Литературоведческая и историческая статья Идеалы и идеальные образы древнерусской литературы

Литературоведческая и историческая статья

Идеалы и идеальные образы древнерусской литературы

Автор Карнизова Наталья Владимировна,

преподаватель литературы высшей категории

ГБПОУ МО «Павлово-Посадский промышленно-экономический техникум»

г. Электрогорск Московская область

Аннотация: Новую жизнь произведения древнерусской литературы обрели в наше время. Они служат могучим средством патриотического воспитания, вселяют чувство национальной гордости, веры в неистребимость созидательной жизненной силы, энергии, нравственной красоты русского народа, неоднократно спасавшего страны Европы от варварского нашествия.

Ключевые слова: идеал, каноны различных типов житий: мученических, исповеднических, святительских, преподобнических, житий столпников и «Христа ради» юродивых.

Идеал (в переводе с греческого - идеальный образ, идея) определяет способ мыслей человека, его действия, пробуждает стремление к лучшему, к совершенству. Идеалы нравственной духовной красоты русского человека вырабатывались нашей литературой на протяжении тысячелетнего ее развития. Древнерусская литература создавала характеры стойких духом, чистых душой подвижников, посвятивших свои жизни служению людям, общественному благу. Они дополняли народный идеал богатыря - защитника рубежей Русской земли, выработанный народной эпической поэзией.

Большую роль в распространении христианской культуры сыграли возникавшие и растущие монастыри. В них создавались первые школы, воспитывались уважение и любовь к книге, «книжному учению и почитанию», создавались книгохранилища-библиотеки, велось летописание, переписывались переводные сборники нравоучительных, философских произведений. Здесь создавался и окружался ореолом благочестивой легенды идеал русского инока-подвижника, посвятившего себя служению Богу, то есть нравственному совершенствованию, освобождению от низменных порочных страстей, служению высокой идее гражданского долга, добра, справедливости, общественного блага. Этот идеал находил конкретное воплощение в житийной (агиографической) литературе. Житие стало одной из самых популяризируемых на Руси массовых форм пропаганды нового христианского нравственного идеала. Жития читались в церкви во время богослужения, внедрялись в практику индивидуального чтения, как монахов, так и мирян.

Древняя Русь унаследовала от Византии богатые, широко разработанные традиции агиографии. К X веку там прочно сложились определенные каноны различных типов житий: мученических, исповеднических, святительских, преподобнических, житий столпников и «Христа ради» юродивых.

Мученическое житие состояло из ряда эпизодов, описывающих самые невероятные физические мучения. Которым подвергался герой-христианин языческим правителем, полководцем. Все истязания мученик претерпевал, проявляя силу воли, терпение и выносливость, верность идее. И хотя он, в конце концов, погибал, но одерживал моральную победу над мучителем-язычником.

Из переводных мученических житий на Руси большую популярность приобрело житие Георгия Победоносца. На Руси Георгий стал почитаться как покровитель земледельцев, святой воин-защитник мирного труда ратаев. В связи с этим его мучения в житии отходят на второй план, а главное место занимает изображение воинского подвига: победы над змеем - символом язычества, насилия, зла. «Чудо Георгия о змие» в древнерусской литературе и иконографии было необычайно популярным в период борьбы русского народа со степными кочевниками, иноземными захватчиками. Изображения Георгия, поражающего копьем змея-дракона, стало гербом-эмблемой города Москвы.

В центре исповеднического жития - миссионер-проповедник христианского вероучения. Он бесстрашно вступает в борьбу с язычниками, претерпевает гонения, мучения, но, в конце концов, добивается поставленной цели: обращает язычников в христианство.

Близко к исповедническому житию стоит святительское. Его герой - церковный иерарх (митрополит, епископ). Он не только учит и наставляет свою паству, но и оберегает ее от ересей, «козней дьявола».

Мученические жития стали популярны в период нашествия и господства монголо-татарских завоевателей. Борьба с дикими ордами степных кочевников осмыслялась как борьба христиан с "погаными", то есть язычниками. Как высокий патриотический подвиг оценивалось поведение в Орде черниговского князя Михаила («Сказание о Михаиле Черниговском»). Русский князь и его боярин Федор отказались выполнить требование нечестивого царя Батыя: пройти сквозь очистительный огонь и поклониться кусту. Для них совершение этого языческого обряда было равносильно измене родине, и они предпочли смерть.

