Зотова театром значительно обо­гатило творческую биографию писателя, снискавшего впоследствии широ­кую известность на ниве историко-авантюрного романа, принесшее про­заику звание «русского Дюма».

В августе 1812 года он вступает в ополчение в чине прапорщика. Этот период представляет для нас особый интерес, так как эти события легли в основу исторических романов, посвященных войне 1812 года.

Увиденное, испытанное и пережитое было также впоследствии из­ложено документально, в воспоминаниях. Подобно многим братьям по пе­ру писатель обратился к жанру мемуаров, также требующему дополни­тельного описания. «Мемуары (франц. - воспоминания) - повест­вования в форме записок от лица автора о реальных событиях прошлого, участником или очевидцем которых он был. По форме изложения, идуще­го, как правило, от первого лица, по отсутствию сюжетных приемов, по хроникальности и фактографичности изложения мемуары примыкают к дневнику - периодическим записям о событиях текущей жизни»³.

Такое определение этого жанра дает нам краткая литературная эн­циклопедия. Далее сказано: «По материалу, его достоверности и отсутст­вию вымысла, большинство мемуаров близко к исторической прозе, или научным биографиям, или документально-историческим очеркам. Однако, в отличие от историка и исследователя биографии, мемуарист, воспроиз­водя лишь ту часть действительности, которая находилась буквально в поле его зрения, основывается преимущественно на собственных, непосред­ственных впечатлениях и воспоминаниях; при этом повсюду на переднем плане или он сам, или его точка зрения на описываемое. Естественно, ме­муары не чужды субъективности и по фактической точности уступают до­кументу». Неполнота фактов и почти неизбежная односторонность инфор­мации искупается в мемуарах живым и непосредственным выражением личности их автора, что является ценным «документом» времени. Устой­чивые признаки мемуаров - фактологичность, преобладание событий, ретроспективность материала и взгляда, непосредственность авторских свиде­тельств - все-таки не обеспечивают «чистоты жанра» или четкости границ мемуарной литературы. Трудно отграничить мемуары от автобиографии; в сущности, большинство автобиографий - разновидность мемуарной лите­ратуры, коль скоро автор не подвергает жизненные факты коренной худо­жественной трансформации. Мемуарам не чужды красочность прозы, пристрастность публицистики, научная логика и обоснованность. Жанр мемуара живет и развивается по сей день.

Довольно легко провести границу между мемуарами и романом: «Роман... - эпический жанр, в котором повествование сосредоточено на формировании и развитии личности в её отношениях с окружающим ми­ром. Исторический роман - разновидность романного жанра, сочетающая художественную функцию с научно-познавательной. Главными героями исторического романа выступают реально существовавшие лица, а сюже­ты их основаны на реальных исторических событиях. Однако историче­ский роман как литературный жанр допускает элементы вымысла (вплоть до творческого воссоздания писателем эпизодов, не зафиксированных ис­ториками документально), введение в повествование вымышленных пер­сонажей. Соотношение достоверных фактов и элементов вымысла в исто­рическом романе бывает различным, оно обуславливается и особенностя­ми таланта, и художественными концепциями разных писателей»⁴

Экскурс в теорию и историю литературы наводит на мысль о месте рассматриваемого нами автора в русской и мировой мемуаристике, о при-

роде его мемуарного творчества; о причинно-следственных связях и точках соприкосновения последнего с художественной передачей и осмыслением жизненного эмпирического и исторического материала на страницах лите­ратурных произведений. Так, в общих чертах, я бы обозначил основную проблему, подлежащую рассмотрению в данной работе.

Нам предстоит определить соотношение художественного и мемуар­ного творчества Р. М. Зотова - как очевидца и участника Отечественной войны 1812 года. Такова цель ра­боты. Ее задачи: раскрыть причины обращения его от художественной об­рисовки событий к документальному повествованию (и наоборот), проана­лизировать соотношение истории и вымысла в художественных текстах о войне, интерпретировать трансформацию событий в сознании ее участни­ков, рассмотреть формы участия литератора в военных событиях, рас­крыть и показать особенности художественного развития этого участия, выявить историческую концепцию писателя.

Новизна работы заключается в том, что впервые предпринята попытка исследовать разноплановое творчество Р.М.Зотова (как художественные произведения, так и документально-исторические).

Гипотеза: произведения на историческую тему лишены художественности, так как автор ограничивает себя свободой фантазии, у него нет возможности явного переосмысления фактов и подчинения их условной канве повествования.

В первой главе работы рассматриваются особенности историко-авантюрных романов Зотова и сюжетная канва его мемуаров. Основное внимание уделено наименее изученным текстам - роману Зотова «Два бра­та...», а также его мемуарным очеркам.

Во второй главе «Соотношение истории и вымысла в романах Р.М.Зотова, посвященных войне 1812 года» проводится анализ исторической монографии Зотова, его романов, отражающих события Отечественной войны, а также трудов историка Е.В.Тарле. На основе проведенного сопоставления выявляется историческая концепция писателя.

В заключении делается попытка подвести итоги исследо­ванию проблемы соотношения истории и вымысла в художественных и ав­тодокументальных сочинениях.

Глава 1. Сюжеты 1812 года в художественной и мемуарной прозе

Р. М. Зотова

Участие в войне 1812 года стало важной вехой не только в жизни, но и в творческой биографии выдающегося русского прозаика, драматурга, переводчика, литературного и театрального критика, мемуариста, театрального деятеля Рафаила Михайловича Зотова. В 1810 году Зотов - юный выпускник Петербургской губернской гимназии. Первым официальным «причастием» молодого человека к миру искусства можно считать его поступление в театральную дирекцию на должность канцелярского служителя. Театру Рафаил Михайлович впоследствии по­святит значительную часть своей творческой, и в особенности профессио­нально-общественной жизни. Но нас интересует Зотов - исторический романист, и не в широком, общем рассмотрении данного жанра, а в тесной его связи с одним из ярких моментов жизни литератора.

Ведь совсем ещё молодому писателю было суждено пройти серьёз­ное жизненное испытание - принять участие в войне с Наполеоном:

«В августе 1812 Рафаил Зотов вступает добровольцем в петербург­ское ополчение (с чином прапорщика), в сражении под Полоцком получил 10 ран; участвовал в осаде Данцига... Награждён орденом святой Анны 3-й степени». Во время осады этого польского города он знакомится с М. Н. Загоскиным - выдающимся прозаиком, талантливым комедиографом (как и Зотов, он долгое время служил по театральной части, отдав немало твор­ческих сил драматическому искусству), снискавшим впоследствии и гром­кую славу исторического романиста, в том числе автора романа «Рославлев, или Русские в 1812 году»⁵. Почти одновременное обращение Загоскина и Зотова к новому для них жанру исторического романа в значительной степени объясняется литературной ситуацией конца 1820-х годов: « про­блемы романа, народности, отображения истории в литературе горячо об­суждались в это время...»

Своего рода эволюционной ступенью, подготовительным, переход­ным этапом, предшествующим романическому творчеству Зотова, можно считать сочинение писателем, так называемых оригинальных, или истори­ческих пьес, первая из которых - «Ермак, или завоевание Сибири» - была поставлена на сцене в мае 1818 года.

Верноподданнические настроения будут пронизывать и романы Ра­фаила Михайловича, именно в эти «одежды» облачён патриотический па­фос его эпических произведений. Черта, строго подмеченная критикой, поставившей впоследствии на Зотова клеймо реакционера.

Уже в 30-е годы 19 века Зотов - в ряду известных русских прозаи­ков. Его романы отвечали потребностям широчайшей читательской ауди­тории, благодаря сочетанию интригующего авантюрно-приключенческого сюжета и достоверного исторического материала.

Зотовские романы охватывают эпоху XVII - начала XIX веков. Зна­чительное место в романическом творчестве писателя принадлежит лично­сти и эпохе Наполеона Бонапарта, «в котором Зотов видел необыкновенно­го человека и величайшего полководца ...» И знаменитейшего своего со­временника, ведь Рафаил Михайлович - участник войны 1812 года. Мно­гое из того, что он знал не понаслышке и видел собственными глазами, было отображено впоследствии на страницах некоторых его произведений.

