Иоганн Готфрид Гердер. Разговор 2 (перевод с АЯ)

Иоганн Готфрид Гердер, 1787

«Бог, некоторые разговоры»

_______________________________________________________________

Источник: «Бог - некоторые разговоры», Иоганн Готфрид Гердер, перевод Фредерика Г. Буркгард, опубликована Мерилл-Букс, 1940 (стр. 95-114)

Переписано: Энди Блунден

__________________________________________________________________

Второй разговор

Филолай (философ-пифагореец): Я здесь со своим Спинозой, но еще в большей темноте, чем был прежде. Из каждой его страницы понятно, что он не атеист. Для него идея Бога - первая и последняя, да, я бы сказал единственная идея всего, на ней он основывает знания мира и природы, самопознание и познание всех вещей вокруг него, его мораль и его политические убеждения. Без идеи Бога, его ум не имеет силы, даже для того, чтобы представить его. Для него практически немыслимо, как люди могут, как это случилось, превратить Бога в простое следствие других истин, или даже в чувственное восприятие, так как все истины, как и все существование, следует только из вечной истины, от вечного, бесконечного существования Бога. Эта концепция стала такой настоящей, такой непосредственной и интимной для него, что я, конечно же, больше воспринял его как энтузиаста, верующего в существование Бога, чем как сомневающегося или отрицающего его. Совершенство, добродетель и блаженство человечества он вкладывает в знание и любовь к Богу. И это не просто своего рода маска, которую он надевает на себя, а больше всего его самое глубокое чувство, которое показано в его письмах, да, я бы даже сказал, в каждой части его философской системы, в каждой его написанной строке. Возможно, Спиноза ошибался на тысячу ладов в идее Бога, но как читатели его работ могли даже предположить, что он отрицал идею Бога и доказывал атеизм, - для меня не понятно.

Теофрон: Я рад, мой друг, что ты обнаружил то же самое, что и я. Ибо я с трудом верил себе, когда читал этого автора и сравнивал свои впечатление с тем, что говорили о нем другие люди. Это чувство было сильнее, так как я не читал его как новичка в философии, ни с каким-то дополнительным интересом в голове, а совершенно беспристрастно, и если что, с враждебным предубеждением, после того, как я не только прочитал, а изучил работы Баумгартена, Лейбница, Шефтсбери и Беркли, вдобавок к древним философам. Однако давайте не будем находиться в долгом изумлении, которое прояснится, как только мы рассмотрим его систему. Какие критические замечания возникнут у вас по этому поводу?

Филолай: С чего мне начать? Чем закончить? Вся система - для меня парадокс. «Есть всего одна Субстанция - и это Бог. Всё происходит от него».

Теофрон: Не ошибитесь по поводу слова «субстанция». Спиноза рассматривал его в его истинном значении, и ему пришлось принять это таким образом, если он хотел геометрически (математически) продолжить и установить примитивное понятие как основу. Чем же является субстанция, как не тем, чтосаморазвивается, что является самой причиной существования? Ах, если бы это простое значение слова было бы введено в нашу философию. В самом строгом смысле, ничего в этом мире не является субстанцией, так как все зависит от чего-нибудь еще, и в конечном счете от Бога, который в свою очередь является наивысшей и единственной субстанцией. Эта математическая концепция не могла быть принята главным образом в философии, которая должна сохранить свой популярный характер, для нас, во всей нашей зависимости мы все еще рассматриваем самих себя как независимых, и в каком-то смысле, как скоро мы увидим это, возможно, мы и будем считать себя таковыми.

Филолай: Но мы же не просто модификации, не так ли?