Широкое распространение получило преподобническое житие. Самым ранним оригинальным произведением данного типа является «Житие Феодосия Печерского», написанное в конце XI века Нестором. Цель жития - создать «похваление» герою, прославить красоту его деяний. Этим определяется отбор материала: «яже о немь достойная»[2]. Подчеркивая истинность и достоверность излагаемых фактов, Нестор постоянно ссылался на рассказы «самовидцев»: келаря монастыря Федора, монаха Илариона, игумена Павла, возницы, везшего Феодосия из Киева в монастырь. Эти устные рассказы, бытовавшие среди монастырской братии и окутывавшие живой человеческий образ дымкой творимой благочестивой легенды, и составили основу «Жития Феодосия Печерского». Задача Нестора как писателя состояла в том, чтобы не только записать эти рассказы, но и литературно их обработать, создать образ идеального героя, который «собою въсемь образ дая»[2], то есть служил бы примером и образцом для подражания. Большое место в житии занимает эпизод, связанный с борьбой отрока Феодосия с матерью. Мать, благочестивая христианка, всячески старалась отвратить сына от намерения посвятить себя Богу: не только лаской, уговорами, но и жестокими мерами наказания и даже истязания. Одеваясь в «худые» одежды, трудясь в поле вместе с рабами, пекарем, Феодосий, сын княжеского тиуна (сборщика налогов), позорил в глазах общества не только себя, но и свой род. Будучи игуменом, он подавал инокам пример исключительного трудолюбия: носил воду из реки, колол дрова, прял пряжу для переплетения книг, ранее всех приходил в церковь и последним покидал ее. «Худость ризная» Печерского игумена противопоставляется Нестором чистоте его жития, светлости души. «Светлость души» позволяет Феодосию стать не только учителем и наставником братии, но и нравственным судьей князей. Он заставил князя Изяслава считаться с правилами и нормами монастырского устава, вступил в открытый конфликт со Святославом, незаконно захватившим великокняжеский стол и изгнавшим Изяслава. «Житие Феодосия Печерского» явилось образцом, определившим дальнейшее развитие преподобнического жития в древнерусской литературе.

Владимир Мономах был одним из самых выдающихся деятелей Киевской Руси. В Ипатьевской летописи князь назван «добрым страдальцем за землю русскую», «братолюбцем и нищелюбцем». Его «Поучение» написано не ранее 1117 года - это рассказ о собственной жизни, письмо к Олегу Святославичу. Свое «Поучение» Владимир Мономах пишет уже на пороге смерти и обращает его ко всем, кто готов воспринимать его заветы, прежде всего, к князьям. «Поучение» содержит как конкретно-исторические, так и автобиографические моменты. В нем Мономах рисует образ идеального государственного деятеля, который ратует за единство родной земли. Сам Владимир предстает перед нами как мудрый правитель, отважный воин и человек, тонко чувствующий красоту окружающего мира. В «Поучении» содержатся те нравственные заветы, которые были и остаются актуальными и по сей день. Это, прежде всего, вера в Бога, который «милостив и премилостив». Мономах советует не забывать убогих, сирот и вдов, не лениться в доме, делать всю работу самому. Воинам он рекомендует быть очень внимательными. В мирное время, следуя его заветам, можно избежать многих проблем: не лгать, не злоупотреблять пьянством и блудом, уделять внимание гостям, невзирая на их социальное положение; не стоит быть ленивым ни в мыслях, ни в делах; «старых чти, как отца, а молодых, как братьев»[10]. Эти заветы похожи на советы родителей, которые желают счастья своим детям