Ю. Н. Сенчуров в своей вступительной статье пишет: «... очень бы удивились те, кто «пропечатывал» (и довольно «зло») романы Р. Зотова, узнав из писем и дневников Л. Толстого мнение совершенно противоположное.

В одном из своих писем Л. Толстой признаётся, что уже два дня не может заниматься ничем другим, как чтением романа Р. Зотова «Леонид, или некоторые черты из жизни Наполеона»: «...до чего же хорош зотовский Наполеон». А ведь именно этим произведением Рафаил Ми­хайлович вступил в литературу - уже как романист.

В книге М. Г. Альтшуллера «Эпоха Вальтера Скотта в России» мы не находим в строчках, посвященных романам Р. М. Зотова, положитель­ных оценок... Альтшуллер справедлив к ним, говоря: «Особую страницу в развитии русского исторического романа скоттовского типа представляет творчество Р. М. Зотова. Читательский успех его романов был весьма ве­лик». Но тут же автор добавляет: « Этот читательский успех в случае с Зо­товым свидетельствовал не столько о таланте, а прежде всего о том, что поэтика его - правда, деформированная и упрощённая, стала доступна не­взыскательному человеку. Нет здесь никакой философии истории, кроме верноподданнических и монархических чувств, примитивного патриотизма…»⁶

Весьма ценными для моей работы являются разъяснения М. Г. Альтшуллера о формуле, по которой построены названия некоторых зотовских романов: «Двойное название указывало, с одной стороны, что про­тагонистом является романический вымышленный герой, с другой сторо­ны, вторая половина заглавия показывала, что в романе участву­ет...историческое лицо» (или речь идёт о важном историческом событии, которое играет важную роль в жизни героя, влияет на его судьбу).»⁷

Но вернёмся к войне 1812 года, личности Наполеона, сюжету, героям произведений Р. М. Зотова, посвященных историческому периоду, в собы­тиях которого принял участие сам автор.

Пожалуй, наиболее интересным с точки зрения данной темы следует назвать более поздний роман «Два брата, или Москва в 1812 году» (1850), ибо именно это произведение содержит в своём сюжете эмпирический ма­териал, вынесенный писателем из событий русской кампании 1812 года, в то время, как «Рассказы о походах 1812 года прапорщика Санкт-Петербургского ополчения Зотова» (1836) представляют собой воспомина­ния о пройденном им же самим военном пути, об увиденном и пережитом автором в достоверном, невымышленном виде.

Цель данной главы - сопоставление романического и мемуарного сюжетов данных произведений; выявление общих черт, точек соприкосно­вения и различий в романическом и мемуарном изложении реальных исто­рических событий и личного опыта автора.

Впечатления, исторические факты, события, личности, дух и на­строение времени, всё увиденное, пережитое и испытанное - материал, приобретающий строительные качества лишь под воздействием ряда фак­торов (художественных и внехудожественных), воли и творческой мысли автора.

«Два брата, или Москва в 1812 году» - результат довольно сложного литературного синтеза: авантюрно-приключенческая окраска и построение сюжета соединены с завуалированными художественным вымыслом фак­тами биографии автора, заключёнными в строгий исторический контекст определённой эпохи. Правда и вымысел интересным образом переплелись в зотовском романе...

Первая его часть - это рассказ о мирном времени, и только с главы девятой начинается повествование о начале войны с Наполеоном: «Какой удар поразил вдруг Москву, когда до неё достигла весть о переходе Напо­леона через Неман. То был удар электрический, потрясший мгновенно всю Россию!»⁸ В предыдущих же главах разворачивались события, происхо­дившие в жизни человека, которого автор называет пустынником. В пер­вой же главе мы очень многое узнаём о главном герое романа, но... прошлое его покрыто тайной... Этому человеку предстоит сыграть роль духовного наставника, воспитателя, ещё одного центрального персо­нажа-подкидыша Саши, наречённого впоследствии фамилией Тайнов.

Не будем комментировать плохо соотносящиеся с темой довоенные главы, а сразу же перейдём к тому месту романа, где Зотов пишет: «Насту­пал знаменитый 1812 год... Русский патриотизм лежал как порох на полке ружья <...> время надобности приближалось, и первая искра, брошенная в этот порох, могла произвести ужасный, небывалый взрыв...» (362).

Этим первым упоминанием о войне автор как бы подготавливает читателя к существенному повороту сюжетного действия, к переходу по­следнего в иные условия и обстоятельства. На романическую арену гото­вится выйти сама история во всём своём общественном драматизме и ро­ковой значимости для человека. Любая война - хоть и жестокий, антигу­манный, но всё-таки двигатель истории, великий вершитель, или разруши­тель людских судеб.

В рассматриваемом романе именно она делает персонажа героем в широком личном, духовном и общественном смыслах. Именно такую лич­ностную интерпретацию «величайшего земного бедствия» даёт своим творчеством Р. М. Зотов - человек, познавший ужасы войны.

С главы девятой можно параллельно рассматривать роман и воспо­минания («Два брата...» и « Рассказы о походах...») по существу основной темы.

Однако и всё сказанное выше нельзя отделить от цельного и много­стороннего сопоставления романического и мемуарного изложения собы­тий войны 1812 года автором - её участником и очевидцем.

«Рассказы о походах 1812 года прапорщика Санкт-Петербургского ополчения Зотова» являют собой образец фактографического повествова­ния от первого лица. По сути, это рассказ автора о самом себе, передача собственных ощущений и впечатлений, подробное описание увиденного и испытанного на дорогах войны. В своих мемуарах Р. М. Зотов с фотогра­фической точностью описывает свой путь от Семёновского плац-парада Санкт-Петербурга до речки Березины в составе дружины народного опол­чения.

А начиналось всё так: «Против Новой Голландии, в доме барона Ролля открылись заседания комитета ополчения. Все явились гуда с просьбами о принятии их в ряды воинства. Явился и я - с великолепным своим званием 14 класса и с пылким воображением шестнадцатилетнего юноши, который шёл с твёрдой уверенностью, что он поймает Наполео­на... Нам дали на обмундировку полугодовое жалованье, и (вообразите мой восторг!) чрез несколько дней я явился в публику с золотыми эполе­тами и в шляпе с султаном...» (473)

«Рассказы...» - это отнюдь не строгий, сухой документальный пере­чень реальных событий. Автор делится с читателем своими ощущениями, даёт субъективную оценку произошедшему. Слог мемуаров сентименталь­но-тёплый, проникнутый духом искреннего высокого патриотизма, брат­ского, участливого отношения к сослуживцам.

«Рассказы...» - не что иное, как ретроспективное «путешествие» ав­тора в свои юные годы. Для шестнадцатилетнего молодого человека уча­стие в столь великом событии представлялось опасным и увлекательным приключением. Ощущение особенного, романтически-восторженного взгляда юности, вероятно, особенно прочно и ярко запечатлелось в памяти P.M. Зотова.

Роман «Два брата, или Москва в 1812году» - отражение в жанре ис­торического романа очень значительного факта биографии Р. М. Зотова. А «Рассказы о походах 1812 года...» - яркое свидетельство того, что значило для Зотова его участие в войне и как оно повлияло на творчество писателя.

Для того чтобы оценить роль «военной» темы в рассматриваемом нами романе, можно просто удалить последнюю из произведения, ... ли­шив его тем самым основы, на которую автор нанизал сложную авантюр­но-беллетристическую «оболочку».

Мемуары Зотова, подобно летописным и иным документальным письменным свидетельствам, имеют более ценность научно-историческую, нежели литературно-художественную. С другой же стороны, мемуары - не просто документальный источник, помогающий пролить свет на опреде­лённый период истории страны. Это важное автобиографическое свиде­тельство писателя.