Теофрон: Это слово оскорбляет нас и поэтому никогда не займет место в философии. Однако если школа Лейбница осмелилась назвать это «появлением субстанций», то почему не позволено Спинозе его более радикальное выражение? Субстанции мира все поддерживаются божественной силой, так же как они получили свое существование именно от нее. Поэтому они представляют собой, если вам так угодно, виды божественных сил, каждая из которых видоизменяется согласно месту, времени, и составляющим, в которых и с которыми они возникают. Таким образом, в своей единственной субстанции Спиноза использовал одну короткую формулу, которая, конечно же, дает его системе большую последовательность, но так не привычно для нашего слуха. Тем не менее, она была лучше, чем «Случайной причиной» картезианцев, с которой начал Спиноза, и согласно которым, Бог предположительно влияет на все вещи, но только в отдельных случаях. Гораздо более неуклюжее выражение, но как долго оно существует! Даже философия Лейбница могла покончить с этим при помощи другой гипотезы, которая на самом деле звучит приятнее, но которая также имеет свои трудности. Это «предварительно установленная гармония всех вещей», о которой мы будем говорить.

Вы видите, мой друг, никакойереси в этих высказываниях нет. Одно выражение немного неудобнее другого, и, в сущности, мы понимаем одинаково мало что в каждой из них. Мы не знаем, что такое сила, или как эта сила работает. Еще меньше мы знаем, как Божественная Сила все создала, и как она передает саму себя всему согласно своей природе. (..) Однако, в том, что все вещи должны зависеть от саморазвивающейся природы (сущности), в своем существовании, своих взаимоотношениях, так же как в каждом выражении своих сил, ни один соответствующий ум не может сомневаться. Над чем Вы улыбаетесь, Филолай?

Филолай: Я вижу столько жалких нападок против Спинозы, которые противостояли ни чему иному, как его названиям «единственная субстанция», «модификации», вдруг сошедшие на нет. Они просто сражались с дымкой проблемных слов. Знаешь, Теофрон, сколько смешных противоречий и богохульства были ему предъявлены, как, например то, что согласно его системе, Богу пришлось делать все зло и добро на земле; что Ему пришлось совершить все глупости, думать об ошибках, бороться с самим собой, и в образе Спинозы, богохульствовать и отрицать самого себя, и т.п. То. Что, что справедливо в «модификациях» Спинозы, справедливо в «случайной причине» Декарта, «предварительно установленной гармонии» Лейбница, да, и не менее справедливо в физическом притоке. Если подобные вещи происходят в мире Бога, то они происходят в использовании и злоупотреблении Его сил, то есть, сил, которые Он создал в зависимыхсуществах и которые онутверждаетв них. Его предвидение и параллельная деятельность, возможно, представятся в том или ином виде. В общем, я узнал, что, если кто излагает мысль человека слишком абсурдно и нелепо, обычно бывает несправедлив или сам говорит нелепость. Подобные формулы, действительно, дарят маленькую победу над самыми трудными делами. Однако, это всего лишь видимость победы.

Теофрон: Значит, ты также не будешь считать богохульством то, что Спиноза называет Независимое Существо постоянным, а не переходной причиной всех вещей?

Филолай: Как бы я мог так думать, когда, наоборот, просто невозможно думать о Боге, как о переходной причине вещей?

Как и когда и к чему Он является переходным? Любое существо (тварь) без Его поддержки - ничто, и как может быть переходным тот, у кого нет места, нет места, куда уходить, в ком не может быть ни изменения, ни намека на изменение?

Теофрон: Но что будет, если Бог остановит мир?

Филолай: Где место вне мира? Мир сам по себе, и пространство и время в нем самом, единственным способом, каким мы измеряем и рассчитываем вещи, все существует только через Него, Бесконечного.

Теофрон: Замечательно, Филолай. Значит, ничто не заставит тебя блуждать в лабиринте вопросов, вопрошающих:

Как один Бог некогда провел Вечность в думах?

Почему именно сейчас он создал мир, а не раньше?

Или:

Как огромный круг

Нерожденного времени был пущен в ход?

Как Вечное стало Временем?

И что в очередной раз должно потеряться в Океане Вечности?

Филолай: Не стану добавлять:

Что это не для меня, чтобы понять, ни спросить, какие мысли могут беспокоить моих врагов.

