Записки учителя Мои ученики из Лаврово

Мои многочисленные рассказы (о детстве, об учебе в институте, о работе), которые ведутся за столом, в доверительных беседах, во время прогулок, могут быть интересны моим друзьям и любящим родственникам. Для других мои воспоминания не интересны.

Для чего их записывать? Зачем мои истории другим людям? Это мой путь развития, становления, профессионального роста. Это вехи моей жизни. Это значимо для меня. Кто-то сможет использовать мой жизненный опыт или кто-то пойдет моим путем? Вряд ли…

К счастью или к несчастью, у меня есть благодарный слушатель, который меня убеждает, что все, что я рассказываю,- необычайно интересно и занимательно. Особенно ему нравятся так называемые вариации на одну и ту же тему: я несколько раз за полтора-два года описывала ребят из Лавровской восьмилетней школы. Давала им характеристики, рассказывала о наших делах. Не обошлось без описания села под названием Лаврово, без цитирования отрывков из сочинений школьников и их устных ответов. Почему-то это осталось в памяти. И время от времени вспоминаются те годы работы по распределению в малокомплектной школе. Почему? Рассказывая об этих детях, о том, как они нас со Светой - учительницей по математике из Рыбинска, приехавшей так же по распределению после окончания Ярославского пединститута,- водили посмотреть на бобровую хатку или как они убедили нас, своих учительниц, сходить в Божонку, где есть странная церковь: с крестом и полумесяцем, я не могу оставаться равнодушной.

Я увлекаюсь, мысленно перемещаюсь в то далекое время, хотя знаю, что дети давно выросли, некоторых уже нет с нами, школа сгорела… Да и съездить спустя некоторое время туда, в Лаврово, не хватило смелости. Видеть разрушенный храм? Переживать из-за бездорожья? Видеть избы, в которых невозможно жить, но в которых живут. А может, село совсем опустело… Мысли, мысли…

Словно волшебница, при помощи волшебной палочки, я погружаюсь в омут памяти. И рассказываю, рассказываю… А мой благодарный слушатель уже устал. Ему думается, что я живу прошлым, что оно, прошлое, мешает настоящему. Ему давно хочется обсудить со мной дела сегодняшние, но он не хочет обидеть меня и говорит:

- Знаешь, то, что ты рассказываешь, необыкновенно интересно. Напиши об этом.

И я решила последовать этому совету. Во-первых, чтобы не утомлять собеседника своей необыкновенной словоохотливостью. Напишу. Может, я смогу понять, почему моя память не дает мне покоя . Это вторая причина. А еще хочется написать о Лавровской восьмилетней школе, потому что это была НАСТОЯЩАЯ ШКОЛА. Школа, где ребята с удовольствием учились; школа, где дети успешно работали; школа, где велась поисковая работа; школа, где проводились и походы, и праздники, хотя учителей и учеников было немного.

Школы моего детства находились в центрах населенных пунктов: рядом - магазины, дома. А эта школа находилась рядом с селом, точнее, при въезде в него, справа от дороги, где-то за деревьями. Это большой деревянный дом с двумя входами - парадным и запасным. В здании было 6 классов, учительская, пионерская комната. Как я впервые зашла в эту школу, как встретилась со Светой Комендантовой, я не помню. Меня в день приезда встретила директрисса , отвела к себе домой и кормила супом. Потом показала мне мою квартиру, где я через несколько дней красила пол, за что мне дали премию. Дело в том, что в моем жилище не успели сделать ремонт. Предложили мне активно включиться в работу. Выкрасив пол и дав ему просохнуть, я переехала на второй этаж. Клеить новые обои я отказалась. В августе мы вместе со Светой оформляли большой плакат со словами: « Добро пожаловать!», он потом долго висел над входной дверью в школу.

Начало года четко не помню. Занималась планированием. Писала, писала, планировала уроки русского, литературы. Мучила детей на физкультуре и черчении. Помню состояние шока, когда узнала, что в 5-ом классе будет учиться один мальчик - Игорь Корпусов. Меня в институте не учили, как заниматься с одним учеником. А когда учащийся не усваивал учебный материал, не помнил того, что было на предыдущем уроке, или делал вид, что не помнил, ощущение педагогической беспомощности увеличивалось. Но оно не пугало и не превращалось в панику. Было еще несколько человек - ребята из этого же села, - которые могли запоминать, внимательно слушать, достаточно хорошо самостоятельно выполнять домашние задания; точнее, это были девочки. Галя и Люба. И еще - они аккуратно писали. Правда, старались все учащиеся. Но грамотно выполняли задания только Люба Ефремова и Галя Федорова.

Началась кропотливая ежедневная работа, которая организовывала нашу жизнь в деревне и убыстряла даже течение времени. И вот уже надо готовиться к Новогоднему празднику. В конце ноября уже существовало полное взаимопонимание с детьми. Работать было легко. Тяжело было в быту. Пугала погода. Не нравилась полная тишина безмолвных снежных полей, хотя красота была необыкновенная вокруг : настоящая зима. Такую я видела только в кино или на картинах.

