Конспект классного часа «Маленькие герои большой войны»

Дети блокадного Ленинграда

"Дети Великой Отечественной войны"- так называют сегодняшних 59-76-летних людей. И дело здесь не только в дате рождения. Их воспитала война.

Из воспоминаний Валентины Ивановны Потарайко: "Мне было 5 -6 лет. Из блокадного Ленинграда нас эвакуировали в Пермскую область. Везли через Ладогу, где мы попали под бомбежку. Много детей тогда погибло, а кто выжил, натерпелся страха и ужаса. На Урал нас везли в товарных поездах вместе со скотом. На какой-то небольшой станции фашисты разбомбили поезд, загорелись вагоны. Все вокруг смешалось: метались из стороны в сторону люди, плакали дети, ржали лошади, мычали коровы, визжали свиньи. Мою старшую сестру Нину осколком ранило в лицо. Из ушей и раздробленной челюсти хлестала кровь. Средней сестре Тамаре пули попали в ногу, мать была смертельно ранена. На всю жизнь я запомнила эту картину. С убитых снимали теплую одежду и обувь, а потом их сваливали в общую могилу. Я кричала: "Дядя, не надо мою маму!" Сестер увели, чтобы оказать им медицинскую помощь, а я сидела возле матери, которую положили на опилки. Дул сильный ветер, опилки засыпали ее раны, мама стонала, а я вычищала ей раны и просила: "Мама, не умирай!" Но она умерла. Я осталась одна".

Война отучила этих детей плакать. Вспоминает Валентина Ивановна: "Когда наш эшелон разбомбили второй раз, мы попали в руки немцев. Фашисты выстраивали детей отдельно, взрослых отдельно. От ужаса никто не плакал, смотрели на все стеклянными глазами. Мы четко усвоили урок: заплачешь - расстреляют. Так на наших глазах убили маленькую девочку, которая кричала без остановки. Немец вывел ее из шеренги, чтобы все видели, и пристрелил. Все поняли без переводчика - плакать нельзя". Вот так просто угасали жизни. Фашистские нелюди стреляли в детей ради забавы, чтобы посмотреть, как ребятишки в страхе разбегаются, или выбирали себе живую мишень, чтобы поупражняться в меткости. Ведь ребенок не может работать, пользы от него никакой, значит, можно убивать безнаказанно.

Александр Фадеев в путевых заметках "В дни блокады" писал: "Дети школьного возраста могут гордиться тем, что они отстояли Ленинград вместе со своими отцами, матерями, старшими братьями и сестрами. Великий труд охраны и спасения города, обслуживания и спасения семьи выпал на долю ленинградских мальчиков и девочек. Они потушили десятки тысяч зажигалок, сброшенных с самолетов, они потушили не один пожар в городе, они дежурили морозными ночами на вышках, они носили воду из проруби на Неве, стояли в очередях за хлебом... И они были равными в том поединке благородства, когда старшие старались незаметно отдать свою долю младшим, а младшие делали то же самое по отношению к старшим. И трудно понять, кого погибло больше в этом поединке".

Вспоминая об этих невыносимо тяжелых днях, ленинградка Кена Петровна Черная не могла сдержать слезы. "Мне было всего четыре года, - говорила она, - когда началась война, я помню как пыталась спрятаться под столом во время артобстрелов и бомбежек и ждала маму, а мама приходила и говорила: "Хлеба нет, машину с хлебом разбомбили". И так каждый день. А в апреле 1942 года нам объявили эвакуацию на "Большую землю". Все проходило строго по законам военного времени. Нас сопровождали люди с оружием. Не допускалась никакая демократия. С собой не разрешалось брать никаких вещей, кроме кружки, ложки и документов.

Дети в осажденном городе… Смотреть на голодающих де­тей (а их в городе оказалось немало -- около 400 тысяч) и чувствовать свою полную беспомощность перед тем, что ничем помочь им не можешь, - нет ничего ужаснее для ма­терей. Дети ждали хлеба. А где его взять? Матери отдавали все, что могли, что имели, только бы обменять свои вещи на хлебные карточки. Родители, лишая себя куска хлеба, поддерживали слабые детские силенки, тем самым нанося вред своему здоровью. Чтобы не заморозить детей, женщи­ны с превеликими трудностями доставали дрова, бережно расходуя каждое полено. А если дрова кончались, в ход шли мебель, паркет и даже книги. Из ближайших водоемов таскали ведрами воду, таща их на салазках, стирали в ледя­ной воде белье и чинили одежду при тусклом свете коп­тилки, скудные размеры получаемых продуктов распреде­ляли по дням, а в течение дня - по часам.

Находили все способы, чтобы накормить людей. Из дрож­жей приготовляли супы, которые засчитывали в счет нормы крупы, полагавшейся по карточке. Тарелка дрожжевого супа часто была единственным блюдом в течение дня для многих тысяч людей. Из мездры шкурок молодых телят, найденных на кожевенных заводах, варили студень. Вкус и запах такого студня был крайне неприятен, но кто обращал на это внима­ние? Голод подавлял все чувства. На мельницах за многие годы на стенах, потолках наросла мучная пыль. Ее собирали, обрабатывали и использовали как примесь в муке. Трясли и выбивали каждый мешок, в котором когда-то была мука.

Судьба ленинградской школьницы Тани Савичевой. Она не строила укреплений и вообще не совершила никакого геройства, ее подвиг в ином. Она написала блокадную историю своей семьи.

Большая дружная семья Савичевых спокойно и мирно жила на Васильевском острове. Но война отняла у девочки всех родных одного за другими. Таня сделала 9 коротких записей…

«Женя умерла 28 декабря в 12.00 ч утра 1941 г.»

«Бабушка умерла 25 января в 3 ч дня 1942 г»

«Лека умер 17 марта в 5 ч утра 1942 г»

«Дядя Вася умер в 2 ч ночи 14 апреля 1942 г»

«Дядя Леша умер 10 мая в 4 ч дня 1942 г»

«Мама умерла 13 мая в 7.30 ч утра 1942 г»

«Савичевы умерли»

«Умерли все»

«Осталась одна Таня»

Что же было дальше с Таней? Надолго ли пережила она своих родных? Одинокую девочку вместе с другими сиротами удалось отправить в относительно сытую и благополучную Горьковскую область. Но сильное истощение и нервное потрясение взяли свое. Она умерла 23 мая 1944 г.

Этот дневник на процессе Нюрнбергском

Был документом страшным и веским,

Плакали люди, строчки читая,

Плакали люди, фашизм проклиная.

Танин дневник - это боль Ленинграда,

Но прочитать его каждому надо.

Словно кричит за страницей страница:

«Вновь не должно это все повториться!»

И. Малышев