Ибо я и врагу своему не пожелал подобного намека на воображение как бездонный предмет познания. Бог использовал не вечность с одиночной мысли. Не было ни «сейчас», ни «до» до такого как был мир. Вечность Бога - это не «нерожденное время» и в ней нет «курса». Вечность может как малое стать временем, как время стать вечностью, или конечное стать бесконечным.

Теофрон: Ты же еще не узнал, что впервые от Спинозы, не так ли?

Филолай: Напротив, меня обрадовало, что он обошел обычные полностью философские неразберихи по этому вопросу, и точно определил различие между временем и вечностью, между бесконечным и бесконечным-само-по-себе. Вечность Бога нельзя определить с точки зрения длительности или времени, даже если кто-то может предположить, что последнее неограниченно (неопределенно). Длительность - это бесконечное продолжение существования, но в любой точке оно несет в себе меру мимолетности (бренности). Поэтому оно ни как не может быть отнесено к чему-то непереходному и совершенно неизменному.

Теофрон: Значит, из этого следует, что мир не вечен, как Бог?

Филолай: Нет, это не так, потому что именно мир, а точнее, система упорядоченных в ней и зависимых от времени вещей, а не какое-то абсолютное существование или неизменная вечность без меры и продолжительности времени, все нарастают.

Теофрон: Значит, у тебя не возникает путаницы в мыслях, что вечная сила Божья создана, и все же, ни одно из Его творений не приобрел свою вечность, даже в своей совокупности, как система?

Филолай: Вечная сила Бога создалась неизбежно, так как она никогда не могла быть инертной. Но нет ни одной созданной вещи, подобной Богу. Так как ее существование зависит от последовательности, и как все в своем роде, имеет временной показатель изменения в нем. Таким образом, непрерывное сотворение мира, хотя оно продлено навечно, оно никогда не станет вечным через это продолжение. Его мера - бесконечна, но в нашем сознании, тем не менее, это мера.

Я это все легко понимаю, но у меня есть другой вопрос в сознании, который я хотел бы задать. Он касается атрибутов бесконечной вечности Бога согласно словам Спинозы. Как может тот, кто так точно различим между временем и вечностью, с другой стороны, может быть таким свободным, чтобы «расширить атрибут Бога»? Он часто не может достаточно уверенно сказать: «Бог - есть длительность». Но то, что относится ко времени, в равной степени относится и к пространству, и, если время полностью несравнимо с идеей вечности, то пространство одинаково не соизмеримо с идеями простой Субстанции, которую, однако, Спиноза утверждает с непоколебимой твёрдостью.

Теофрон: Все, что ты говоришь, верно. Но если ты заметишь, где Спиноза предлагает на обсуждение данную ошибку, причина станет сразу же очевидна.

Филолай: Он излагает ее, когда он отличает дух от материи, то есть, подразумевает длительность.

Теофрон: Значит, материя и длительность - это одно и то же? Здесь ты видишь картезианскую ошибку, от которой философ не мог освободиться, и которая делает половину его системы взглядов непонятной. Декарт определил материю с точки зрения длительности. Она также могла бы быть определена с точки зрения времени, что в обоих случаях является внешними условиями ее существования в пространственных и временных отношениях. Таким образом, оба становятся необходимыми условиями измерения для всех мыслящих умов, которые сами измеряются местом и временем, но никогда не становятся сущностью материи.

Спиноза боролся долгое время против этого картезианского объяснения, возможно, потому, что он чувствовал, что в этом что-то не так. Он не был удовлетворен быстрым разграничением его учителя между материей и душой, но, что он мог поделать, если ему не хватало объединяющего промежуточного представления? К несчастью, в своей книге «Этика» он все еще берет материю за длительность, то есть пространство, и ставит ее рядом с мыслью, что является совершенно иным.теперь он действительно был на пути к сложной путанице. Скажи мне, мой друг, что общего между собой имеют мысль и длительность? И как могут эти двое, из бесконечности других атрибутов, чью совокупность предполагается выразить через высшую реальность, будут единственными двумя атрибутами, через которых Бесконечность проявила Себя? Какая реальность существует в длительности, если даже ты принимаешь ее за бесконечную, то есть так сказать, неопределенно продолженную как вечное продолжение? Без сущности, без действующих сил, длительность пуста. Это единственное условие мира, сосуществования различных существ. Оно не принадлежит абсолютно Бесконечному, к Создателю, больше чем оно выражает что-то внутреннее существенное совершенство Его существования, которое не занимает ни пространство, ни даже бесконечное пространство, которое переживает ни во времени, ни даже в бесконечном времени.