Осень в Средней полосе была так же непривычной: быстрой, яркой, морозной. И еще в сентябре пришлось работать с учениками в поле. Убирали картофель. Оказалось, что наши дети сильнее физически нас со Светой. Даже пятиклассник Игорь Корпусов. Дети это поняли, и все с тех пор начали к нам относиться несколько снисходительно, но все же с заботой. Забота обо мне лично увеличилась, когда они узнали, что я ничего не понимаю в грибах и могу насобирать на радостях ( надо же как много грибов! ) поганок. А еще я очень боялась коров, леса и зимней стужи.

Через год, осенью, был еще один совместный трудовой десант. Убирали лен. Вручную. Скошенный лен лежал ровными полосами на земле. Его собирали в букет определенной толщины, чтобы потом его связать веревочкой изо льна, которую сами же и изготовляли из волокон растения. Связывать пучок льна надо особым способом, чтобы этот «букет» не развалился через несколько секунд. Потом все эти связанные по-особому пучки, которые немного похожи на веники, складывались в снопы (скирды ?): на первом уровне - столько-то пучков, поставленных вертикально; на втором уровне - другое количество наших букетиков. И так постепенно выстраивалась копна, ровненькая, с закругленной вершинкой, которая потом стояла долго вместе с подобными ей подружками. Их не вывезли осенью, не попали наши льняные букетики на льноперерабатывающий завод. Стояли наши творения и под дождями, и под снегом. Выдержали ветра и морозы. Достояли до весны. А потом задымыли. Закурили, освобождая место для других растений, которые появятся в срок после посадки на этом месте. Но это случилось весной.

А осенью мерзли руки, когда я вязала венички из уже подмерзших стебельков льна: было трудно его собирать с земли, покрытой инеем после небольшого ночного заморозка, трудно было формировать и связывать букетики. Складывали их в копны дети самостоятельно, потому что мы не знали этой технологии. Более того, я все это видела в первый раз. При всей трудности задания приходилось еще и сохранять бодрость духа и улыбку на лице. Глаза я предусмотрительно опускала: восторга совсем не было. Мне не рассказывали в детстве, откуда берутся льняные полотенца, фартушки и халатики. Как чувствовала себя Света - не знаю, мы это никогда не обсуждали и не вспоминали. Дети же работали не останавливаясь.

Позже сельсовет оплатил детский труд. У ребят была достаточно большая сумма: на эти деньги мы съездили в город Мончегорск. Это город в Мурманской области. Там было ПТУ, которое носило имя Героя Советского Союза Михаила Квасникова. В этом училище был военрук, организовавший музей Воинской славы 10-ой Гвардейской дивизии и поисковый клуб из учащихся ПТУ, - Лейбензон Геннадий Анатольевич. Михаил Квасников, воевавший в 10-ой Гвардейской, был родом из Тверской (тогда Калининской) области, из Сонковского района. Родился и вырос он в деревне, находившейся рядом с Лаврово, ее название не помню.

Все началось с того, что из Сонковского РОНО пришло задание найти родственников Михаила Квасникова, собрать материал о его детстве, сфотографировать его родственников, которых мы сможем найти, или людей (земляков-ровесников), которые могли бы что-нибудь рассказать о детстве Михаила. В РОНО объяснили, что пришел запрос издалека. Также нам сообщили, что поисковая группа к нам приедет в гости. Просили подготовиться. Встреча явилась очень важным событием для всех. Потом был ответный визит, во время которого мы побывали и в Ленинграде, и в Мурманске. Даже побывали на рыболовном судне, которое носило имя Михаила Квасникова. Это был известный на Кольском полуострове человек. Не только небольшое судно, но и большой трехъярусный лайнер носил его имя. Мы корабля не видели, потому что его не было в порту. Г.А. говорил, что он с ребятами не раз бывал на лайнере. Моряки проводили с ними встречи и экскурсии. Наши деревенские дети были в восторге от небольшого рыболовного суденышка: они побывали в кубрике, увидели своими глазами, где отдыхают рыбаки и где делают рыбные консервы. Судно промысловое : все, что они ловили, сразу перерабатывали. Нам показали рыбоперерабатывающий цех, рассказали, как в нем работают механизмы. Ребята воочию увидели конвейер, правда, неподвижный. Ощутили настоящую качку. А еще было много подарков и много-много внимания к нам.

Я и Света, мы ездили вместе с детьми в Мончегорск. Вместе ходили с ними в походы. Вместе учили их делать фотографии (черно-белые); с красным фонарем, с проявителем и закрепителем. Вместе со Светой мы ездили к ней домой, в Рыбинск.

Света Комендатова и ее родители.