«Житие Авраамия Смоленского» написано Ефремом в первой трети XIII века. Прославляя подвиг «терпения» Авраамия, Ефрем привел многочисленные аналогии из житий Иоанна Златоуста, Саввы Освященного. Перед читателями предстает незаурядная личность образованного, ученого монаха. В пригородном Смоленском монастыре, в селе Селище он создает скрипторий, руководя работой многих писцов. Ученые занятия Авраамия вызывают зависть и негодование игумена и монахов. В течение пяти лет он терпеливо сносит «бесчестье и поношение»[3] братии, но, в конце концов, вынужден покинуть монастырь в Селище и переселиться в город, в монастырь Честного креста. Проповеди ученого монаха привлекли внимание всего города. Популярность и успех у горожан талантливой личности «оскорбляет самолюбивую посредственностью» [3], и невежественные попы и монахи обвиняют Авраамия в ереси. На защиту Авраамия выступили смоленский князь и вельможи, его покровителями стали смоленский епископ Игнатий и преемник епископа Лазарь. Ефрем активно вмешивается в ход повествования, дает свою оценку поведения героя и его гонителей в риторико-публицистических отступлениях. Ефрем резко обличает невежд, принимающих сан священства, рассуждает о том, что никому нельзя прожить своей жизни без напастей, невзгод, а преодолеть их можно только терпением. Только терпение позволяет человеку провести корабль своей души сквозь волны и бури моря житейского. В заключающей житие похвале Ефрем славит не только Авраамия, но и родной город Смоленск.

Литература XIII-XV веков живо откликнулась на все события на Руси. Ведущее место занимают повести, посвященные борьбе русского народа с татаро - монголами. «Повесть о нашествии Батыя» относится к жанру воинских повестей. Ее основная тема - борьба русских людей с врагами, напавшими на их родину. После «Слова о полку Игореве» это лучшая воинская повесть Древней Руси: в ней с большой силой подчеркнуто стремление русских защищать родную землю, не щадя жизни. Повесть призывает к борьбе с врагами, восхваляет беззаветное мужество, воинскую доблесть и геройские подвиги Евпатия Коловрата, дружины, князей и горожан. «Исполин силою»[10], Евпатий Коловрат среди своей героической дружины храбрецов выделяется как былинный богатырь. Его подвиги наводят страх на врагов и в то же время невольно вызывают их восхищение. Даже Батый, жестоко разорявший Русскую землю, воздает должную дань уважения своему противнику, отпуская немногих оставшихся в живых дружинников и отдавая им тело Евпатия. Героический подвиг Евпатия, который с малой дружиной бросился на несметные полчища врагов, объясняется его горячей любовью к родной земле и желанием отомстить врагам за разорение Рязани и за гибель рязанцев. Много образов из народной поэзии вошло в рассказ о Евпатии Коловрате: бой малой дружины с несметной силой татар, разговор раненых дружинников Евпатия с Батыем, поединок Евпатия с Хостоврулом, изображение Евпатия в образе былинного богатыря, сожаление Батыя, что нет у него таких богатырей, как Евпатий.

Новый этап развития древнерусской агиографии связан с великокняжеской Москвой, с деятельностью талантливого писателя конца XIV - начала XV веков Епифания Премудрого. Его перу принадлежат два выдающихся произведения древнерусской литературы - жития Стефана Пермского и Сергия Радонежского, ярко отразившие подъем национального самосознания русского народа, связанный с борьбой против золотоордынского ига. В личностях просветителя коми-пермяков Стефана и основателя Троицкого монастыря Сергия ярко воплотилась идея служения Русской земле, сознание необходимости ради этого преодолеть и победить «страх ненавистной розни мира сего». И Стефан Пермский, и Сергий Радонежский являют собою образец стойкости, целеустремленности, бескомпромиссности. Все их помыслы и поступки определяются интересами родины, благом общественным и государственным. Обучившись пермскому языку, Стефан создает пермскую азбуку-грамоту и переводит на этот язык русские книги. Затем он идет в далекую Пермскую землю, поселяется среди язычников и воздействует на них не только живым словом, но и примером собственного поведения. Стефан срубает «прокудливую березу» [4], которой поклонялись язычники, вступает в борьбу с волхвом (шаманом) Памом. Стефан посрамляет своего противника: он предлагает Паму вместе войти в бушующее пламя огромного костра и выйти из него, войти в ледяную прорубь и выйти из другой, расположенной далеко от первой. От всех этих испытаний Пам категорически отказывается, и пермяки воочию убеждаются в бессилии своего волхва, они готовы растерзать его. Однако Стефан успокаивает разъяренную толпу, сохраняет жизнь Паму и только изгоняет его. Так побеждают сила воли, убежденность, выдержка, гуманизм Стефана, и язычники принимают христианство. Прославляя подвиг Стефана, Епифаний обличает тех христианских священнослужителей, которые добиваются высоких должностей подкупом, мздой, «наскакивая»[4] друг на друга.