Филолай: Так, мой дорогой Теофрон, ты снимаешь груз с моего сердца, так как этот бесконечно расширяющийся Бог Спинозы был полностью непонятен для меня, тем более недостойна для философа-метафизика. Я видел очень хорошо, как ему хотелось избежать делимости этой бесконечной длительности и простого бытия за счет понятия математического пространства, поскольку никто не может получить физические тела из математических линий и поверхностей.Но так как математическое пространство - это только абстракция воображения, то есть так сказать состояние истины, которое нельзя рассматривать в пространстве, оно все еще не дает никакого решения, когда рассматривается как атрибут Бога, через которыйследует объяснять физические тела. Если бы только Спиноза избежал этой ошибки, которая сейчас кажется мне самым слабым местом в его другой аргументированной системе.

Теофрон: Не осуждай его за это. Истина спокойно идет вперед. Времена Спинозы были колыбелью естественной науки, без которой метафизика только строит замки в воздухе или блуждает в темноте. Чем больше телесной материи было физически изучено, тем больше активных или интерактивных сил было открыто в ней, и пустая концепция длительности была заброшена. Лейбниц, в чьем мозгу были собраны плодотворные идеи от каждой области природы и науки, даже в его время настаивали на том, что в концепции тел тоже, было необходимо, в конце концов, прийти к простымсубстанциям, о которых у него было так много что сказать, под названием монад. Так как активный ум этого человек так легко задумал все в гипотетической форме и выразил это наполовину поэтично, то его монады, которые сам Вульф, кажется, не правильно понял, скорее всего, были признаны как умная фантастика. И все же я убежден, что из трех значимых гипотез, с которыми он обогатил метафизику, это самые правильные, и, безусловно, когда-нибудь будут признаны должным образом.Хотя Боскович прибыл совсем с другойстороны ровно к тем же неделимым активным элементам, без которых природа материи не могут быть объяснена даже физически. Теперь ты знаешь, что такое промежуточная концепция между духом и материей, которуюСпиноза тщетно искал, для того чтобы избежать Картезианский дуализм?

Филолай: Существенные силы. Ничто не является более простым, чем это, и ничего не дает сама система Спинозы сама по себе, чем более красивое единство. Если его Божество состоит в Своих бесконечных атрибутах, каждая из которых выражает вечную и бесконечную суть, то нам больше не придется отстаивать два атрибута мышления и длительности, которые не имеют ничего общего. Мы откажемся от этого оскорбительного и ненадлежащего слова «атрибут» целиком и заменим его доктриной: "То, что Божество открывает Себя в бесконечном количестве сил в бесконечное число способов".

Непосредственно, трудное препятствие для его системы также поднято, а именно вопрос: «В какие другие атрибуты, кроме мысли и длительности, Божество других вселенных вселяет Себя?». Согласно нашему философу, предполагается, что Бог обладает бесконечных подобных атрибутов, выражающих его сущность, и из которых он мог бы назвать нам только эти два. Во всех вселенных Он открывает Себя через силы. Кроме того, эта бесконечность сил в Боге, которая выражает Его сущность, не имеет каких-либо пределов, хотя и показывает того же самого Бога везде. Таким образом, мы не должны с завистью спрашивать другую вселенную, как Божество явил Себя в ней. Везде тоже самое, что и здесь. Везде одни органичные силы могут быть активными, и каждая из них создает атрибуты неизвестного нам бесконечного Бога.

