Социальный проект «Ветеран, живущий рядом»

МУНИЦИПАЛЬНОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА

С УГЛУБЛЕННЫМ ИЗУЧЕНИЕМ ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДМЕТОВ № 103

Социальный проект

«Ветеран, живущий рядом»

«НУЖНО ОЧЕНЬ ЛЮБИТЬ СВОЮ ЗЕМЛЮ, РЕБЯТА, ЧТОБЫ ПАДАТЬ С НЕБЕС КАК НА ГОЛОВУ СНЕГ…»

Кавтаев Алексей Дмитриевич

Шапкина Валентина Вадимовна

Нижний Новгород 2015 г.

В истории человечества навсегда останется память о Великой Отечественной войне советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Огромное историческое значение победы, достигнутой во Второй мировой войне, и решающий вклад в ее достижение со стороны советского народа считалось до сих пор общепризнанным. Но в последние годы все это стало пересматриваться. К сожалению, оценки этого героического события сейчас весьма противоречивы. Наиболее распространенный в публицистике тезис состоит в том, что мы "неправильно" воевали, что страна вообще к войне не была готова и т.д. Результат таких публикаций оказался весьма плачевным. Не только на Западе, но и у нас, в России, Великая Отечественная война стала для некоторых представителей подрастающего поколения войной неизвестной… Настало время серьезного разговора о войне…

МЫ ВСЕГДА БУЕМ ПОМНИТЬ НАШИХ ГЕРОЕВ!

Кровяная вода

РЫБАКОВ Генрих Макарович

Родился в 1925 году

Рядовой, воевал на Карельском фронте в составе 98-й гвардейской воздушно-десантной Свирской Краснознаменной дивизии. Участвовал в Свирско-Петрозаводской операции.
Награждён орденом Красной Звезды и медалями.

В январе 1943 года пришла повестка - на призывную комиссию. Пошел, сказали: собирайся, 2 февраля в 5 часов вечера приходи к военкомату с вещами. С легкой душой собирался - не знаю почему, но с легкой. Ни о чем не думал, как-то все было так, как надо. Надо идти воевать - что ж, пойду. Исполнилось мне тогда 17 лет и 5 месяцев...

Воздушно-десантная дивизия формировалась в Дмитрове. Там хорошо было. Командиры знали, что с нами вместе на фронт пойдут, и не мучили нас. Уйдем в лес на учения, а там нам командуют: «Спите! Только лицом кверху!» - чтоб проверка не застукала, а то когда лицом вниз спишь, морда опухает...
Учили нас с парашютом прыгать. С самолета прыгали, с грузами - минометами, мешками... Уже осень стояла. Приземлились как-то на учениях около картофелехранилища. Женщины перебирали картошку, испугались нас, бросились бежать, а мы - не успели парашюты отстегнуть -картошку за пазуху набивать... Спали прямо в поле, нас там целая бригада была. Картошку ели. Все изгороди поломали на костры. Потом командиру бригады прислали счет на большую сумму, но, к счастью, нас уже послали на фронт.
...Мы не знали, куда едем, ничего не знали. А по дороге наловчились выхватывать флажки у стрелочников. Держим одного за ноги, он на ходу хвать флажок, стрелочник кричит, бежит, кулаками машет! А мы - ха-ха-ха! Бросим ему флажок - и до следующего переезда... Мальчишки, совсем мальчишки были.

Приехали на фронт. Лес какой-то. Комаров - ужас! Поставили шалаши и две недели в лесу жили. Это было не доходя Лодейного Поля километра два-три, в Карелии. А потом выдали нам боевые патроны, гранаты, мины, на плечи плиту от миномета я надел, и пошли.
Утром 21 июня началось. Река Свирь была границей - на той стороне финны, на этой - наши. Подошли мы к реке. Там окопы. Сидим в окопах. Нам не страшно было - ни капли не страшно. О-о-о! Стреляют! Идет артподготовка!
Ад кромешный на той стороне был. Мы из окопа выглядываем, а на том берегу все горит... Но не страшно было. Сидели, болтали, сухой паек ели... Один из госпиталя у нас был, пожилой, Перепелкин... Ох, он весь зеленый был! Он нам говорил: «Пацаны, что вы понимаете в войне!» А мы ему: «А ты-то что понимаешь?» А он: «Ох, вот будете стариками, будете своим внукам рассказывать: «Дело было под Свирью...». А сам весь зеленый, трясся, боялся очень...