В сюжетно-композиционном плане « Рассказы...» представляют со­бой путевое описание продвижения воинского соединения к театру боевых действий, занимающее чуть ли не основное место в общем объёме очерка, после того, как действие его выходит за черту Петербурга: «Провожаемые всем почти городом, вышли мы за Московскую заставу и ночевали на Пулковской ...Сколько новых предметов, сколько новых ощущений для каждого в этом первом походном ночлеге. Кто знал тогда, далеко ли едет и приедет ли когда-нибудь назад? Засыпая в углу крестьянской избы, всякий из нас посвятил минут десять на то, чтобы подумать и помечтать о пред­стоящем поприще, которого окончание никто не предвидел...» (575). Именно события, а не их переживание, описание пути, а не психологиче­ского состояния занимает основное место в «Рассказах...». Сюжет путеше­ствия оказывается у Зотова почти авантюрным, а все, что за рамками этого сюжета, практически выключается из текста. Тот же фактографический эффект мы позднее обнаружим и в романе «Два брата...»

После ночёвки на Пулковской, ночлег и днёвка в Гатчине, показа­лись юному Зотову первым наиболее ярким походным впечатлением, ведь ему « первый раз от роду привелось провести две ночи в дымной избе чу­хонца...» (576). Народная, более того, этническая (изба-то финская) «экзо­тика» обогатила общий багаж путевых впечатлений «барского дитяти».

Нелёгкую долю пехотинца испытал на своих собственных ногах то­гда ещё совсем юный Р. М. Зотов. Следующий ночлег был назначен в не­кой деревне Подгорье. Тут с нашим героем произошло «небольшое при­ключение»... Забежав вперёд своих, он попросту сбился с пути. Самоуве­ренность юности сослужила нашему герою дурную службу. Но урок был усвоен твёрдо: «...я никогда уже более не уходил вперёд, а смиренно сле­довал при своём взводе, досыпая при ходьбе до первого привала те часы, которые похищаемы были у меня ранним вставанием» (578). Автор уточ­няет: «...клянусь вам, что после сильного перехода, когда не успеешь хо­рошенько выспаться, то после, идучи в рядах своего взвода, поминутно за­сыпаешь на ходьбе, видишь сны, спотыкаешься и вновь погружаешься в сон. Спросите у армейских фронтовых офицеров, это со многими бывало».

Во время ничем не примечательной дневки в Луге ополченцы «...первый раз услыхали о взятии французами Москвы!!.. Чувство это не­выразимо. Совершенное уныние овладело нами. С каким-то грустным рав­нодушием, с какой - то безмолвной тоской смотрели мы теперь на буду­щее» (579) - делится воспоминаниями автор.

Позволим себе не вдаваться в подробные комментарии относительно дальнейшего пути зотовской дружины в юго-западном направлении, пере­несёмся в ту часть «Рассказов...», которая повествует об участии писателя в боевых действиях. А начиналось это так: «...дежурный по цепи объявил, что он едет от графа Витгенштейна к генералу, командующему нашей колонной, с приказанием немедленно выступить и объявить солдатам, чтоб они готовились завтра к сражению. Как сумасшедшие бросились мы обни­мать офицера и казаков... Все встрепенулись. И дождь, и голод, и вода, и бессонница - всё было забыто в одну минуту. Все поздравляли друг дру­га...» (583) А вот как звучит сюжетное «преддверие» военных глав в рома­не: «Человек предполагает, а Бог располагает, - как справедлива эта по­словица... Сколько планов уничтожает иногда обстоятельство, о котором никто и не думал... Люди похожи на муравейник. С каким трудом и забот­ливостью хлопочут они созидать себе здания, собирать запасы, трудить­ся... мало-помалу огромный муравейник возвышается, красуется, и мура­вьи-строители с гордостью смотрят на него. Вдруг идёт прохожий и с рас­сеянностью проводит...посохом по муравейнику. Вершина опрокинута, здание упало, запасы рассеяны...!» (398)

Подобным вступлением, напрямую перекликающимся с куда более поздними текстами Л. Н. Толстого, автор стремится выразить бедственный характер этого общественно-политического события для мирных жителей Москвы, которая «...встретила весну достопамятного 1812 года самым ве­сёлым и беззаботным образом...» (400). Несмотря на опыты философство­вания, событийная канва, необходимая для занимательности, для Зотова куда важнее и интереснее.

Все тогдашнее российское общество всколыхнулось в едином пат­риотическом порыве. Вот только главный герой романа Саша Тайнов «...не последовал их примеру». Говоря об этом с пустынником, юноша очень волнуется (до слёз!): «Но неужели во время войны все непременно должны сражаться! Ведь тысячи же людей остаются и по должности, и по собственной своей воле...» (409).

Григорий Григорьевич, как сильно ни любил Сашу, всё-таки убежда­ет своего воспитанника в обратном: «Если б у тебя прежде этой войны бы­ла должность, которая требовала бы теперь, чтоб ты остался между нами, то все бы молчали. Но чтоб молодой человек по собственной воле остался в праздности... И в какое время!..теперь, когда вся Европа вторглась в пре­делы России, когда ей угрожают порабощением. Тогда и дети, и старцы, и женщины должны защищать свою родину и православную веру... Ты дол­жен идти на защиту святой Руси... Преодолей себя. Собери все силы сво­его разума и самолюбия, выдержи только первую опасность... Унизиться до трусости ты никогда не решишься, потому что тогда… нельзя тебе будет в обществе людей...» (409)

Не только увещевания своего любимого воспитателя, но и мнение слуги Егора сподвигли Сашу вступить в Московское ополчение. Но аван­тюрный роман не вписывался бы в специфические жанровые рамки, если б в нем не нашлось места сюжетным хитросплетениям мелодраматического свойства.

Решившегося на воинский подвиг Сашу сбивает с пути истинного одно обстоятельство - встреча с матерью, с которой он волею судьбы был разлучён с младенчества. Молодой человек вновь испытывает душевную слабость. Саша стал просить Зембину, чтобы она взяла его с собою прово­дить до ближайшей станции (Зембина уезжала в своё имение в Смоленской губернии. При этом он переодевается в своё « бальное» женское платье (в которое он забавы ради переодевался на праздники в обществе), а саблю и мундир прячет в карете... Недаром Р. М. Зотова называют « русским Дю­ма». В биографии же автора всё обстояло несколько иначе:

«С рассветом (6 октября) проснулись мы. Утро было пасмурное, но без дождя... Наша дружина была последняя. Ей было назначено с воро­нежским полком идти от Юревич влево лесом и прикрывать 24 орудия...» (584). Так начинались боевые действия для Зотова. Чем же для нас инте­ресна та часть мемуаров, в которой автор романа «Два брата...» рассказы­вает о своём участии в сражениях? Именно в этих главах воспоминаний можно увидеть то достоверное, подлинное и невымышленное о войне 1812 года, что особым «прототипическим» образом составило основу описания военных событий в романе.

Но ещё раз повторю, роман не был бы романом, тем более авантюр­ным, если бы его главный герой Саша Тайнов, подобно своему прототипу Зотову, ведомый чувством долга, самоотверженно ввязался в большую драку с французами. Нет, нашему юному романическому персонажу пред­стояло особым образом созреть для подвига.

По пути в материнское имение, он воочию сталкивается с массовым героизмом простых русских крестьян, решивших сжечь дотла свою дерев­ню, дабы ничего не оставить захватчикам: «...Пусть из всего нашего иму­щества достанутся ворогу головешки... не отставать же нам от миру...» (418). Слова старосты глубоко запали в сердце впечатлительного юноши: в этот момент с ним совершилось настоящее чудо: «Неизвестное пламя ох­ватило грудь его, и он мысленно видел себя в военном наряде, бросаю­щимся на толпу врагов... взглянул на женское платье и покраснел от сты­да...» (419)

Саше и его матери предстояла встреча с французами и, если бы не появление русского отряда, начальником которого был Сельмин, им пришлось бы нелегко, но защищая мать и своё достоинство, герой романа «...взял в одну руку саблю, а другою метко выстрелил из пистолета во всадника, грозно размахивая саблею, бросился на ближайшего неприяте­ля...» (425). Саша в женской одежде выглядел очаровательной барышней, и французы просто остолбенели от удивления.