Ты видишь, мой друг, какой прекрасный вывод, как внутреннее единство мира, следует из этого. Мир не держится наодних лишь пространстве и времени, как на внешних условиях, но гораздо более тесно он держится на своей сущности, на принципе своего собственного существования, так как везде только органические силы могут находиться в состоянии работы в нем. В мире, который мы знаем, сила мысли стала самой высокой, но за ней следуют миллионы других сил чувств и деятельности, и Он, Самостоятельный, Сила в самом высшем и единственном чувстве мира, то есть, первичная Сила всех сил, Душа всех душ. Без Него ни одна из них не возникла бы, без Него ни одна из них не активна, и все в их внутренней связи выражается в каждом ограничении, форме и во внешнем виде, Его самостоятельной природе, с помощью которых они всесуществуют и работают.

Теофрон: Я счастлив, Филолай, что ты понимаешь эту идею так ясно и так много используешь ее. Вы тем самым уже почти превратили систему нашего философа в безупречное единство, которое ей не хватало раньше. Но разве ты не видишь еще другие последствия (выводы), вытекающие из этой концепции, посредничают между умом и телом, а именно концепция существенных органических сил?

Филолай: Целый комплекс других (последствий). Например, есть конец всем нежелательных выражениям, как Бог, в соответствии с той или иной системой, может работать на и через мертвую материю. Она не мертвая, она живет. Ибо в ней, и в соответствии с её внешними и внутренними органами, тысяча жизней, многообразные силы находятся в действии. Чем больше мы узнаем об этой материи, тем больше сил мы открываем в ней, поэтому пустая концепция о мертвом расширении полностью исчезает, тем более в последнее время, какие только многочисленные и различные силы не были обнаружены в атмосфере! Сколько различных сил притяжения, союза, растворения и отталкивания, не современная химия уже нашла во всех органах? До того, как были обнаружены магнитные и электрические силы, кто бы стал подозревать об их существовании в органах (телах), и сколько бесчисленных других (сил) все еще могут находиться в состоянии покоя и незамеченными в них? Жалко, что такой мыслитель как Спиноза должен был оставить сцену так скоро. Он не мог жить, чтобы увидеть огромный прогресс науки, который также улучшит его систему.

Теофрон: Мы тоже должны уйти, мой друг, и мы не доживем до того что сохранится для ищущего потомства. Достаточно, если сейчас, как можно дольше, мы задержим существование и деятельность Божества, где и как бы Он нам не открывался. Спиноза говорит, что каждый атрибут, или, как мы его называем, каждая сила Бога, представленная в твари, представляет бесконечность. Что вы скажете на то, что каждая часть мира имеет свои пределы, не только по времени и месту, но и по причине присущих ей физических или божественных энергий?

Филолай: Пространство и время не бесконечны? Какое несчетное множество божественных сил и форм, таким образом, проявляет себя в них! И так как два явления не могут быть подобными во времени и месте, что за бесконечность проистекает из этого вечно-нового и вечно-обновленного источника божественной красоты! Всмотрись в небеса на этих галактик солнц и миров. Возможно, именно сейчас Колумб нашего времени открывает через свой телескоп их новое множество в одном крошечном облачке тумана, невидимого для наших глаз. В какое замечательное время мы живем, когда доселе неслыханные и невероятные откровения Бога доходят до нас, каждый из которых заново выражающий величественную славу Изначального Существа, который создал и поддерживает все в этих мирах.

Одно и то Вечное Бесконечное

В Бесконечности проживает, в Бытии

И в Законе, поддерживающее и создающее

Всегда одно, и тоже, и Бесконечное.

Как вечные колонны держат законы, им придуманные,

Исправленные ​​в мысль,

Измените вопросы по их плану,

Всемогущество в них отдыхает ...