Первый бой - самый нестрашный. Ничего не видели еще - ни убитых, ни раненых... Все равно как в войну играли...
Раздали нам красные жилеты надувные - тем кто плавать не умеет. Я умел плавать и не взял... Потом - «Вперед!» Как выскочили на берег -кругом все горит! Влезли мы на понтоны и поплыли на тот берег... А финны как начали по нам палить... Река вся бурлит, фонтаны кругом от пуль и снарядов... Наш берег весь зашевелился, пошли лодки, понтоны... Убитые поплыли. Те, кто был в красных жилетах, плыли, как поплавки, -они ведь не тонули, их просто переворачивало... А рыбы сколько было!
У нас сломались весла. Стали грести руками, а потом вообще бросили этот понтон, и по грудь в воде пошли на чужой берег. Когда на чужом берегу находишься - чувство какое-то странное, захватчицкое...

В лесу сплошь воронки и деревья поваленные. Командир наш бежит впереди - «За мной! За мной!». Километра четыре-пять так пробежали, но никакой усталости не чувствовали... Какая там усталость - как заведенные...
Выскочили на полянку. Вдруг - взрыв. Все сразу легли, смотрим - один стонет. Ой, наш второй номер! Часть ноги вырвало, и руку...
Собрались мы. Командир взвода выяснил, кто в расчете с раненым, и сказал: «Отнесите его к переправе, а мы вперед пойдем...». И они ушли. И тишина. Миномет в 70 кг с нами, раненый лежит без сознания. Солнышко, полянка...
Только мы сделали носилки из сучьев и хотели его нести, как тр-р-р-ы! - очередь пулеметная. Мы легли. Очередь опять, ближе на этот раз... Мы прыгнули в воронку с водой, но только голову высунем - опять очередь... «Ну, Васька, пропали! - говорю. - Это «кукушка» (снайперы так звались, на деревьях сидели)». Замерзли мы в воде, дрожим, раненый в траве лежит...
И вдруг бежит из нашего батальона взвод, впереди опять лейтенант, за ним солдатики... Мы встали, кричим: «Тут кукушка на дереве!». Они гранату бросили, пальба началась... Мы с Васькой схватили раненого, и в лес.
Потом раненый замерз, крови много потерял. Мы напоролись на какой-то финский блиндаж пустой, нашли там шинель финскую голубоватую, покрыли его, дотащили до берега. Там наши были. Они увидели шинель финскую, и заорали: «Куда финна тащите! Давай прибьем его!». А мы: «Да вы что! Это наш, раненый!».
Там рядом увидел мертвого финского пулеметчика. Он цепочкой был прикован к пулемету. Длинная цепочка, метров 10... Он, видно, почувствовал что наши бегут, хотел спрятаться, а уйти не мог, цепочка мешала...