А подоспевший «Шаничка» Сельмин до этого был уверен, что перед ним действительно девушка, таким хорошим лицедеем оказывался на ба­лах выдумщик Саша Тайнов.

Вот так метаморфоза! Но благодаря именно этому судьбоносному случаю, наш герой говорит матери: « Теперь во мне вспыхнула непреодо­лимая страсть к сражению. Поспешу к этому призванию, еду в Москву, отыщу своего начальника и извинюсь в своей глупой отлучке. Говорят, у Можайска готовится русская армия к битве, непременно хочу участвовать в этом великом деле! Благослови меня...» (428).

И вот - Бородино . Саша - в рядах Московского ополчения, которое «стояло на левом фланге русской позиции в числе резервных войск .Оно было дурно обучено и ещё хуже вооружено, так что не могло принести большой пользы в ужасной борьбе между лучшими войнами Европы» (421). Саша Сельмин - адъютант генерала, командующего ополчением. Он «был в восторге при величественном виде стана русских воинов, которые с торжественностью стали твёрдою стопою, чтобы отразить толпы пришельцев. Весь горизонт тёмного осеннего неба был залит заревом пылаю­щих костров… А там, вдали, западное небо горело пожаром, ещё обшир­нейшим от биваков французской армии... Сашино сердце разрывалось от восторга» (431)

«Всё это время слышали мы издали сильнейшую канонаду, и сердце разрывалось от нетерпения. Мы воображали, что город возьмут без нас и что мы уже опоздали...» (574) - читаем мы в воспоминаниях Зотова, где он описывает действие близ Полоцка.

В части романа, повествующей об участии Саши в боевых действи­ях, можно найти много моментов, почти один в один совпадающих с вос­поминаниями Зотова.

Вот сцена первого боевого крещения автора: « Вдруг одно ядро про­жужжало над нашими головами и врылось в землю. Какое-то непонятное чувство стеснило грудь. Лихорадочная дрожь пробежала по жилам. Все с недоверчивостью взглянули друг на друга, и, внутренне стыдясь своей слабости, каждый хотел ободрить другого. Вдруг ещё другое ядро, и то же

движение. Полковник с сердцем стал увещевать нас, что эти поклоны и неприличны, и бесполезны...» (585)

А в романе читаем: «...Ядро пролетело над головами. Саша невольно присел. «Э!» - вскричал Тучков, - каждому снаряду кланяетесь... у вас го­лова устанет, коли всем отдавать по поклону» (434) И тут же умный, опы­том умудрённый генерал старается подбодрить молодого человека: «Мы все в своё время кланялись... Это не трусость. Это инстинкт самосохране­ния...» Вдохновившись, Саша уже гораздо храбрее ведёт себя, выполняя поручение Тучкова: он «поскакал, ядра осыпали его со всех сторон, но он не останавливался...»

А вот что видит ополченец-новичок Зотов: «Чья-то несчастная ло­шадь лежала невдалеке, передние ноги её были оторваны. Нельзя было без величайшей жалости смотреть на это бедное животное, которое с каким-то отчаянием лизало текущую из ран кровь» Так представилось автору ме­муаров «ужасное действие ядра...» (585)

И перед взором Саши Тайнова развернулось потрясающее вообра­жение зрелище: «Лошади с оторванными ногами, с перебитыми челюстями валялись везде... Люди, ещё ужаснее изуродованные» (443).

Часть романа, повествующая о боевых действиях и участии в них главного героя, лишена авантюрной «закрутки» - но только по сравнению с предшествующими сценами. Зотова по-прежнему интересует сюжет, но сюжет батальный требует соблюдения условностей жанра. Здесь гораздо больше патриотического чувства, испытанного в юности самим автором. При этом описание сражения неизменно производит мажорное впечатле­ние - как в батальных сценах романа, так и в соответствующих сценах ме­муаров, герою романа переданы чувствования автобиографического пер­сонажа - только эти чувствования описаны задним числом, гораздо позд­нее... Событийная канва выступает на первый план, основное внимание уделяется эффектным сюжетным ситуациям.

До сих пор мы обращались к тексту романа, но теперь нужно еще раз обратиться к воспоминаниям. Главного героя романа автор сделал участ­ником более значительной битвы при Бородине, а сам был в деле под По­лоцком и получил серьёзные ранения: «...Французские латники врубились в нас, и началась резня. О спасении нельзя было и подумать, всякий только продавал свою жизнь как можно дороже и падал очень доволен, если успе­вал всадить штык свой в бок хоть одному латнику... С первых двух ударов палашом по голове я, однако, не упал, а невинной своей шпагой оборонял­ся и помню, что одного ткнул остриём в бок... Тут я упал, и тогда-то уда­ры и ругательства посыпались на меня, как дождь...» (591). Зотов чудом остался жив. Саша Тайнов тоже был ранен (при спасении от плена ранено­го князя Багратиона). Смертельно же раненый Тучков, заботясь о том, что­бы наградили всех, замолвил слово, чтобы Саше дали за храбрость Влади­мирский крест. Тяжело было юноше уезжать от раненого генерала, которо­го он успел полюбить всем сердцем, но ему приказано, и он «тихо поехал к селу Татаринову, где находилась главная квартира русской армии» (443).

На другой день наш герой Саша Тайнов в Москве встретился со сво­им воспитателем и был безмерно счастлив, «когда упал в объятия дяди; даже на глазах пустынника показались радостные слёзы, и он пламенно благодарит за них Бога: «Вот видишь - сказал он, как неправдив был твой детский страх... ты думал, что непреодолимым малодушием посрамишь своё имя и мундир, а на поверку вышло, что ты был храбр и удивил самых опытных и мужественных людей...» (444). Юный герой романа «Два бра­та, или Москва в 1812 году» лицезреет объятую праведным освободитель­ным пожаром Первопрестольную в тот день, когда французы хозяйничали в захваченной, но не покорившейся древней русской столице. От рук ино­земцев гибнет Григорий Григорьевич Зембин - монах осквернённой окку­пантами святой обители. Саша порывается на месте отомстить убийцам, но умирающий пустынник останавливает своего воспитанника, заклиная именем его матери, приказывает скрыться через тайный подземный ход, отку­да можно было выбраться через сухой колодец (времён набегов Литвы и крымских татар), и завещает Саше «сражаться в рядах русского воинства» при первой же возможности.

А автор романа в своё время находился на излечении в Иезуитском клястере. И именно там, в числе других раненых получил «...известие ра­достное, воспитательное, Москва была свободна, и Наполеон отступал!» (598). При этом «...сила молодости и здорового телосложения вскоре на­чали заживлять...мои раны самым быстрым образом... Первым и беспре­станным желанием моим было поскорее отправиться в армию». Зотов в своих воспоминаниях рассказывает о грандиознейшем Березинском деле:

«Знаменитая переправа, которую сохранят тысячелетия, которую с тех пор столько же описывали и исторически и романтически, которая и будущим легионам писателей будет таким обильным материалом для рази­тельных картин . трогательных сцен и философических рассуждений, - эта переправа проходила от нас, грешных, верстах в двух...» (601). Будущему прозаику не суждено было встретиться лицом к лицу с объятым паникой бегства французом в конце ноября 1812 года. Ко всеобщей досаде опол­ченцев, им пришлось довольствоваться ролью потрясённых зрителей. Ра­фаил Михайлович вспоминает: «С этой минуты начался ужаснейший пе­риод французской ретирады. Оттепель, так много мешавшая наполеонов­ской переправе через Березину, вдруг превратилась в жесточайшие моро­зы, каких мы и в Петербурге редко видывали. Стужа ежедневно усилива­лась и постоянно становилась на 23-25 Реомюра... Воины, пережившие, может быть, Аустерлиц, Эйлау и Бородино, доставались нам теперь очень дёшево. Каждый казак брал их десятками в плен и приводил в каком-то бесчувственном состоянии. Они ничего не знали, не помнили, не понима­ли...» (603). Так описывает свои впечатления о Березине Р. М. Зотов.