В качестве идеала нового церковного деятеля изображает Епифаний Премудрый Сергия Радонежского. На примере жизни Сергия Епифаний утверждал, что путь нравственного преобразования и воспитания общества лежит через совершенствование отдельной личности. Стиль произведения отличается пышной риторикой, «добрословием»[5]. Сам он называет его «плетением словес»[5]. Этому стилю присуще широкое употребление метафор-символов, уподоблений, сравнений, синонимических эпитетов (до 20-25 при одном определяемом слове). Много внимания уделяется характеристике психологических состояний персонажей, их «мысленным»[5] монологам. Большое место в житии отводится плачам, похвале-панегирику.

Риторически-панегирический стиль жития служил важным художественным средством

пропаганды нравственных и политических идей формирующегося вокруг Москвы государства.

Жизненный путь «великого старца»[1], как называли его современники, выглядит парадоксально. Он бежал от общества людей - а в результате стал его духовным предводителем; он никогда не брал в руки меча - но одно его слово на весах победы стоило сотен мечей. Удивительна и сама тайна, окружающая имя Сергия. Почти во всех великих событиях эпохи мы чувствуем его незримое присутствие. А между тем до нас не дошло ни его собственных писаний, ни точной записи его бесед и поучений. Большую часть своей жизни Сергий провел в основанном им Троицком монастыре. Здесь он прославился как выдающийся подвижник в христианско-монашеском понимании этого слова. Помимо этого, Сергий был известен как один из главных приверженцев «общего жития» [1] - новой для того времени формы монашеской жизни на Руси. Однако Сергий не был исключительно церковным деятелем. Его горизонт не ограничивался чертой монастырских стен. В наиболее драматические моменты истории Северо-Восточной Руси он помогал князьям услышать друг друга, убеждал их прекратить кровопролитные усобицы. Слово Сергия призывно прозвучало и в грозном 1380 году, когда полчища Мамая двинулись на Русскую землю. Народ верил одному только Сергию, поэтому князь Дмитрий отправился к нему с небольшой свитой. Дмитрий и его свита присутствовали на литургии, которую служил сам Сергий. Сергий уговорил его отобедать в монастырской трапезной, «вкусить хлеба их» [1]. Сергий сам подал князю хлеб и соль. Эти двум вещам он придавал особое значение. Хлеб - не только в виде просфоры, но и как таковой - был для него символом самого Иисуса. Он не раз повторял слова Спасителя: «Я есмь хлеб жизни» (Иоанн, 9,35). Соль еще с апостольских времен означала благодать. «Слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому» (1-е Кол., 9,6). Подавая князю блюдо, игумен произнес: «Хлеб да соль!» Эти слова были его обычным благословением [9, 194]. Князь встал и с поклоном принял блюдо. После трапезы Сергий окропил Дмитрия и его спутников святой водой. Осенив князя крестным знамением, он громко, так, чтобы услышали все, воскликнул: «Пойди, господине, на поганыа половци, призывая Бога, и Господь Бог будеть ти помощник и заступник!» Потом, наклонившись к князю, Сергий тихо, так, чтобы слышал он один: «Имаши, господине, победити супостаты своя»[8, 146]. Сергий позвал к себе двух иноков и, обращаясь к Дмитрию, сказал: «Се ти мои оружници» [1]. Князь понял, что эти два инока и есть то зримое свидетельство благословения, которое он получил у «старца». Игумен постриг их в великую схиму, и теперь, верные иноческому послушанию, они готовы были следовать за князем на битву. По понятиям иноков схима символизировала доспех, в котором монах выходил на бой с дьяволом. Дмитрий понял, как много дал ему Сергий в лице этих двух иноков. Пересвет и Ослябя - люди не безвестные. Увидев их, каждый сразу догадается, кто послал их с княжеским войском. А необычное одеяние без слов доскажет остальное. Великий князь осознал и то, как трудно далось это решение «старцу», какой подвиг самопожертвования совершил он в эту ночь. Сергий не только посылал своих духовных детей на смерть, но и также совершал прямое нарушение церковных законов. Четвертый Вселенский собор в Халкидоне постановил: монах не должен вступать в военную службу¹. За нарушение этого запрета он подвергался отлучению от церкви. Принцип иноческого послушания перекладывал этот грех на плечи игумена, благословившего своих монахов на пролитие крови. Посылая иноков на битву, Сергий рисковал собственным спасением души.