...Юрка Швыков. Я шел, смотрю - он в канаве что-то возится. Оказывается, с убитого финна сапоги стаскивал. Стаскивает, а финн за ним волочится. Никак не получается. Тогда он взял штык, воткнул финну в грудь, пригвоздил его к земле, и говорит мне: «Подержи его...». Я говорю: «Ты что? Нельзя ничего с убитых брать, плохая примета». А он все равно снял сапоги, надел их, и пошел... В этих сапогах его и убили.
Утром вышли к деревеньке под названием Железная Гора. Вырыли окопы, сидим. Начали нас обстреливать из зенитных установок. Вся бригада была здесь, около трех тысяч человек. Неподалеку большая деревня - Большая Гора. А между ними текла речка.
Большая Гора видна как на ладошке: финны суетились там, стреляли по нам из зенитных пулеметов, но мы сидели в окопах. Вдруг раздался взрыв над головой, и Юрка Швыков схватился за ногу. Я разрезал ему штанину - смотрю, кровь. Говорю: «Юрка, теперь домой поедешь! В госпиталь!». И он, легко раненный, ковыляя, ушел искать поляну, где раненые собирались.
А мы лежали в окопах весь день. Голодные - ужас. Там тек родничок, и пили воду из него, чтобы голод забить. А с утра нас стали обстреливать из минометов. Высунулись - с горы цепи финских солдат спускаются, кричат что-то... Меня послали в переднюю цепь, к пехоте. Я выкопал окоп, влез в него, карабин оставил на бруствере. Смотрю, как финны спускаются по горе. Вдруг страшный взрыв, мина разорвалась на бруствере. Потом тихо. Слышно - финны пошли в атаку, кричат. Я высунулся - рукава у них засучены, из автоматов палят, а у нас карабины... Я схватился за свой, хотел стрелять - гляжу, он весь осколками изрешечен, и ствол набок...
Побежал назад. Там изгородь была, у изгороди - пулеметчик. Он кричит: «Давай сюда, у меня второй номер убит, за него будешь! Подавай ленты!». Такой разгоряченный, палит... А финны совсем рядом. Я стал подавать ленты. Вдруг он схватился за руку: «Все, отстрелялся!». Я стал стрелять, он одной рукой мне стал подавать, и тут что-то у нас заело, а финны обходят...
Он на меня облокотился, и мы побежали назад. Оказывается, сзади был штаб батальона. Выполз оттуда кто-то и послал меня в окоп впереди. Винтовки нет, только две гранаты... Финны уже были в 20-30 метрах. Около окопа раненый лежит. Ну все, думаю... И тут закричали где-то вдалеке «ура!». Нам на помощь шла другая бригада.
Финны оказались зажатыми между нами и той бригадой. Мы стреляем, те стреляют, финны стреляют... Побило там много. И свои своих...
И все стихло. Тишина. Только что казалось никого нет, один огонь и снаряды... всех убили... и вдруг смотришь - один из окопа вылезает, потом - второй, третий, четвертый... Пулеметчика раненого отправили в госпиталь.

...А потом нас заставили копать братскую могилу. Наших там погибло... За три-четыре дня около 2 тысяч человек. И раненых всех, и Юрку Швыкова в финских сапогах отступающие финны зарезали на поляне, где они собирались...
Братская могила была метров сто. Клали убитых слоями. Слой в ряд. Потом похоронная команда известью их посыпала. И опять слой...
После пошли пить к ручейку. Каской зачерпни - какая-то вода мутная. Глядим, а метра на три выше в ручье лежат убитые поперек ручья. Кровяная вода... Но мы все равно напились.
Собрали нас остатки, пошли мы в Большие Горы. Идем по лесу, и попали под артобстрел. Обстрел в лесу - это ад кромешный. Снаряд разрывается вверху, внизу, деревья ломает... Очень страшно.
Тут-то меня и засыпало землей. Контузило. Видно было только одни ботинки. А ботинки у меня были очень хорошие, английские, из коричневой кожи. Но я ношу 41-й размер, а ботинки-были 45-го. Надо мной все еще смеялись...
Я потерял сознание и пропал бы, если бы не Вовка Филин, москвич, мой котелошник и друг закадычный. Мы с ним договаривались всегда после боя искать друг друга, чтобы знать - жив, ранен, убит... Он меня и нашел, по ботинкам узнал. Откопал. Снесли меня в санбат.
Пролежал я там трое суток. А на войне самое страшное - отстать от своих. Ну я и стал говорить врачу, когда очнулся, чтобы он меня отпустил. В ушах звенело, голова страшно болит... Он меня не отпускал, хотел в госпиталь отправить. Когда все уснули, я собрал свои пожитки, карабина у меня не было уже, и побежал догонять своих. Трое суток плутал, но нашел.
Леса, болота... Шли окружать финнов, чтобы перерезать дорогу. Целую ночь - по болоту. Впереди проводники. Настелена лежневка. Бревна скользкие. Вонища. Ночь была полутемная, сумеречная. Я нес плиту от миномета, напарник - мины. И стали мы с ним меняться. Остановились, я ему отдал плиту, сам взял мины. Поменялись, он надел плиту, побежал догонять своих, на бревне поскользнулся, и упал. Только забулькало, и все. Как будто его и не было. Даже закричать не успел.