Так сложилось, что в течение двух лет мы жили рядом со Светой , в одном доме в Лаврове, он назывался учительским. Вместе ходили на работу и в баню, вместе готовили есть и вместе помогали Зинаиде Павловне. Вместе кололи дрова, точнее, пробовали это делать. Вместе ходили в баню. А еще вместе ездили в Тверь и Рыбинск и в другие населенные пункты, где жили Светины родственники или знакомые. Поэтому ей посвящается целая глава.

С чего все началось? С распределения после окончания института. Я приехала работать учителем русского языка и литературы в Лавровской школе из Ростова-на -Дону, а учителем математики - Светлана Васильевна Комендантова. Она окончила Ярославский педагогический институт, ее родители жили в Рыбинске. И она выбрала школу поближе к дому, чтобы можно было бы ездить почаще домой. Я же выбрала место подальше, чтобы посмотреть, как живут люди. Увидела. Еще смогла пережить две зимы, настоящие. Ездила домой не так часто, как Света. Но в гости в Рыбинск - постоянно. Светины родители приняли меня как родную дочь. Мама Светы - Мария Александровна Комендатова. Всю жизнь проработала на заводе электроприборов в Рыбинске. Прихватки с магнитиками - очень удобно, в Ростове до такого не додумались, поэтому пришлось привозить из Рыбинска прихватки, электрогрелки, сапоги с электрическим обогревом . Папа Светы тоже работал. В свободное время они бывали на даче, у них там был маленький-премаленький домик и достаточно большой участок земли. Огурчики и смородина - ароматные, свеженькие…

Так же, как они, ко мне относилась и Светина старшая сестра Таня. По-родственному ко мне относился и будущий муж Светы Сергей Степанов. Но о нем - отдельная история. А сейчас о нашем знакомстве. С чего все началось? Почему мы были так неразлучны?

Таким образом, сообща легче было выживать.

Вместе не так страшно было общаться с местными парнями. Их было много, одиноких, уже отслуживших в армии и еще не создавших семьи аборигенов, которые могли, едва держась на ногах, прийти знакомиться в районе часа ночи. Я почему-то их не боялась: могла полить из ковшика водой, треснуть по башке опять же ковшиком… Если сильно просили. А бывало всякое.

Мы приехали примерно в один и тот же день. От нас не ожидали такой дисциплинированности и не успели подготовить сразу две квартиры. В одной, Светиной, уже сделали ремонт. А я у себя красила пол сама, и пока он сох - одну или две ночи - я ночевала на первом этаже, у Светы.

Я очень не люблю, когда меня будят среди ночи. Тогда я почувствовала, что Света сидит на моей кровати. Когда я заговорила, она даже прилегла рядом и стала шептать, что кто-то пришел и находится у нас за дверью. Он давно дергает дверь и что-то говорит. Света с ужасом сообщила, что крючок скоро не выдержит. Я спросонья заявила, что это радио, спихнула ее со своей постели и хотела досматривать сон.

- Он сказал, что если мы не откроем дверь, он заедет к нам в комнату на машине,- шепот прерывался от волнения.- Оля, я слышала, как подъезжала машина. Она стоит рядом с домом.

В мой сон вдруг въехал старый грузовик. Моя кровать стояла рядом со стеной, куда намеревался рулить наш будущий жених, может быть, даже муж. Я вскочила, на цыпочках подбежала к входной двери. Прислушалась.

- Света, открой! Открой! Фу ты-ы, черт!

Дерганье прекратилось. Наш поздний гость пытался зажечь еще одну спичку.

«Что же делать?»- иногда мой мозг работает с гениальной быстротой. Дерганье усилилось.

А потом голос удалился. Кто-то пришел. Мы слышали шаги, были еще и голоса: мужской и женский, потом все стихло.

Через некоторое время уехал и грузовик, мы его видели в окно. Шофер грузовика, местный парень, еще год помаялся в деревне, а потом уехал в Ленинград. Как все.

Что случилось, мы узнали от нашей соседки Зинаиды Павловны, тоже учительницы. Ее квартира находилась на втором этаже рядом с моей. Позже я научилась узнавать ее по походке. Могла определить по скрипу половиц, где она находится, что делает. В ту страшную ночь мы слышали ее шаги. Поняли, что вмешались какие-то люди.

У Зинаиды Павловны, которая вместе с мужем много лет проработала в Лавровской школе учительницей начальных классов, было трое детей. Один из них , младший, должен был тогда приехать на машине к ней в гости. Она его не дождалась и пошла встречать на дорогу. Из лужи, в которую угодила его легковушка, парень не смог выехать. Поэтому Зинаида Павловна с сыном, оставившего свою машину на дороге, среди ночи пришла домой. Выпроводила ночного гостя. И на следующий день эта пожилая соседка сказала нам, что никого не стоит бояться. Мы кивнули головами, но после этого случая всегда закрывали дополнительно еще две двери. Входные. Иногда не пускали даже ее. Зинаида Павловна любила хаживать по вечерам в гости к племяннице. Мы ее просили долго не засиживаться и всегда предупреждать нас. После некоторых событий мы стали закрывать двери, как только стемнеет на улице, то есть часов в семь вечера. Почему? На это были причины.