Заслуги Сергия перед Отечеством не сводятся лишь к его миротворческим походам и благословению воинов, идущих на Куликовскую битву. Для современников он стал подлинным «светильником» - человеком, сумевшим подчинить всю свою жизнь евангельским заповедям любви и единомыслия. Всегда избегая судить и назидать, он учил главным образом собою, своим образом жизни и отношением к окружающим. И народ услышал его безмолвную проповедь. В те времена представление о духовном подвиге связывалось, прежде всего, с уходом из «мира», строгим соблюдением монашеских уставов. С этой точки зрения Сергий был безупречен. Своим «высоким житием» он внушал людям веру в их нравственные силы. В эпоху, когда Русь поднимала голову, расправляла плечи, готовясь к решающей схватке с Ордой, твердость духа, вера в себя были ей нужны не меньше, чем добрые мечи и прочные кольчуги. Необычайная притягательность личности Сергия объяснялась просто: это был человек, который неуклонно, до конца выполнял свой христианский и монашеский долг. Много ли найдется людей, которые никогда не изменяли бы своему долгу? «При имени преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной, - говорил историк В.О. Ключевский. - Это возрождение и это правило - самые драгоценные вклады преподобного Сергия, не архивные или теоретические, а положенные в живую душу народа, в его нравственное содержание. Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо, памятями деятелей, внесших наибольшее количество добра в свое общество. С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народа; они - его питательная почва; в них его корни; оторвите его от них - оно завянет, как скошенная трава. Они питают не народное самомнение, а мысль об ответственности потомков перед великими предками, ибо нравственное чувство есть чувство долга. Творя память преподобного Сергия, мы проверяем самих себя, пересматриваем свой нравственный запас, завещанный нам великими строителями нашего нравственного порядка, обновляем его, пополняя произведенные в нем траты»[7, 209].

Какие же сомнения испытывал средневековый книжник, принимаясь за жизнеописание святого Сергия, какую же ношу ощущал он на своих плечах? Это была не только тяжесть огромной ответственности перед современниками и потомками, но и вполне понятный страх, который испытал бы всякий человек, очутившись вдруг на ладони великана. Но слова, которые предпослал своему Житию Сергия Епифаний Премудрый, стоят дорогого: «Аше бо не писано будет старцево житие, но оставлено… без въспоминаниа, то се убо никако же повредит святого того старца… Но мы сами от сего не плъзуемся, оставляюше толикую и таковую плъзу. И того ради сиа вся собравше, начинаем писати…»[1].

В середине XVI века в Москве на основе устных легенд Ермолаем - Еразмом была написана «Повесть о Петре и Февронии». В ней прославлялись сила и красота женской любви - самоотверженной, глубокой, способной преодолеть сословные преграды и даже

¹Деяния вселенских соборов, изданные в русском переводе при Казанской духовной академии. Т.4. Казань, 1878.