А вот еще случай... Это было уже у линии Маннергейма. Раз пошли мы за обедом, километра два. Там наши стояли. Связисты, артиллеристы... Полянку проходим, красивая полянка. А там сидят человек двенадцать наших, уже получили ужин, едят. Тихо у них, мирно, хорошо... Мы прошли по тропинке дальше, и вдруг обстрел. Легли за камни, и через 5-10 минут обстрел вдруг кончился... Опять тихо. Получили ужин, идем обратно... 0-о-ой! А полянка, где мы были, исчезла. Вместо нее - одна большая воронка, яма. А на деревьях вокруг тряпки висят, шмотки мяса... Всего-то времени прошло ничего. Все погибли, двенадцать человек.

...Шли почти неделю без отдыха. Идешь спишь. Потом проснешься, а ты все идешь. Пришли на станцию, погрузили нас в эшелоны, и поехали мы из Карелии. Туда привезли нас десять эшелонов, а оттуда - два.
Целую неделю ехали... Оказались в Могилеве.
Формировали нас там заново - сливали с теми, кто воевал на Украине. Потом приехали «покупатели». Меня и «продали», потому что незадолго до этого у меня украли шинель и старшине не хотелось за нее отвечать. Он меня и продал.
Может, жизнь мне спас тот, кто шинель украл. Потому что всех наших и Вовку Филина, моего друга, потом послали в Венгрию, и там почти все они погибли на озере Балатон...

ИВАНЧУК Борис Николаевич

Родился в 1925 году.

Рядовой, служил в 19-й гвардейской воздушно-десантной бригаде, потом в 299-м гвардейском стрелковом полку. Принимал участие в Свирско-Петрозаводской операции, формировал реку Свирь.
Награждён орденами Отечественной войны II степени, Красной звезды, Знак Почета, медалями За доблестный труд, За Победу над Германией, Ветеран труда и более 15 других медалей.
Кандидат технических наук, старший научный сотрудник, «Заслуженный машиностроитель РСФСР». Автор 76 изобретений и 56 научных трудов.

Мой путь к Карельскому фронту начался задолго до того, как я попал туда. Я был десантником в 19-й гв. воздушно-десантной бригаде до января 1944 г., когда нашу бригаду переформировали в 299-й стрелковый полк. С этого момента началась боевая подготовка к боевым действиям в составе пехотных частей. Эта подготовка закончилась тем, что нас в начале июня 1944 г. погрузили в эшелоны и отправили на Карельский фронт.

Числа 10-15 июня 1944 г. наш эшелон прибыл на небольшую станцию Оять, откуда мы пешим строем с полной боевой выкладкой двинулись сторону Лодейного Поля. Путь был долгий, несколько десятков километров, а погода стояла жаркая, поэтому ребята устали от той ноши, которую они тащили на себе: противогаз, саперная лопатка, каска, бронежилет, и начали понемногу избавляться от этой ноши, выбрасывая ее в кусты у дороги. Правда, кто-то из командиров заметил это и заставил ребят возвратиться искать свое имущество. Но, к сожалению, не все нашли его, а в результате очень об этом пожалели во время первых же боев, т. к. многим каска, лопатка и бронежилет спасли жизнь, а часть ребят, оставшихся без них, поплатились жизнью.