Теофрон: Превосходно, мой добрый Филолай, и в этом последнем отрывке ты также говоришь о бесконечности, которая лежит изначально в каждой силе природы, даже без учета ее связей в бесконечном времени и пространстве. Подумай о внутреннем изобилии силы, которая проявляется в каждом живом существе, как она появилась на свет с помощью огромной деятельности, имплантированной в нее, и как она не могла поддержать и воспроизводить себя иначе, чем через такую силу. Рассмотрим силы, которые работают так скрытно в структуре животного! Какая сила держит ее части вместе! Какой механизм колес и пружин ей необходим чтобы двигаться, чтобы подготовить свои жизненные секреции, чтобы выполнять все те функции, для которых она определена, и, наконец, чтобы возродиться и генерировать свой ​​собственный вид, жизненные и активные образы самой себя, выходящей из своей собственной природы через свою собственную силу и состояние. В самом поколении лежит чудо имплантированной, пребывающего власти Божества, которое, если можно говорить так смело, ограничил Себя, как это было, в естественном строении каждого организма, и в этой природе, работает в соответствии с вечными законами, постоянными и неизменными, как только Божества может работать. В том, что мы называем мертвой материи, сходятся в каждой точке, не меньше и не в меньшей степени божественные силы. Мы окружены всемогуществом. Мы плаваем в океане всемогущества, так что старая метафора все еще остается в силе: «Бог есть круг, центр которого везде, а окружности нет нигде», потому что ни в пространстве, ни во времени, как в простых фигурах воображения, само же воображение находит конец везде. Таким образом, мне кажется, что выражение Спинозы, что: «Время - это всего лишь символический образ вечности» является очень удачным. Как бы мы с тобой хотели, чтобы он рассматривал пространство подобно тому, как против абсолютной бесконечности неделимого. Суть вечного не неизмерима для нас одних. По своей природе ее невозможно измерить. В каждый момент своей деятельности, который является моментом только для нас, она несет всю свою бесконечность в самой себе.

Филолай: Боюсь, мой друг, что мало кто поймет это различие между бесконечным-в-себе и бесконечным, задуманном в воображении с точки зрения времени и пространства, различение, которое все еще верно и необходимо. Как ограниченные существа, мы плаваем в пространстве и времени. Мы рассчитываем и измеряем все сами, и поднимаемся с трудом от фигур воображения к чистой идее, которая исключает все пространственные и временные меры. Если бы это различие было понято, конечно же, не было бы так много сказано о земном и внеземном Боге. Еще меньше, чем когда-либо Спиноза был бы обвинен в том, что он вместил своего Бога в пределах мира и в том, что он идентифицировал Его с ним. Его бесконечная и самая реальная Сущность не является больше самим миром, чем бесконечная разума является тем же самым, что и бесконечная воображения. И, таким образом, ни одна часть мира также не может быть частью Бога, потому что просто самая высокая Сущность не имеет частей вообще. Теперь я ясно вижу, что наш философ был несправедливо обвинен как в пантеизме, так и в атеизме.

Все вещи, по его словам, представляют собой модификации, или, как бы мы сказали менее объективно, выражения божественной силы, продукты имманентной вечной деятельности Бога в мире. Но они не являются отделимыми частями совершенно неделимого, единого Существа.

Теофрон: Однако мы не хотим отрицать, Филолай, что многие из сложных выражений Спинозы предоставляют возможность для недоразумений такого рода к его оппонентам, которые ограничились лишь немногими его словами, и у них не было никакого желания объяснить это другими его наияснейшими принципами. Он слишком возвышенно задумал свою систему, и, кроме того, опирался на необычном смысле этого слова «Субстанции». Тогда как он не мог подняться над картезианским туманом, согласно которому материя является только расширением, он должен был выбрать заумные выражения почти в половине своей системы. Однако не следует обвинять его в том, что он ошибочно спутал природу Бога и мир. Многие из его теорем такие неловкие по той самой причине, что он постоянно хочет отличить Бога от мира, и он не может достаточно часто не повторять выражение: «Бог рассматривается при таком режиме, при таком атрибуте». Если бы он выбрал концепцию силы и деятельности, то все было бы проще для него, и его система была бы намного яснее и более единой. Но это облегченное единство философских истин развивалось постепенно, и Лейбниц, что Протей науки, ум которого уместнее в синтезе, чем в миллионе других, имел честь сделать огромный вклад в это упрощенное единство, после стольких неуклюжих попытках его представления у Декарта, Спинозы, Гоббса и других.