Саша Зембин, после того, как на его глазах геройски принимает смерть любимый воспитатель, окончательно примиряется и воссоединяет­ся со своей кровной семьёй, продолжает военный путь, в знак величайшего родственного единения вместе с родным отцом, Иваном Григорьевичем Зембиным, участвует в Европейской кампании 1814 года, плечом к плечу с родителем входит в Париж, где оба в бою получают ранения.

Последние главы романа заняты дневником пустынника, переданно­го им Саше в момент гибели от вражеских сабель, в стенах московского монастыря. В нём содержится тайна личной жизни загадочного героя.

Своеобразным апофеозом поражения, трагическим символом не­справедливой, жестокой войны служит в воспоминаниях Р. М. Зотова опи­сание потрясающей, пронизанной глубоким чувством сострадания и духом гуманизма, сцены спасения им же самим наполеоновского капитана-швейцарца. В финальной части мемуаров автор делится: « Давно уже мы были равнодушны ко всем видам страданий и кончины, но молитва война, умирающего на снегах чужбины, имела что-то необыкновенно трогатель­ное...» (604) Русские солдаты обогрели и накормили своего бывшего не­приятеля. «На другое утро, собрав ото всех товарищей всё, что можно бы­ло отдать ему из одежды, мы заставили его идти с нами до первого отправ­ления большого отряда пленных в Россию. Что с ним после случилось, ни­кто из нас не знает» (605)

Ведя речь о « военной» исторической прозе Р. М. Зотова, созданной автором на основе такого яркого и значительного для истории России пе­риода - эпохи наполеоновских войн (я говорю о кампании 1812 года в рас­ширенном мировом, европейском историко-политическом контексте), сле­дует подчеркнуть, что в художественном плане эта часть его творчества складывалась из нескольких составляющих: особой жанровой традиции и метода авантюрного романа, особого культурно-научного, духовно-общественного настроения, атмосферы, царивших в ту эпоху, и личного опыта писателя; богатого автобиографического материала, накопленного участием в войне 1812 года. Зотов механически воспроизводит и отдель­ные сцены, и психологические состояния героев в романе, следуя тексту собственных мемуаров, но наибольший интерес для него представляет собственно авантюрный сюжет и те батальные сцены, которыми в избытке снабдила романиста Отечественная война.

Глава 2. Соотношение истории и вымысла в романах Р.М.Зотова, посвященных войне 1812 года

Те немногие исследователи, которые занимались изучением исторического романа, так или иначе затрагивают в своих работах проблему соотношения истории и вымысла в литературе подобного рода, и она оказалась весьма сложной. Хотя классицистами она решалась просто: роль романиста ограничивалась тем, чтобы удачно скомбинировать представленные историком факты, включить их в вымышленный сюжет и сделать тем самым историю занимательным повествованием. Романтики же стремились доказать, что по отношению к истине и история как наука, и роман как искусство занимают равное положение, а в процессе ее раскрытия взаимно дополняют друг друга. На первый план выдвигается воображение романиста, который вправе нарушать фактическую верность в пользу эстетической правде.

Затем своим творчеством Вальтер Скотт создал новый - реалистический - метод художественного изображения исторического прошлого. Обращаясь к истории страны, этот автор всегда стремится охватить своим воображением всю нацию. В его изображении жизнь народа является основой жизни страны. И при этом вымысел Скотта «романический сюжет, любовные истории, составляющие неотъемлемую часть содержания его романа, свободно и естественно сливаются с историческими событиями».⁹ С.А.Орлов, рассматривая исторические романы В.Скотта, подчеркивает, что «отличие исторического романа Скотта от научного исследования той эпохи состоит прежде всего в том, что творческий акт художника включает художественный вымысел, как необходимый и обязательный компонент произведения».¹⁰ Сам писатель неоднократно оговаривает свое право в творчестве на вымысел.

Это утверждение справедливо и для жанра исторического романа вообще. Доказательством могут служить слова Добролюбова, который рассуждает о следующей особенности исторических романов. Во-первых, по его словам, исторический материал не находится в полном распоряжении автора, он не может изобретать и вводить сюда все, что может служить для лучшего выражения взятой им идеи. «С другой стороны, он не должен рассказывать нам только то, что нашел в исторических сказаниях, иначе это будет не роман, не произведение поэзии, а прозаическая история»¹¹. И важнейшая задача исторического романиста, по мнению критика, состоит в следующем: соединить два требования - внести в историю собственный вымысел, но обосновать его необходимо на истории, нужно вывести его из самого естественного хода событий, неразрывно связать его с нитью исторического повествования и представить все таким образом, «чтоб читатель видел пред собою, как живые, личности, знакомые ему из истории и изображенные здесь в очаровании поэзии…».¹² При этом необходимо, чтобы эпоха была представлена совершенно верно, чтобы угадан был дух событий, чтобы автор судил своих героев не понятиям своего века, а по их времени.

И.П. Щеблыкин объясняет проблематику изучения исторических романов, выявляя специфику этого жанра, а именно «отсутствие сколь либо определенных граней между вымыслом и реальностью в самой ткани исторического повествования»¹³. Существуют две полярных точки зрения. Одни исследователи считают историческими лишь те произведения, где налицо документально зафиксированная историческая основа, где действуют герои, известные истории, описываются реально происходившие события. Другая точка зрения в признании историческими тех произведений, где при отсутствии документированного материала имеется все же общее познание эпохи через вымышленные персонажи и условные картины. Иногда сторонники подобной теории говорят о том, что исторические факты вообще почти ничего не значат. В итоге такие критики защищают лишь поэтическую правду изображения, отрывая ее от правды исторической. Проблема в том, что факты литературного развития говорят о том, что нет и не может быть какого-то однозначного решения вопроса о сущности исторического повествования. Необходимо учитывать следующие моменты:

1. особенности художественного метода;

2. степень историзма;

3. способ (тип) исторического повествования.

Если взять в целом всю массу произведений с исторической тематикой, то можно наблюдать, что в них история преподносится по-разному: то как фон, материал, на который проецируются проблемы современности, то как объект, подлежащий воспроизведению в рамках своих собственных закономерностей. Границы вымысла здесь будут разные: в первом случае - «писатель может свободно «конструировать» картины исторической жизни»¹⁴; а втором - нет свободы фантазии, какого-то явного переосмысливания фактов и подчинения их условной канве повествования. Исходя из этого, Щеблыкин выделяет два основных типа исторического повествования:

1. романы, на первом плане которых воспроизведение закономерностей эпохи, стремление к объективной оценке роли исторических деятелей;

2. произведения, авторы которых обращаются к историческому материалу в целях аналогии к современности.

Исторические романы Зотова логичней отнести ко второй группе, потому что исторические события являются у него декорацией, фоном, на котором разыгрываются драматические происшествия из жизни главного героя. Желая придать этим событиям особую привлекательность, автор как бы «подгоняет» их под свой замысел. Но исторические несоответствия забываются в ярком динамизме событий. Например, в романе «Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона» правдоподобно отражены некоторые светские, провинциальные, армейские, межгрупповые, кастовые отношения, причем автор, естественно, передает их с позиций своего времени основываясь на исторических реалиях. Но черты времени воссоздаются Зотовым - участником тех событий, так сказать, поверхностно, на бытовом уровне.