По прибытии на место дислокации сразу же началась подготовка к форсированию Свири. С этой целью даже был организован небольшой лесопильный завод, на котором из сваленных деревьев делались доски, а из них тут же сколачивались лодки.
21 июня 1944 г. с раннего утра наша авиация начала бомбить противоположный берег р. Свирь, а после бомбежки подключилась артиллерия и тяжелые минометы. Противоположный берег реки был покрыт огнем и дымом, да и наш берег все время содрогался от разрывов бомб и снарядов.
Затем артиллерия перенесла огонь вглубь обороны финнов, а нам была дана команда на форсирование Свири. Быстро начали сталкивать на воду лодки и плоты. Нашему взводу повезло, так как нас усадили не на те лодки, а на машины амфибии.
Несмотря на усиленную атрподготовку, на вражеском берегу еще остались огневые точки, которые начали вести огонь по наступающим плавстредствам, в результате чего несколько лодок и плотов были потоплены.
После высадки на берег мы буквально на плечах противника начали быстро продвигаться вглубь его обороны. Но наше быстрое продвижение вскоре было остановлено шквальным огнем в районе деревни Назарьевская. Мы вынуждены были залечь и окопаться. Попытки поднять нас в атаку не увенчались успехом, мы только понесли потери и ни на шаг не продвинулись вперед. Пришлось ждать поддержки от артиллеристов, но вместо пушек по Назарьевской ударили наши знаменитые «Катюши». Но с «Катюшами» нам не повезло. Наш батальон довольно близко продвинулся к Назарьевской и «Катюши», ударив по позициям финнов, задели и наши окопы.

Попасть под огонь «Катюш» было ужасно. Снаряды рвались рядом друг с другом, кругом летели осколки, земля ходила ходуном, дым, огонь. Этот обстрел запомнился мне на всю жизнь. В результате этого обстрела наша рота потеряла несколько солдат. В этом же бою был ранен наш командир полка полковник Герасимов. Когда огонь «Катюш» был перенесен вглубь обороны финнов, мы поднялись в атаку, ворвались в деревню и выбили их оттуда.

После разгрома финнов под Назарьевской наш путь лежал на город Олонец. Несколько дней мы продвигались с боями вперед. Тяжесть этих боев усугублялась тем, что их можно было вести только на узкой полосе вдоль дороги, которая хорошо простреливалась финнами. За пределами этой полосы в основном были непроходимые болота. Через несколько дней мы добрались до Олонца. Мне запомнилась длинная улица, по которой мы с боем дошли до конца города и наткнулись на речку, забитую лесосплавом. На другом берегу реки никого не было, но стояли целые ряды каких-то сараев. Мы перебрались по крутящимся плавающим бревнам на другой берег речки, это была речка Олонка, и ворвались в сараи, но и там никого не было. Зато в сарае, в котором оказались мы с товарищем, в противоположной стене были маленькие окошечки, через которые мы увидели убегающих финнов и начали стрелять по ним, но они быстро скрылись.

Вдруг мы услышали за дверью крики и стрельбу. Мой товарищ выскочил из сарая и тут же был в упор расстрелян финнами. Я понял, что мы в пылу погони оторвались от своих и оказались в окружении в этих сараях. Мне некуда было деваться. Выскакивать из сарая через дверь значило идти на верную смерть. Спрятаться в сарае было негде. Единственным убежищем могла быть большая железная бочка, которая лежала на полу сарая. Недолго думая, я забрался в эту бочку. Бочка лежала дном к двери, поэтому я ничего не мог видеть, что делается за дверью, но я услышал, как кто-то распахнул дверь и выпустил очередь из автомата в темный угол сарая, при этом несколько пуль рикошетом скользнули по моему укрытию. Потом все стихло. Я понимал, что долго пролежать в бочке я не смогу, но и вылезти из бочки и посмотреть, что происходит за пределами сарая и на берегу речки, я не мог и надеялся, что, может быть, мне удастся убежать из сарая. Стараясь не греметь автоматом о бочку, я выполз из нее и подполз к двери. В щель приоткрытой двери я увидел, что против двери укрывались за какими-то ящиками и бревнами финские солдаты с пулеметом, направленным на противоположный берег реки. Я понял, что мне остается только ждать нового нашего наступления и вернулся в свое укрытие. Через какое-то время я услышал разрывы мин, стрельбу и крики наших ребят. Я выбрался из бочки и увидел, как наши солдаты пошли в наступление, но им мешал пулемет. У меня была граната, и я бросил ее в строчащий пулемет, и этого было достаточно для того, чтобы атакующие переправились через речку и добили финнов. Так нежданно-негаданно я стал героем этих событий, хотя впоследствии ребята в роте еще долго подшучивали надо мной, как я сидел в бочке.