Счастливой возможностью формирования многообразных комбинаций, мне кажется, был блестящий талант Лейбница. В своих самых незначительных отрывках он часто сеял семена, которые были далеко не все культивируемы, гораздо меньше доведены до полного сбора урожая, его последователем Вольфом, так мало имеющего сходства с ним. У него самого не хватало времени, чтобы исчерпать свои богатства, потому что он распространял свой ​​гений на слишком многие вещи, и смерть, наконец, настигла его.

Филолай: Подобным наблюдением, дорогой Теофрон, вы предвидите то наблюдение, которое я хотел сделать ранее, когда вы направили меня к промежуточной концепции между духом и материей, как существенным силам. После грубых выражений Декарта, Спинозы, Гоббса и других лиц, которые относились к материи либо как ко всему, либо как ни к чему, то есть лишь как к расширению, вы приписали нашему немецкому философу честь быть первым, кто ввел в метафизику основу своих выступлений, нематериальные субстанции. Тогда как насчет его очень остроумной, но, на мой взгляд, очень натянутой гипотезы о предустановленной гармонии между мыслью и материей, которые работают как двое часов в согласии, хотя полностью независимы друг от друга? Была ли необходимость последующего представления бывшей гипотезы? Настолько материя была оживлена нематериальными силами, и каждый выше стоящий вид нематериальной силы мог бы работать в ней. Таким образом, его собственная система подтвердила так называемый физический приток, которой природа показывает нам везде и против которого ни одна произвольная гипотеза не действенна. Весь Божий мир становится сферой нематериальных сил, в которой ничто не имеет отношения с другими, потому что это только по причине отношений и взаимной деятельности между ними всеми, что появления и изменения мира происходят. И с какой небольшой жертвой мог бы Лейбниц пойти на этот шаг! Так как его предустановленной гармонии на самом деле была уже в картезианстве (в качестве одной из их ошибок), и Спиноза, Геулинкс и другие основали всё своё разделение духов и тел на ней. Таким образом, он не был по-настоящему первооткрывателем этой гипотезы вообще, или, в крайнем случае, это было таким простым открытием для него, что он вполне мог бы пожертвовать им ради своей собственной более красивой истины.

Теофрон: И именно близость к картезианству, мой друг, мешала ему использовать его лучшее объяснение, так как именно судьба даже самого плодотворного человеческого разума, охваченного местом и временем и, так сказать, взращена в определенных идеях, из которых он может освободиться лишь с большим трудом.

Духовно Лейбниц прожил самые процветающие годы своей философской жизни больше во Франции, чем в Германии. Именно там у него было так много связей, и именно оттуда свет его острого ума впервые засиял над Европой. Так как во Франции Декарт и Мальбранш были самыми известными, защищали ли их или на них нападали, это было той сферой чести, куда его внимание было главным образом обращено. Таким образом, он сформировал свою гипотезу предустановленной гармонии с такой изобретательностью, что казалось новым и способным сделать случайные причины Декарта, а также непосредственное влияние Бога Мальбранша совершенно излишними, хотя оно само по себе было создано на дефектной доктрине бывшего философа. Лейбниц любил приспосабливаться к пониманию других людей, и таким образом он изобрел свои самые гениальные гипотезы. Позже, когда через учение о «Монадологии» он указал совершенно другое направление в метафизике материи, он позволил выдержать старую гипотезу, которая стала хорошо известна и внесла значительный вклад в свою славу, так как в определенной степени она все еще могла быть защищена согласно данной новой гипотезе. Хотя это была не предустановленная гармония между духом и телом, а скорее всего, гармония между силами и силами, - все же эта гармония была. Потому что кто мог, и кто на самом деле может теперь объяснить, как сила работает над силой?

Филолай: Вы спасаете своего уважаемого философа очень красиво! Позвольте мне сказать, однако, что во всем Спинозе, в котором в любом случае есть достаточная трудность, я не нахожу ничего более натянутого, чем эту очень предустановленную гармонию, которую он также использовал в качестве отправной точки.