Вечерами читали, разговаривали, иногда обсуждали школьные дела. Вместе было легче и работать, и отдыхать. Чуть позже Светин папа Василий Иванович привез нам в деревню небольшой телевизор. Вместе смотрели телепрограммы. В тот вечер у Светы телевизора еще не было. Но я находилась у нее на кухне, потому что мы пришли к выводу, что вместе легче организовывать и питание.

Сидим, пьем чай. С клубничным вареньем. Деревенская идиллия разрушается криком:

- Человека убили!

Об этом нам сообщил вбежавший мужик из стройбригады. Мы вскакиваем и бежим спасать человека. Так в учительском доме появился Сережа Бурыкин.

Света оказала первую медицинскую помощь. А в ней он нуждался. Удар по голове был сильным, из раны текла по лицу кровь. Я запомнила испуганные глаза - человеку явно хотелось жить. И еще привлекли мое внимание кудри, длинные, сальные, которые ниспадали на бледное лицо парня.

С Сергеем связано много воспоминаний. Первое: чаепития по вечерам с вареньем, которое он приносил в подарок и в знак благодарности Свете. Света же сразу же звала меня, по причине того, что я - основной любитель варенья, особенно местного. Иногда пили чай у меня в комнате, когда Света не хотела принимать гостя из-за того, что визиты Бурыкина становились похожи на свидания с ухаживаниями. В роли жениха мы его не воспринимали. Но выставить на улицу не могли. Иногда он приходил ( а жил он в деревне за несколько километров от Лаврово ) в сильный мороз и даже в сильную метель. Кода была хорошая, спокойная погода, мы зимними вечерами гуляли с Сергеем по селу. Заснеженные избы, в которых радостно светятся окошки, покрытые инеем огромные березы, растущие вдоль дороги. Морозный, искрящийся в свете единственного в деревне, но мощного фонаря воздух, накатанная машинами дорога, по которой мы идем. Я - справа от Сергея, Света - слева. Красота необыкновенная! Небо в звездах видно отлично из-за небольшого освещения. Такого неба в городах не увидишь! Ходили, в основном, молча. О чем думали мои спутники - не знаю. Я же не уставала восхищаться окружающим. Серебристые искорки вспыхивали и гасли, перемещались тени вокруг нас, скрипел снег под ногами. Вдруг мы со Светой оказываемся в огромном сугробе рядом с дорогой. Барахтаемся, с трудом выбираемся из снега на дорогу. Это шутка нашего русского чудо-богатыря. Сергею схватить нас обеих одновременно и бросить вместе куда-либо не стоит усилия. Из всех парней он был самым сильным, это признавали все местные ребята. И если в клубе во время сеанса кинофильма ( такое случалось, но очень редко ) Сергей садился рядом с нами, то с противоположной стороны от нас всегда были пустые места. Никто не осмеливался приближаться. А мы со Светой на эти волчьи законы не обращали внимания, потому что знали об их небольшом радиусе влияния. Но иногда испытывали их и на себе.

Зинаида Павловна, моя соседка по этажу, не работала в школе в тот год, когда мы приехали со Светой. На первом этаже, рядом со Светой жила Вера - учительница начальных классов. Вера встречалась с местным парнем, красавцем Валерой, механизатором, жившем в той же деревне, что и Бурыкин. Их чаепития, в отличие от наших , завершились беременностью Веры, о которой она Свете рассказала достаточно поздно. Из-за Вериной пышной комплекции ее беременность наши старшие и опытные коллеги сразу не заметили. Когда же они узнали об этой новости, то тут же провели педсовет, на который был вызван будущий жених. Итог был положительным: была назначена дата свадьбы.

И началась подготовка к торжественным мероприятиям. Свидетельницей со стороны Веры почему-то назначили меня, а не Свету, которая с ней секретничала по поводу сроков и прочего. Наши Валентины (местные учительницы) сетовали, что допустили такое в учительском доме. Вере попало за то, что она так долго молчала: ведь не рассосется, теперь только увеличиваться будет. Вера через несколько месяцев после свадьбы успешно родила девочку. Свету отругали за то, что вовремя не заметила изменений и не подсказала младшей, менее опытной коллеге о последствиях. Света, как я помню, почему-то оправдывалась. Говорила, что спрашивала Веру о последней менструации, та ей рассказывала о своих частых задержках. Более того, со слов Светы, Вера утверждала, что у них с Валерой ничего серьезного. Только чай. С пряниками. И с вареньем.