Но для меня была и печальная сторона этих событий, о которой я узнал намного позже. Мой товарищ, земляк, в то время, когда мы ворвались в сарай, был на другом берегу речки и видел, как был расстрелян мой товарищ, выбежавший из сарая, и подумал, что это был я. В этом бою он сам был ранен и попал в госпиталь, откуда написал домой письмо и сообщил, что видел, как на его глазах расстреляли меня. Его мать пошла к моей маме и сообщила ей об этом. Как потом рассказывала моя мама, она буквально поседела за один день. Дома все считали меня погибшим до тех пор, пока много позже не получили от меня мой солдатский треугольник, из которого узнали, что я жив и здоров.

Но Олонцом дело не кончилось. Бои продолжались, и мы двигались дальше. Периодически нам давали отдышаться, особенно после какого-нибудь жестокого боя. В этом случае нас подменяла дивизия, шедшая во втором эшелоне.
Еще одно событие врезалось мне в память это бой в Больших горах.

Мы вышли на них с тыла и заняли одну из высот, но оказались отрезанными от своих основных частей. Финны чувствовали это и систематически нас атаковали или обстреливали из минометов. Для защиты нам пришлось вырыть окопы в полный рост. Но, несмотря на это меня ранило осколком в шею. Ни о какой госпитализации не могло быть и речи. Мне наложили повязку на шею и я отправился обратно в свой окоп. Так продолжалось несколько дней. У нас уже были на исходе боеприпасы, а помощь все не шла... И вдруг со стороны одной из высот мы услышали стрельбу и крики ура, мы поняли, что это пришло к нам подкрепление. Тогда и мы поднялись в атаку и выбили финнов из их укрепленных позиций. Ну а шея моя зажила вместе с засевшим в ней осколком.
В ходе наступления нам много раз приходилось обходить оборону противника и заходить ему в тыл. Эти хождения по тылам были связаны с одной неприятностью. В лесу вдоль троп финны на деревьях размещали снайперов, как мы их называли «кукушек», которые охотились за нашими солдатами. Каждый их выстрел - наш убитый солдат. Мы обстреливали вслепую все деревья, но это мало помогало. Был у «кукушек» и еще один прием. Когда мы подходили к какому-то определенному месту, раздавались автоматные выстрелы «та, та-та, та» и на это место обрушивался град мин из минометов.

Еще одна неприятность случилась с нами, когда после долгого штурма мы не смогли взять укрепленный участок дороги, и наш батальон послали в тыл к противнику. Целый день мы пробирались кружным путем по лесам и болотам и наконец вышли на дорогу, ведущую к укреплениям финнов с тыла. Когда мы вышли на дорогу, над нашими головами загудели самолеты, оказавшиеся нашими штурмовиками, которые приняли нас за финнов и обстреляли. Мы вынуждены были снова скрыться в лесу. Так мы второй раз понесли потери от своих. Но, несмотря на потери, задание мы выполнили и взяли укрепления финнов с тыла.
Мы прошли с боями более двухсот километров, были ожесточенные бои, атаки, взятие штурмом укреплений и населенных пунктов. Наконец мы добрались до сильно укрепленной третьей линии обороны финнов. Мы начали готовиться к штурму этих укреплений. После недолгого артобстрела нас подняли в атаку, но шквальный огонь финнов остановил нас, и мы отошли на свои позиции. После этого началась более тщательная подготовка к штурму.