А.Ю.Сорочан полагает, что у Зотова история и вымысел не жестко разделены. В своих исторических романах он то и дело принимается описывать битвы, стоящие жизни тысячам. Но автор ведет речь только о внешнем в общественной жизни, излагая диспозиции войск и тексты различных политических договоров. Истинную же мотивировку этих событий романист дает в «романических» главах, предлагая своеобразное домысливание.¹⁵

А.В.Чернов рассуждает о том, что исторический роман начинается с авторской заявки на его создание, а предпосылкой становится кристаллизация в авторском сознании более или менее самостоятельной и относительно целостной философии истории.¹⁶ Сто касается русской беллетристики 20-40 годов, то она явно отдает предпочтение выведению в качестве центрального героя именно вымышленного лица, а не исторического, что позволяло беллетристам решать принципиальные задачи. Например, необходимость преодоления исторической дистанции между героем, автором и читателем. Изображая его, беллетрист не только получал свободе маневра, но и возможность сближения прошлого и настоящего именно в образе этого героя. Исходя из этого, его мысли, поступки не нуждались в дополнительной исторической мотивировке, как нуждаются в ней поступки исторических лиц. Вымышленный персонаж был привлекателен для исторического беллетриста прежде всего своей внеисторичностью; он подчинен не логике исторических событий, но логике обыкновенного человека, и его поступки понятны и естественны и именно в силу своей естественности они усиливают эффект сопереживания читателя. Поэтому беллетрист был вынужден сшивать разнофактурные слои повествования; для этого использовался довольно традиционный прием всевозможных отступлений, то есть введение престранных исторических справок, дающих представление об общеисторическом масштабе событий.

В центре поэтики исторических романов Зотова Чернов видит стержневое взаимоотношение романного повествования и текста-посредника, соотношение исторического и романного хронотопов. Большинство романов Зотова исследователь признает историко-авантюрными произведениями. «Писатель стремился к активному беллетризированию истории и наиболее полно и «откровенно» достигал своей цели не столько в романах, сколько в специальных исторических повествованиях, которые содержали как бы материал (выборку) из разных исторических источников компилятивного характера; они одновременно являлись некими подготовительными материалами к романистике».¹⁷ К таким текстам можно отнести следующие: «Военная история Российского государства», «Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I», «Исторические очерки царствования Николая I», которые служат подготовительным текстом, «текстом-посредником», воплощающим ту «новую» реальность, в которой будут существовать и действовать герои будущих произведений.

Поэтому становится очевидным то, что для понимания специфики авторского взгляда на прошлое, преломленного в беллетристическом повествовании, в подробном исследовании нуждаются не столько исторические прототипы действующих лиц, сколько именно тексты-посредники. Нужно помнить, что именно они становятся для автора авторитетами и историческими источниками, а не сама по себе «объективная» история, изложенная в научных трудах. В своей работе для анализа исторических романов Зотова, посвященных войне 1812 года, мы выбираем в качестве текста-посредника «Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I», потому что здесь наиболее подробно излагается интересующий нас период. Этот труд представляет собой монографию, написанную Зотовым в 1831 году. В предисловии автор подчеркивает, что он использовал несколько источников: с 1804 по 1812 - все военные и политические сведения, и рассуждения были взяты из Жомини, вся кампания 1812 года и осенняя 1813 - из Бутурлина; что касается до внутренних происшествий, то все они были выбраны романистом из «Ведомостей». При этом Зотов замечает, что если у него и есть ошибки, то они вообще свойственны людям. Чтобы понять историческую концепцию Зотова, необходимо обратиться к первоисточникам, в частности, к трудам Бутурлина и Жомини.

Перу Антуана Анри Жомини (военный теоретик, историк; с 1798 года служил в швейцарской армии; с 1804 во французской армии, был начальником штаба корпуса маршала М.Нея; резкие столкновения с маршалом Л.Бертье заставили его перейти в августе 1813 на русскую службу, где он становится стратегическим советчиком сначала Александра I, а затем Николая I) принадлежат «Рассуждения о великих военных действиях или критическое и сравнительное описание походов Фридриха и Наполеона…», «Политическая и военная жизнь Наполеона», «Очерки военного искусства», «Трактат о больших военных операциях». В своих трудах он обобщил опыт войн конца XVIII - начала XIX веков и считал, что победы над противником следует достигать не путем маневрирования без сражения, а решительным сражением; отдавал преимущество наступательным действиям перед обороной; придавал важное значение захвату инициативы, а также моральному факту; подчеркивал исключительно большую роль полководца. Вместе с тем Жомини считал полководческое искусство Наполеона незыблемым образцом военного искусства. Известно, что Жомини проявлял инициативу, вмешивался в операции, подавал наполеону докладные записки.

Принимал непосредственное участие в Отечественной войне 1812 года, в заграничных походах русской армии 1813-1814 гг. и Дмитрий Петрович Бутурлин (русский военный историк, флигель-адъютант императора Александра I, генерал-майор, сенатор, член государственного совета). Впечатления об этих событиях он отразил в военно-исторических трудах, в которых проводил дворянско-монархическую точку зрения, отрицал народный характер войны: «История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году», «Картина осеннего похода 1813 г. в Германии после перемирия, до обратного перехода французской армии через Рейн». Утверждая в военно-исторической науке концепцию Н.М.Карамзина, Бутурлин считал, что лишь деятельность полководца служит источником развития военного искусства. Он критически осмыслил ход и результаты военных действий, влияние материального, пространственного и морального факторов в вооруженной борьбе, причины неподготовленности России к войне. Главную роль в достижении победы в Отечественной войне историк отводил императору Александру I; М.И.Кутузова представлял простым исполнителем его планов. Бородинское сражение считал ошибкой Кутузова, неправильно оценивал Тарутинский маневр русской армии. Обвинял Кутузова в излишней осторожности и медлительности, а идею окружения и уничтожения армии Наполеона Бутурлин целиком приписал Александру I. Подобные трактовки полководческого искусства Кутузова не находили поддержки ни у историков, ни у общественности в XIX веке. Несмотря на это, работы Бутурлина представляют ценность благодаря фактическому материалу.

Таким образом, мы видим, что оба историка оказали сильнейшее воздействие на автора «Двадцатипятилетия Европы в царствование Александра I». Именно благодаря этому влиянию мы встречаем на страницах исторических романов Зотова то верноподданническое чувство, которым проникнуто каждое слово, каждая реплика. Например, в «Двух сестрах»: «…слезы умиления выступают на глазах, когда вспомнишь Александра, объявившего, что «не положит меча пока хоть один неприятельский воин останется в пределах России»…только русский царь с надеждой на Всевышнего и на народ свой мог произнести их».¹⁸

Кроме того, подробно проанализировав исторический труд Зотова, мы обнаружили, что автор использует свою монографию для написания исторических глав в романах, причем иногда текст переносится буквально слово в слово, не говоря уже об общей исторической концепции. Например, когда Зотов в романе «Леонид…» описывает встречу Наполеона и Александра, то он передает впечатление французского императора следующим образом: «Никогда не видал я наружности вместе с тем столь величественной и приятной…разговор живой, понятия быстрые, ум глубокий».¹⁹ В монографии мы обнаруживаем то же самое: «Бонапарте поражен был видом истинно царского величия, блиставшего на челе русского монарха. Невольное почтение видно было во всех речах его».²⁰

Очень показателен для демонстрации буквального совпадения следующий пример. В романе «Две сестры, или Смоленск в 1812 году» Зотов пишет о вступлении французов в Смоленск: «4 августа в восемь часов утра явились французы пред Смоленск, и в девять часов атаковали Королевский бастион. Это первое нападение было отбито. В одиннадцать часов подоспел и сам Багратион со второй своей армией и подкрепил Раевского гренадской дивизией».²¹ В монографии те же события: «4 августа в восемь часов утра явились французы пред Смоленском, и час спустя приказал Наполеон атаковать Королевский бастион. Первое сие нападение было отбито с сильным уроном. В одиннадцать часов прибыл князь Багратион со второй армией и подкрепил Раевского гренадерскою дивизией».²²

Кроме того, для анализа необходимо использовать независимый исторический документальный источник. В данной главе мы будем обращаться к трудам по истории наполеоновских войн Е.В.Тарле.

Романом «Леонид…» Зотов впервые вступил в литературу как прозаик. Он был начат в 1831 году, когда в стране разразилась холера, и во избежание распространения эпидемии театры были повсеместно и надолго закрыты. И писатель решил провести это время в архивах. История занимает в романе Зотова очень много места, он следует своему известному принципу - включать похождения героя в реальные исторические события описываемой эпохи.

В этом произведении, как ни в каком другом из данной группы, представлен широкий временной пласт наполеоновской эпохи - с 1806 по 1813 год. Тогда как в других романах Зотов останавливается на каком-нибудь одном событии тех дней - пожар в Москве, Бородинская битва, Березинская переправа.