Мы к свадьбе Веры приготовились основательно. В Рыбинске для меня купили красивое платье. Оно мне очень пригодилось: в нем же я была через некоторое время свидетельницей на свадьбе у Светы.

И вот - свадьба. Мне пришлось говорить много слов, быть обаятельной и привлекательной, потому что Вера после всех нотаций вела себя как бука. В сельсовете во время церемонии я даже пела частушки. Со стороны жениха свидетелем был очень интересный молодой человек, который мне понравился. Юра. Но ему приглянулась Света. Об этом я узнала значительно позже. У них даже были свидания, о которых я не знала. Когда Света на них бегала? Свидания проходили в КамАЗе, на котором приезжал Юра, - он работал где-то рядом водителем.

- Представляешь, они даже свет не выключали, когда целовались, - как-то вдруг однажды стал рассказывать Серега, и я поняла, что Света ему действительно очень нравилась. И продолжал: - Я хотел выстрелить, но не смог, опустил ружье…

Я представила, что рука его не дрогнула и что он убил Свету. Мне стало жутко. Тем более, что он мрачно добавил, что очень хотелось это сделать.

… В тот вечер он ходил на охоту. Или просто следил за обстановкой и был в курсе всех событий. Вспоминая сейчас Сергея, понимаю, что в нем была тесная связь, неразрывная связь с природой - именно поэтому он никуда не уезжал из родной деревни. И еще в нем было что-то звериное: это и отталкивало и привлекало. Он был сильным, быстрым. Красивым и гармоничным в работе. Походка при всей его массивности была легкой. Бесшумно и быстро бегал. Даже пьяный он не вызывал отвращения, потому что не хмелел. Но, если честно, то я его боялась: взгляда, необузданных поступков, силы. Но вернемся к Вериной свадьбе.

Издалека, откуда-то с Урала, приехали родственники Веры. После торжественных мероприятий и застолья все к вечеру разошлись. Разошелся и Серега. Он пришел к нам с топором и потребовал, чтобы Юра ушел. Сергей не понимал, что есть вещи и дела, которые решаются без топора. Топором хорошо дрова колоть. И то - умеючи. Пришлось ему это объяснять.

- Прости, Серега! Я до сих пор помню ту снежную круговерть, в которую мы однажды попали. Если бы не ты - мы могли бы замерзнуть среди ночи по пути от Мокеихи к Лаврово. Помню, как ты нас встретил, несмотря на тридцатиградусный мороз. Как ты рассказывал: у тебя из-за мороза не завелась машина. Ты сходил с утра за несколько километров в соседнюю деревню Афанасово и попросил у знакомого его грузовик. Помню, как ты нас домчал. И все смеялся, что мы не узнали какие-то кусты при въезде в Лаврово. Помнит, наверное, и Света. Но не приняли нас те деревья и кусты, цветы и трава, воздух и земля, среди которых ты родился и вырос. Как мне кажется, мы там - чужие. А может, слабые . А может, не первое, не второе, а - третье. Мы не умеем любить. Так, как любили Валентины: Постнова Валентина - своего Василия; Девяткина Валентина любила своего Девяткина.

Чуть позже в нашей жизни появился Ваня. Он отслужил в армии и вернулся домой, в родную деревню. Невысокий, коренастый. Очень ладный. Лицо улыбчивое, открытое. Светлые волосы, красивые голубые глаза. Очень привлекательный молодой человек. И не только внешне. После службы в армии он некоторое время не работал. Мы не просили - Иван узнавал от ребят-соседей про наши школьные дела - и всячески нам помогал: рисовал с нами стенгазеты, проводил праздники, учил детей изготавливать из дерева поделки. В общем, стал незаменимым. Почти другом. Но только почти…

В состоянии опьянения он был такой же, как все, - омерзительный. Зачем садиться за руль чужого трактора, когда не собираешься работать и когда не различаешь дороги? Но Ваня все-таки сел, точнее, забрался в кабину и заехал в сарайчик, потревожил живность. Правда, за несколько минут до поездки он упал с высокого крыльца Постновых и ударился при этом головой. Видно, сильно ударился. Как оказалось позже, во всем виновата я.

Он рассуждал так: « Если мы вместе пришли в Спиридово, то мы вместе должны вернуться».

Об этом мы не договаривались заранее. Вместе собирались сходить в соседнюю деревню, но о н шел в гости к Саше, который жил напротив Постновых, а я проведывала Валентину Александровну. Постновы ко мне относились очень хорошо, я к ним частенько ходила. Иногда проводила там целый день. Всегда они старались накормить. Потом - отдых. Валентина Александровна уступала мне свой любимый диван. Я могла заснуть до вечера. Так проходило время: деревенское, размеренное, очень медленное.