Прошло несколько дней после нашего первого неудачного штурма, и вот снова началась артподготовка.
Финские укрепления покрылись взрывами, огнем, дымом. Не меньше тридцати-сорока минут длился этот кромешный ад. После артподготовки мы поднялись в атаку. Первую сотню метров мы бежали, перепрыгивая через поваленные деревья более или менее спокойно. А затем на нас обрушился ураганный огонь противника.
Солдаты не выдержали такой встречи, а офицеры поняли, что продолжение атаки, кроме колоссальных потерь ничего не даст, и дали команду к отходу. Я и еще трое ребят оказались далеко впереди и не слышали команды к отходу, но под огнем противника вынуждены были спрятаться в огромной воронке, вероятно от фугасной бомбы. Вдруг все стихло и раздавались только отдельные автоматные и пулеметные очереди. Мы попробовали высунуть головы из нашего укрытия и осмотреться. Никого кругом не было. Было очевидно, что мы остались одни. Мы не знали что делать. Один из нас начал уговаривать остальных выбираться из воронки и бежать назад. Но мы не соглашались. Тогда он один выскочил из воронки и, не пробежав и нескольких шагов, был убит из пулемета. Тогда мы поняли, что все пространство позади нас простреливается и днем нам из воронки выбраться не удастся, и решили дождаться ночи. Но и ночь не принесла нам ничего хорошего, так как финны всю ночь пускали осветительные ракеты. Так мы провели в воронке еще один день и еще одну ночь.
Перед рассветом в последнюю ночь, когда финны прекратили пускать ракеты, мы выбрались из воронки все вместе и сначала ползком, а затем бросились бежать, петляя, как зайцы, между поваленными деревьями. В результате мы благополучно добежали до наших окопов и попали в руки нашего боевого охранения. Но, к несчастью, это была не наша рота, и задержавшие нас солдаты приняли нас за финнов тем более, что на нас, как и на большинстве солдат часть обмундирования была трофейной (наше отечественное к тому времени здорово произносилось). Наши объяснения не убедили их. Но хорошо, что нас не пристрелили, а отвели в штаб. В штабе все выяснили и отпустили нас в роту. Когда же мы появились среди своих, командир взвода сказал, что нас сочли убитыми и включили в список убитых, который отправили в штаб полка. Ну а сейчас надо было исправить эту ошибку. Пока исправляли эту ошибку, прошло еще какое-то время, и из штаба сообщили, что извещение о нашей гибели уже отправлено родителям. Вот так меня похоронили второй раз, но теперь уже официально. Хорошо, что после получения похоронки дома вскоре получили и мой солдатский треугольник с известием, что я жив и здоров.

Конец августа 1944. Бои на фронте прекратились, но мы по-прежнему выставляли боевое охранение. Причем народ настолько расслабился, что начал в полный рост появляться на открытых местах. За это поплатился солдат из нашего взвода. Нам сообщили, что, так как с финнами ведутся переговоры о мире, все военные действия прекращены и нашу дивизию снимают с фронта. Так вот, этого парня послали, чтобы он сообщил командиру боевого охранения, что боевое охранение снимается. Но как только он вышел на открытое место, его подстрелил финский снайпер.
Нас вывели с передовой, все были страшно рады. На каком-то открытом месте построили полк, нас поздравили с победой на Карельском фронте и тут же было организовано вручение наград - орденов и медалей.
Итак, мы остались живы, но война еще не кончилась и нас погрузили в эшелоны и повезли к западным границам страны, где в это время еще шли кровопролитные бои с немецкими фашистами.

Помни: в своей свободной стране ты ж