Для начала хотелось бы обратиться к исторической личности, о которой заявлено в заглавии романа - к Наполеону, и это не случайно. Наполеон играет в жизни вымышленного персонажа большую роль: он принял Леонида к себе на службу, сделал бароном и графом, до последнего дня своего царствования покровительствовал ему, несмотря на отказ главного героя принимать какое бы то ни было участие в борьбе французской армии с русским императором. Автор подробно описывает сражения, которыми он руководит, приводит пространные речи, якобы произносимые им на советах, подробно рассказывает о его планах. В то же время Зотов ссылается на источники, не устает подчеркивать историческую достоверность своего повествования: «Если встреча героя романа с Наполеоном на поле сражения и вымышленная, то основание совершенно историческое».²³ Основание это было выведено из трудов Жомини, который присутствовал на поле сражения под Прейсиш-Эйлау, он находился со штабом Наполеона в центре, на кладбище.

«Человек, биографию и характер которого я должен дать в предлагаемой книге, представляет собой одно из удивительных явлений мировой истории, и немудрено, что о нем писались, пишутся и еще будут писаться многие тома».²⁴ Так начинает Тарле свою книгу о Наполеоне.

Действительно, такие личности, как великий Наполеон, не балуют историю своим присутствием. Но, если бы такие люди появлялись чаще, может, и не было бы так велико их значение, а значение «европейского всезавоевателя» было просто необычайным. До сих пор сохраняется внимание к этой необыкновенной, невероятно одаренной и в то же время весьма неоднозначной личности. Многие историки, да и просто обыватели, частенько размышляют о феномене Наполеона. Существует очень много различных мнений о нем.

Интерес Зотова к Наполеону был вызван общим настроением той эпохи, сложившейся в России, которая стремилась познать гений французского императора. Как уже известно, писатель принимал участие в войне 1812 года и знал о ней не понаслышке.

Личность наполеона рассматривается с разных сторон. В некоторых главах, посвященных историческим событиям, мы видим, прежде всего, военный гений Бонапарта. В так называемых «романических» главах он представлен с несколько другой стороны: перед читателем предстает Наполеон-человек, со всеми достоинствами и недостатками. Изображая Бонапарта, Зотов показывает быстроту и смелость его решений, величие характера. Наряду с припадками гнева и раздражения Наполеон проявляет великодушие, доброту, любовь и преданность друзьям. Вообще, если говорить о каких-то индивидуальных портретах действующих лиц в романах Зотова, то наполеоновский принадлежит к числу лучших. Это представляется вполне логичным, если вспомнить о том, что историк Жомини был лично знаком с Наполеоном (он работал в его штабе), и поэтому он дает очень подробный рассказ о личности французского императора.

Вполне естественно, что Наполеон в романе появляется в окружении исторических лиц. Талейран, Фуше, Дюрок, Даву постоянно появляются на страницах книги и тоже играют известную роль в жизни героя.

В продолжении романа идет как бы своеобразная комбинация исторических и «романических» глав, которые очень тесно связаны друг с другом и взаимно дополняют одна другую, они гармонично сосуществуют. Сам автор в одном из своих отступлений говорит о том, что материалы для исторических глав были выписаны Зотовым из других военных и исторических писателей, ранее нами уже было установлено, каких конкретно. В них описываюся сражения, принесшие и победителям и побежденным много славы, а пользы никому; упоминаются основные маршалы, указывается расстановка сил противников, повествуется о передвижениях обеих армий. В этих главах Наполеон - великий стратег, гений военного искусства, уверенный в своей победе, мечтающий о господстве над Европой. Этот человек заставлял «дрожать» всю Европу. Никто не мог предсказать, что ему придет в голову и какие действия он предпримет.

Очень плавно в роман вливается несколько другой образ Бонапарта. Это все тот же великий полководец, но в его изображении автор уже проявляет свою творческую фантазию. Из-за многих соответствий с реальной исторической личностью можно судить о том, что Зотов был хорошо знаком с биографией Наполеона и особенностями его характера - на это указывает множество образцов. В доказательство можно привести несколько примеров, проводя параллель между эпизодами романа и трудом Е.В.Тарле «Наполеон».

Первая личная встреча главного героя, Леонида, с французским императором происходит у кладбища при Эйлау. Поняв, что перед ним стоит император, Леонид остановился в оцепенении и с «жадностью вперил он взор свой на существо, перед ним стоявшее, и не верил чудесному случаю, приведшему его столь близко к величайшему военному гению своего века».²⁵ На лице императора в этот момент явилась минутная слабость, которая быстро сменилась привычным спокойствием и величием. Е.В.Тарле следующим образом размышляет об отношении Наполеона к подобным ситуациям: «Наполеон всегда считал, что без определенной, безусловной необходимости военачальник не должен во время войны подвергаться личной опасности по той простой причине, что его гибель сама по себе может повлечь за собой смятение, панику и проигрыш сражения или даже всей войны. Но, с другой стороны, он полагал, что если обстоятельства сложатся так, что личный пример решительно необходим, то военачальник должен не колеблясь идти на огонь…».²⁶ Леонид в этом сражении спасает жизнь Бонапарта и исходит он из монархического принципа, что жизнь всякого государя священна для русского.

Практически все романы Зотова состоят из нескольких частей (обычно их трех, реже из четырех), которые содержат в себе несколько глав. В романе «Леонид…» четыре части, и в первой из них развивается романический сюжет. Во второй части появляются исторические главы. В них перечисляются основные события эпохи наполеоновских войн.

В романе «Два брата, или Москва в 1812 году» романическое начало явно преобладает над историческим. Мы не обнаружим здесь того чередования глав, которое наблюдается в «Леониде». Из исторических событий в этом романе упоминаются Бородинская битва и пожар в Москве, притом переданы они с доскональной точностью. Зотов высказывает мысль о том, что «знаменитые эти события принадлежат истории, а не нашему ничтожному рассказу».²⁷

Очень подробно автор описывает смерть Багратиона. Ознакомившись с трудом Тарле, становится известно, что он был смертельно ранен, в него попал осколок ядра и раздробил берцовую кость. Как истинный офицер, он силился скрыть несколько мгновений свою рану от солдат, чтобы не возникло паники, но кровь лилась из раны, и Багратион стал медленно валиться с лошади. В романе этот эпизод описан следующим образом: «Спокойный и великодушный до последней минуты, он [Багратион - И.Б.] приказывал окружающим его скрывать рану свою от войска, чтобы солдаты не лишились бодрости, и требовал скорейшей операции над раненою ногою».²⁸ То есть, мы видим, что Зотов не утруждает себя поиском каких-либо новых фактов, деталей, а просто перечисляет всем известные события.

Подобный прием в этом романе встречается неоднократно. Например, эпизод, когда наполеон смотрел из Кремля на охваченную пожаром Москву. В книге Тарле мы находим этот эпизод - в этот момент он назвал русских варварами, скифами; французский император никак не мог понять, как этот народ мог поджечь свою столицу. Он считал, что это ужасная тактика, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации. У Зотова в разговоре с Григорием Зембиным Наполеон также называет русских варварами; он был убежден, что в XIX веке это смотрится глупо и дико. Бонапарт возмущен: «На что же эта бессильная злость, это варварство, достойное готов и вандалов!..».²⁹ Также достоверно переданы автором вступление французов в Москву, уход наполеона из Кремля; эпизод, когда он со своей свитой попадает в огненную ловушку, и только случайно проходившие солдаты смогли помочь им выйти; переход в Петровский замок.