Вернувшись домой вечером в одиночестве, я зашла к Свете, оставила у нее продукты, без которых меня бы Постновы не отпустили. О злоключениях Вани я узнала на следующий день от Постновой Валентины Александровны, когда встретились в школе. После этого случая Ваня с нами перестал общаться. Даже было желание обидеть. Но они меня своим поступком не разозлили, а скорее удивили до изумления. Они - потому что Ваня не один забрался в школу, а со старшим братом Ефремовых. После обеда, когда в школе никого не было, они решили в нее заглянуть, проезжая мимо на тракторе. Месть Вани была страшна. Мой рабочий стол был в таком беспорядке, что директрисса, увидев разбросанные предметы: альбомы, книги,прыгалки,секудомеры,ручки и тетради с книгами - сразу же вызвала, подумав об ограблении - а она - материально ответственное лицо,-милицию из районного центра Сонково. Прибывшие установили, что кражи имущества не было. А с хулиганами - разбирайтесь сами. Кто это сделал - нам было невдомек. Когда это происшествие забылось и Валентина Ивановна видела, что я особо не переживаю, она рассказала, что в тот злополучный день Ваня с напарником ездили по заданию Девяткина,ее мужа, как раз в этом направлении. У нее не было улик. Да и от их хулиганства пострадала только я (долго наводила порядок в столе - у меня было настоящее бюро) да красиво написанный список методической литературы не знаю кем. Этот список , старательно до меня оформленный моим предшественником вернее, предшественницей, а скорее всего - судя по почерку - самой Валей Девяткиной, был исчерчен крупными буквами: одно слово из трех букв, написанное по диагонали, повторялось на трех или четырех альбомных листах, один или два раза - с восклицательными знаками. Я, рассматривая эти художества, подумала с досадой: « В таком виде оставить нельзя, придется переписывать. Так не люблю тратить время на ненужную работу». А вслух произнесла с недоумением:

- Почему именно это слово!?

Девочка из Лаврово.

Сейчас эта девочка живет в Рыбинске. Она уже взрослая. В феврале этого года ей исполнилось 26.Недавно я узнала о том, что она собирается выходить замуж.

На работу мы всегда ходили вместе со Светой. Но завтракали порознь. Она с трудом вставала по утрам, по этой причине не завтракала, а я, приученная к жесткому режиму в туристской секции пединститута, не могла не поесть утром. В это время я любила и позаниматься. Когда я приходила пораньше в школу, то обязательно что-то просматривала, прочитывала, записывала, не говоря уже об обязательном подготовительном многократном прочтении текста диктата или изложения.

- Голос должен проснуться. Для голоса нужна гимнастика!..- утверждали мои педагоги в институте и при этом требовали от нас, как нам казалось, непосильного.

…Это было ранней весной. Вероятно, в начале апреля. Снег таял активно, но весь еще не сошел, потому что по ночам были морозы. Днем солнышко припекало: кругом на дорогах и тропинках была вода, но под ней - тот ночной лед, который не успел еще растаять. В то утро я сама ушла в школу из-за того, что Света долго собиралась.

Тогда-то на ее пути и встретился Сергей Степанов. Точнее, встретилась Света на пути у этого парня из Калинина, который «отбывал» в Лаврово две недели, как все калининские с завода. В то время было принято оказывать помощь селу: приезжали заводские рабочие и помогали колхозу убирать урожай, чистить навоз… Шел Серега в хлев или в правление ( об этом может точно сказать только он сам, если вспомнит) и видит: посередине дороги, в луже, сидит девушка. А может, он увидел ее издалека и наблюдал за ней, куда она пойдет и думал: «Что она здесь делает ? Ведь вряд ли местная? Все местные давно уехали: кто в Москву, кто в Ленинград». Так примерно думал наш новый знакомый о Свете, своей будущей жене. Девочке, для которой я сейчас пишу, он является отцом. Но тогда об этом мы не знали.

Совсем не знаю, что думал Серега обо мне, когда мы встретились впервые.

Прихожу я к Свете, как обычно, перед ужином. Ничего не говоря, захожу на Светину кухню и начинаю готовить: мы заранее обсуждали меню, распределяли дежурство - так было легче. Сообща. Хотели даже Веру, соседку по первому этажу, включить в нашу маленькую ассоциацию. Но она не захотела. Или мы уже ее выдали замуж. Не помню. Надо будет у Светы уточнить. Поздновато я начала писать воспоминания: многое уже забылось.

Что-то делаю на кухне, потом захожу в комнату, чтобы уточнить у Светы рецепт, и вижу незнакомого парня. В общем, гостеприимным был учительский дом. Когда Сережа приходил в гости, мы обычно готовили что-то вкусное, угощали гостя. Потом Сергей уехал домой, в Калинин. И пригласил нас в гости. С друзьями Сергея мы познакомились перед свадьбой. А до встречи с ними он нам о них рассказывал, показывал фотографии и видеосъемку их полетов на самолете, прыжки с парашютом. В тот год летом он приглашал и на праздник в Тушино, в котором он участвовал. Небо, полеты, прыжки, вид на город с высоты птичьего полета - все это его увлекало, он много об этом рассказывал, и потом, когда он после свадьбы переехал на время в Лаврово, Сергей говорил, что все хорошо, что он счастлив. Но очень не хватает друзей и занятий в аэроклубе.