победить смерть. «Повесть о Петре и Февронии» далеко отстоит от канона жития, она близка народной сказке, и, очевидно, поэтому она не была внесена в Великие Четьи Минеи Макария, включившие в свой состав все жития, распространенные на Руси в XV - начале XVI веков. Повесть принадлежит к числу оригинальных высокохудожественных произведений древнерусской литературы, ставивших острые социальные, нравственные и даже политические вопросы. Она стоит у истоков бытовой повести, жанр которой получил развитие в литературе XVII века. Повесть оказала влияние на формирование китежской легенды, которая приобрела популярность в старообрядческой среде, являясь народной утопией о светлом праведном граде, ставшем невидимым и погрузившемся на дно озера Светлояр. Собственно житийные мотивы в повести не играют существенной роли. Нет описания благочестивого происхождения героев, их детства, аскетических подвигов. Дочь рязанского крестьянина исполнена чувства собственного достоинства, женской гордости, необычайной силы ума и воли. Она становится княгиней, любимой и любящей женой. Муромские бояре, жены которых не хотят быть в подчинении у мужички, требуют, чтобы Феврония покинула город. Она соглашается уйти, получив позволение взять с собой самое дорогое. Бояре посрамлены: Феврония берет с собой то, что ей дороже богатства, почестей, власти - своего супруга, князя Петра. Петр и Феврония живут в миру и руководствуются нормами человеческих отношений. Собранные Февронией со стола в руку хлебные крошки превращаются в благовонный ладан, а рогульки, на которых висел над костром котел, по ее благословению становятся наутро большими деревьями. Первое чудо оправдывает поведение за столом крестьянки, знающей цену хлеба, а второе - подчеркивает животворящую силу женской любви. Эту же силу утверждает и посмертное чудо, построенное на отрицании монашеского аскетического идеала. Перед смертью Петр и Феврония становятся монахами, но умереть они решают одновременно и завещают похоронить себя в едином гробу. Тщетно пытаются нарушить волю покойных и похоронить их в разных местах: тела их чудесным образом соединяются. Они остаются неразлучными и после смерти. Торжествует земная любовь над монашеской аскезой и над самой смертью. Та ореолом святости окружаются идеальная супружеская жизнь в миру и мудрое единодержавное правление князя.

Новую жизнь произведения древнерусской литературы обрели в наше время. Они служат могучим средством патриотического воспитания, вселяют чувство национальной гордости, веры в неистребимость созидательной жизненной силы, энергии, нравственной красоты русского народа, неоднократно спасавшего страны Европы от варварского нашествия.

Использованная литература

1.Борисов Н.С. Сергий Радонежский / Николай Борисов. - 4-е изд. - М.: Молодая гвардия, 2009.

2.Древнерусские предания (XI-XVI вв.) Житие Феодосия Печерского. /Сост., вступ. статья и коммент. В.В. Кускова; Подгот. Древнерус. Текста и пер.В.В. Кускова, В.А. Грихина, Г.Ю. Филипповского; Ил. В.В. Носкова. - М.: Сов. Россия, 1982, стр. 25-49.

3.Древнерусские предания (XI-XVI вв.) Житие Авраамия Смоленского. /Сост., вступ. статья и коммент. В.В. Кускова; Подгот. Древнерус. Текста и пер.В.В. Кускова, В.А. Грихина, Г.Ю. Филипповского; Ил. В.В. Носкова. - М.: Сов. Россия, 1982, стр. 73-94.

4.Древнерусские предания (XI-XVI вв.) Повесть о Стефане, епископе Пермском. /Сост., вступ. статья и коммент. В.В. Кускова; Подгот. Древнерус. Текста и пер.В.В. Кускова, В.А. Грихина, Г.Ю. Филипповского; Ил. В.В. Носкова. - М.: Сов. Россия, 1982, стр. 161-195.

5.Древнерусские предания (XI-XVI вв.) Житие Сергия Радонежского. /Сост., вступ. статья и коммент. В.В. Кускова; Подгот. Древнерус. Текста и пер.В.В. Кускова, В.А. Грихина, Г.Ю. Филипповского; Ил. В.В. Носкова. - М.: Сов. Россия, 1982, стр. 230-257.

6.Древнерусские предания (XI-XVI вв.) Повесть о Петре и Февронии. /Сост., вступ. статья и коммент. В.В. Кускова; Подгот. Древнерус. Текста и пер.В.В. Кускова, В.А. Грихина, Г.Ю. Филипповского; Ил. В.В. Носкова. - М.: Сов. Россия, 1982, стр. 318-331.

7.Ключевский В.О. Очерки и речи. Сб. статей. Пг., 1918, стр.209.

8.Памятники Литературы Древней Руси. IV - середина XV века. М., 1981.

9. Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI века. М., 1983.

10.Флоринский С.М. Русская литература. Учебник для средней школы. Издание двенадцатое. М.: «Просвещение», 1966.