Теофрон: Вы не в курсе, Филолай, что есть много искусства в достижении легкой победы над сложными вопросами, то есть, в редкий дар поспешного толкования очень сложных вопросов и осуществления приятного обман с ним? Сколько Колумб стоял на своем, сколько Лейбниц формировал эту гипотезу, столько раз и формируется другая гипотеза.

Филолай: Это те виды искусства, я не хочу видеть в философии, даже если они исходят от самого гениального ума. Следует честно придерживаться курса природы.

Теофрон: Честно, но и с опаской, так как природа так же богата, как и проста. Чего не мог сделать Лейбниц не мог сделать (потому что он не писал метафизическую систему), будут делать другие, и уже сделаны многие попытки. Философия никогда не стоит на месте, как некоторые ошибочно полагают, и даже если она и отдыхает какое-то время, то этот очевидный привал, конечно, в ее пользу. Физика и естественная история тем временем идут огромными шагами вперед и, так как спекулятивной философией является только метафизика, то есть, после-физика, то она всегда будет полезна для человеческого ума, если даже философия не будет идти вперед, что и происходило в течение многих веков и, к сожалению, она была вынуждена ...

Филолай: Но со времен Декарта, стремились следовать самой ясной и точной науке, математике.

Теофрон: Это действительно следовало математике, и познается из его путеводителя все, что последнее могло бы научить его; определенности в идеях и точности в доказательстве и организации. Но если идеи произвольно предполагаются или неполноценно абстрагируются, то никакая математически чистая экспозиция их в лучшем методическом порядке не будет выгодной. Доказательства становятся софистикой, а сам строгий формализм может стать помехой к истине. Мы видели, что это произошло у Спинозы. Тот произвольно предполагал концепцию материи, требовавшую множество других произвольных определений атрибутов, режимов, пространств, тела и так далее, которых математический метод не мог исправить. В критике есть тест, который говорит, что то, что является ерундой в прозе, также должно быть ерундой в поэзии. Поэтому, также, грубые выражения, которые дают нарушение в свободной прозе, не могут быть оправданы только геометрической формой. Вместо этого, досадно видеть такие доктрины доказанными, и не надо принимать чьи-то направления.

Филолай: Обманчивый вид философии тот, в котором кто-то должен принимать чьи-либо направления! Для самой философии, в самом ее методе, следует ориентировать нас. Достаточно, однако, что Спиноза не является ни атеистом, ни пантеистом. По мне, так в нем до сих пор остается третий тугой узел.

Теофрон: Я могу легко понять, что это такое. Но что, если бы мы нашли самую ценную монету, заключенную в этот бардовский узел?

Филолай: Это сделало бы меня очень счастливым, и я бы приветствовал все неприятности от его отмены. Но кто, мой друг, является автором учебной оды, которую ты недавно мне дал?

Теофрон: Атеист, который был сожжен на костре, Ванини. Когда он был еще на месте казни, он поднял соломинку и сказал, что если бы он был так несчастлив, как не иметь другого доказательства существования Бога, чем эта соломинка, то этого ему было бы достаточно.

Филолай: И он, тем не менее, был сожжен? Возможно, это было за какую-то другую ересь?

Теофрон: Он был тщеславным молодым человеком со способностями и с большой страстью к славе. Он хотел стать Юлием Цезарем в философии, а стал ее трагической жертвой. Как вам нравится его ода?

Филолай: Во времена Ванини это меня очень радует. Это выражение на латыни того времени, а теория наивысшего Существа является схоластической. Но вторая часть стихотворения очень искренняя и идет от самого сердца. Поэт настолько поглощен своей темой, что он привлекает все богатство своего языка, чтобы представить нам Того, без кого мы ничто, но через кого мы есть то, что мы есть, и что мы можем, и делаем .

Теофрон: Тогда, возможно, эта страница Восточные изречения о наивысшем Существе также тебе не нравятся. О них думают, и их выражают в духе восточных языков , и их нельзя прочитан за пределами этого духа . Завтра мы продолжим наше обсуждение Спинозы.