Свадьба была осенью в Твери. В ресторане в центре города, рядом с тем домом, где жил Сережа с матерью. Мы там бывали не раз до и после свадьбы. Они жили в одной комнате коммунальной квартиры. То ли мы там редко бывали, то ли в той квартире люди жили мирно - скандалов не было. Очень часто , бывало, я сидела в одиночестве на кухне у столика Сережиной мамы. Что-то готовилось на плите, а я наблюдала за работой типографии. Большой типографии. Она находилась в здании напротив. Особенно хорошо было видно рано утром или вечером. Такой большой муравейник. Один мужчина за бюро. Очевидно, редактор. Большой отдел, где было несколько столов. До сих пор помню женщину в клетчатой юбке, которая металась из комнаты в комнату. Очень эмоциональное лицо с выразительными глазами изменяло все вокруг. Работа вокруг не просто кипела, а закипала. И в считанные минуты - буквально у меня на глазах- рождались очерки, статьи - верстался номер. Со стороны это было похоже на кино. Так слажено работали люди, было столько эмоций! Словно все это снималось по сценарию.

На свадьбе Сережи и Светы было все продумано и все хорошо организовано. У Сергея, кроме друзей, оказалось много родственников. Особенно мне запомнилась тетя Сергея, у нее я ночевала. Вместе с этой женщиной на свадьбе были ее квартиранты, приезжие с Кавказа. Тогда их было мало в северных городах, они были своего рода экзотикой. И их веселье, говорливость, какие-то экстремальные задания, шумливость напомнили мне Ростов. В общем, на свадьбе был южный темперамент. Он совпал с эмоциональностью Регины, которая и вела свадьбу, хотя это должна делать я как свидетельница. Регина была женою парня, который был свидетелем Сережи. У нее все получалось легко. Весело прошли викторины. Были какие-то конкурсы. С моей стороны нужно было только присутствие. Помню, я очень признательна была Регине. А она была хозяйкой положения. Сейчас мне кажется, что ресторан выбрали, вероятно, по ее рекомендации. Ей он так нравился, она излучала радость во время всего вечера. Счастливыми были и молодожены. Праздник удался!

И как-то так складывалось, что в Калинине время летело легко. Оно было счастливым, приятным. Очень многие люди там нам помогали. Рассказала о таком восприятии Твери Свете. Ее ответ был ответом прагматика:

- Это потому, что мы здесь не работаем.

Мне кажется, работать там было бы еще приятнее, чем просто находиться в городе и отдыхать. Я там была совсем немного на курсах повышения квалификации от РОНО,

а на лекции о политике меня направили от райкома комсомола. Против них выступала В.И.Девяткина, считала меня предательницей. Говорила, что я отлыниваю от работы, бросаю детей. Она, видно, почувствовала, что мне нравится в городе, что я использую любую возможность, чтобы туда уехать. А еще пришлось останавливаться в Калинине перед отъездом в заграничную поездку. Нас заранее не ждали, но несколько человек приехало за день, два раньше. Нас разместили в гостинице, правда, без особых удобств. Мне пришлось спать на раскладушке. Помню. Я так радовалась, что я уже в городе. А гостиница находилась как раз напротив вокзала. Мне почему-то нравятся большие красивые здания, огромные проспекты… Хотя я и против урбанизации. Если растут города - нельзя забывать о деревне. А о ней начали забывать, особенно те, кто жил в столицах. Совсем вычеркнуть из памяти те места, где живут их родители, они не могли. Даже Лаврово летом было значительно многолюднее: привозили детей-школьников на каникулы. Да и сами отдыхали. Парное молоко , свежий воздух, красивые пейзажи. Благодать! А то , что дороги надо строить, никто не задумывался. Мучились они в дороге раз в год , а не каждый день. Летом обычно дети гриппом не болели, нет врача - и ладно. А соль и все продукты привозили с собой: не было надежды на местный магазинчик. Может продавщица напиться и не выйти на работу. А можно и не найти самого необходимого в сельпо.