Образ графа Ростопчина, московского генерал-губернатора, созданный на страницах произведения Зотова, очень отличается от того исторического портрета, который дает Е.В.Тарле. В романе Ростопчин описан как человек, хорошо знающий русский народ, постигший все величие эпохи, умевший говорить с народом его языком. Перед нами являемся пламенный патриот и «великий гражданин». Автор утверждает, что никогда не могло быть человека более приличного для той эпохи и тогдашних обстоятельств. Его воззвания с жадностью и восторгом читала вся Москва. У Тарле Федор Васильевич Ростопчин - это «человек быстрого и недисциплинированного ума, остряк (не всегда удачный), крикливый балагур, фанфарон, самолюбивый и самоуверенный, без особых способностей и призвания к чему бы то ни было».³⁰ Он взял на себя роль демагога-патриота; им были изданы особые афишки, которые разносились на улицах, притом написаны они были бойким языком с лихими мномонародными вывертами. Пошлость этих произведений заключалась в очевидной надуманности и неискренности. Е.В.Тарле говорит о том, что эти нелепые афишки Ростопчина не производили на народ ни малейшего впечатления. Таким образом, Зотов стремился, скорее всего, воодушевленный высоким патриотическим чувством, идеализировать образ генерал-губернатора, описывая такое знаменательное событие, как захват Москвы французской армией. Такая идеализация вполне может быть оправдана общей идеей романа. Напомним, что в этом произведении Зотов хотел раскрыть истоки массового героизма, который охватывал даже первоначально равнодушных к судьбе Отечества, в особенности из дворянского сословия.

Зотов полагал, что Россия потому одолела Наполеона, что у нее «был добрый великодушный государь, у нее была православная вера, у нее был молодецкий штык, и с первой минуты нашествия никто из русских не сомневался в торжестве своего отечества».³¹

Таким образом, мы обнаруживаем, что Зотов в своих произведениях все исторические главы строит по одному принципу - он использует свой труд «Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I», вставляя из него описания военных и политических событий.

Историографическая концепция Зотова остается неизменной на всем протяжении творческого пути. Раз избранная модель взаимоотношений народа и личности проецируется на разные народы и различные события - но существа дела это уже не меняет.

Заключение

С.М.Петров выражал свое отрицательное отношение к исторической беллетристике. Он признавал, что потребность в подобном жанре была очень большой, чем, главным образом, и объясняется ее широкий поток в 30-е годы: один за другим появлялись новые исторические романы. По его мнению, они стояли на низком уровне, как в познавательном, так и в художественном отношении, и, тем не менее, находили читателя. Исследователь подчеркивает, что исторические романы Р.М.Зотова пользовались довольно широкой известностью.

Очевидно, что в произведениях Зотова не найти никакой философии истории и никакой идеологии, но несомненным является то, что его романы способны поддерживать непрерывный интерес, напряжение у читателя, обладают самобытностью. Несмотря на то, что автор является писателем «второго ряда», его произведения на историческую тему обладают художественной ценностью, представляют интерес не только как памятники литературы, но и являются равноправными участниками современного литературного процесса.

Исторические романы Р.М. Зотова обладают рядом художественных особенностей. Среди них: констатирующая идеологема, наличие текста-посредника, моделирование читателя, соотношение романного и исторического хронотопов, одна и та же формула заглавия, повторяющаяся сюжетная линия.

Все романы объединяет историографическая концепция писателя. Романист проецировал один исторический период, а именно войну 1812 года, на всю историю России и Европы; он все уподобляет периоду царствования Александра I. Именно поэтому мы остановили пристальное внимание на исторических романах, освещающих эту эпоху - они являются наиболее яркими в художественном плане.

Зотов стремился к беллетризации истории: он упрощает исторические концепции, факты, философию и т.д. Он использует приемы цитирования и автоцитирования. Характерно для его произведений упрощение композиционного строения и характерологии (все герои четко подразделяются на положительных и отрицательных, нет междумирия).

Зотов создал свою модель повествования и очень ярко ее воплотил в своем романе «Леонид…». Но в остальных романах она, в лучшем случае, только повторяется, наконец, изживая себя. Мы не видим эволюции творческого метода писателя. Хотя, несомненно, что Зотов немало сделал для развития жанра и оказал определенное влияние на позднейшую историческую романистику.

Список литературы

1. Зотов Р.М. Два брата, или Москва в 1812 году // Зотов Р.М. Таинственный монах…М., 1993.

2. Зотов Р.М. Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона// Три старинных романа. Кн. 1. М., 1990.

3. Зотов Р.М. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996.

4. Альтшуллер М. Г. Эпоха Вальтер Скотта в России. М, 2002.

5. Добролюбов Н.А. Собр. Соч.: в 9 т. М., 1961

6. Карамзин Н.М. История государства Российского. М.: Эксмо. 2007.

7. Краткая литературная энциклопедия. М., «Просвещение»,2002

8. Орлов С.А. Исторический роман В.Скотта. Горький, 1960.

9. Петров С.М. Русский исторический роман XIX века. М., 1984.

10. Сорочан А.Ю. Мотивировка в русском историческом романе 1830-1840-х годов. Тверь, 2002.

11. Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1992.

12. Чернов А.В. Русская беллетристика 20-40 годов XIX века. (Вопросы генезиса, эстетики и поэтики). Череповец, 1997.

13. Щеблыкин И.П. О двух основных разновидностях исторического повествования// Проблемы жанрового многообразия русской литературы XIX века. Рязань, 1976.

1 Сорочан А.Ю. Мотивировка в русском историческом романе 1830-1840-х годов. Тверь, 2002. С.3

2 Карамзин Н.М. История государства Российского. М.: Эксмо. 2007. С.5.

3 Краткая литературная энциклопедия. Стр. 759.

4 Краткая литературная энциклопедия. С. 509.

5 Русские писатели. 1800-1917. Т. 2. М.. 1992. С. 355.

6 Альтшуллер М. Г. Эпоха Вальтер Скотта в России. М, 2002. С. 197

7 Там же. С.198.

8 Зотов Р.М. Таинственный монах; Два брата; Записки о 1812 годе. М., 1993. С.401.

Далее тексты Р.М.Зотова цитируются по этому изданию с указанием страниц в тексте работы.

9 Петров С.М. Русский исторический роман XIX века. М., 1984. С. 35

10 Орлов С.А. Исторический роман В.Скотта. Горький, 1960. С. 125

11 Добролюбов Н.А. Собр. Соч.: в 9 т. Т.1. М., 1961. С. 92

12 Там же. С. 93.

13 Щеблыкин И.П. О двух основных разновидностях исторического повествования// Проблемы жанрового многообразия русской литературы XIX века. Рязань, 1976. С.3

14 Там же. С.5.

15 Сорочан А.Ю. Мотивировка в русском историческом романе 1830-1840-х годов. Тверь, 2002.

16 Чернов А.В. Русская беллетристика 20-40 годов XIX века. (Вопросы генезиса, эстетики и поэтики). Череповец, 1997.

17 Чернов А.В. Русская беллетристика 20-40 годов XIX века. (Вопросы генезиса, эстетики и поэтики). Череповец, 1997. С.199

18 Зотов Р.М. Две сестры, или Смоленск в 1812 году// Зотов Р.М. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996. Т.2. С.624

19 Зотов Р.М. Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона// Три старинных романа. Кн. 1. М., 1990. С.266.

20 Зотов Р.М. Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I// Зотов Р.М. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996. Т.4. С. 553.

21 Зотов Р.М. Две сестры, или Смоленск в 1812 году // Зотов Р.М. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996. Т. 2. С. 630.

22 Зотов Р.М. Двадцатипятилетие Европы в царствование Александра I// Зотов Р.М. Собр. соч.: в 5 т. М., 1996. Т.5. С. 23.

23 Зотов Р.М. Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона// Три старинных романа. Кн. 1. М., 1990. С.218.

24 Тарле Е.В. Наполеон. Минск, 1992. С.5

25 Зотов Р.М. Леонид, или Некоторые черты из жизни Наполеона// Три старинных романа. Кн. 1. М., 1990. С.217.

26 Тарле Е.В. Наполеон. Минск, 1992. С.20.

27 Зотов Р.М. Два брата, или Москва в 1812 году // Зотов Р.М. Таинственный монах…М., 1993. С.430.

28 Там же. С. 438.

29 Там же.С.467.

30 Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1992. С. 156.

31 Зотов Р.М. Два брата, или Москва в 1812 году // Зотов Р.М. Таинственный монах…М., 1993. С.402.