Возмущались условиями жизни калининские рабочие, которые приезжали в колхоз на две недели по разнарядке. Однажды видела, как по бездорожью перед праздниками в одну из деревень пытался прорваться автомобиль. Он так надрывался, что его слышно было далеко. Мы шли со Светой к мотовозу, боялись опоздать. А доехал тот человек к матери или вернулся обратно, в город, - не знаю. Гусеничные тракторы были не везде. В Лаврове такой был. Его прежде всего использовали по хозяйству. Но и в экстренных случаях тоже: выдернуть легковушку или грузовик из огромной лужи. Или по бездорожью в межсезонье надо было срочно попасть в районную больницу. Некоторые там создавали семьи, у них рождались дети, которые, бывало, болели. Простые жизненные вопросы превращались в трагедии. Осенью и весной дороги вообще в прямом значении этого слова не было. Была разбитая колея, через которую даже в резиновых сапогах можно было не перейти. Неделями не привозили в магазин хлеб. Почту привозил на одноколке один мужчина, который направлял свою лошаденку по полю, рядом с дорогой. Мы часто его видели по пути туда, в район. К вечеру, вероятно, он возвращался домой. Я никогда его не видела на обратном пути. Из окон школы ( мы занимались в первую смену ) я его видела в начале пути. Но он точно возвращался. Приносили письма и открытки из дома и из Рыбинска. Были новые газеты и журналы. Старичок в ватнике и ушанке. Слышал ли он когда-нибудь слова благодарности в свой адрес? Спасибо ему за работу.

Некоторое время возмущений со стороны рабочего класса не было, потому что все жили дома, с семьями, в своих квартирах, а работал за всех заводских Сережа по индивидуальному графику. Никто не возражал. В нашем учительском доме воцарились покой и порядок. Сергей жил в деревне до самого лета. Кажется, в Тверь мы тогда не ездили. Были больше в деревне. Гостили обычно в Р ыбинске. Светина мама встречала очень радушно. Все были рады встречам.

Но больше вспоминается та зима, когда уже создалась семья Степановых. В тот год, правда, это было начало весны - март - мы ездили все вместе в Мончегорск. Зима в тот год была суровая. Весь февраль были морозы под тридцать. Именно тогда померзли телята - такая была неприспособленная ферма. Я сильно переживала. Это не обсуждалось. Но так повелось, что мы, Света и я, помогали Сереге работать на ферме. Раздавали корм. Работали вилами, солому перекладывали. Куда, откуда - не помню. Сережа расчищал около стоек, следил, чтобы ворота закрывались. Но что может сделать один человек? Он же не Геракл. Помню, как с трудом перемещались телята, не очень быстро подходили к стойлу, куда мы клали еду. Тоненькие ножки увязали в навозе. С каждым днем его становилось все больше и больше.

Когда мы приехали в деревню, мы оказались в комсомольской организации колхоза. И у нас были даже общие комсомольские дела. ВЛКСМ тогда еще существовал. ( Кризис Союза Молодежи начался позже. Я тогда работала в училище культуры и отказалась от посещения комсомольских собраний по причине своего возраста - критикой заниматься не хотелось. ) Собрания в клубе без спиртного не обходились. Где бы мы еще увидели такое: человек выпивает две бутылки водки - и ни в одном глазу у него. Это я о Бурыкине.

Был и комсомольский субботник. Тогда собрались все парни: и женатые, и холостые. Одиноких парней, отслуживших армию, тогда было человек пять. Для одной местности это было многовато. Такой своеобразный демографический кризис местного значения. Все комсомольцы собрались на ферме - чистить навоз. Работали с музыкой, весело, с огоньком. Работать они умели. Серега Бурыкин играл мышцами и был, правда, похож на Геракла. Тогда об этом герое не вспоминалось. Например, я думала о том, что завтра будут болеть мышцы, потому что к физическому труду, который надо было выполнять вместе со всеми, я не приучена, поэтому и не старалась особенно. А спина, руки на следующий день все равно болели - навоз же , он тяжелый! И его было много. Не один же теленок. Ферма-то колхозная.

Делами колхоза мы почти не интересовались. Как-то к нам на линейку в школу или на родительское собрание пришел председатель колхоза (мальчик учился в начальной школе) и выступил. Повод не имеет значения. Мне сразу же захотелось уехать из этого колхоза. Этот человек совсем не умел разговаривать.

В правление я заходила раз или два по поводу техники, которая должна вывезти дрова для нас из леса. Дрова -спиленные уже толстенные березы- были приготовлены для нас и лежали в лесу, там, где выросли. Но мы могли остаться на будущий год в холодном доме, потому что расстояние в 10 километров казалось непреодолимым по причине неудовлетворительного состояния колхозной техники и большого объема работ в колхозе. 10 км. Что это в пределах города? 16 километров - это расстояние для маршрутного такси. А тогда дрова к нам ехали очень долго. Попасть в район - тоже проблема. Что там делать? Районные соревнования? «Зарница» районная? Лет десять, если не больше, учащиеся Лавровской школы не участвовали в районных соревнованиях.

Правление колхоза находилось в какой-то старой избе (хуже, чем фельдшерский пункт, причем намного хуже). Может, они ждали переезда в новое здание на улице Молодежной. Не знаю. Идти к двери правления надо было по каким-то доскам: огромные лужи, грязевые образования, никогда не высыхающие. Болото побеждало цивилизацию в этом месте.

Туда я решила не ходить, даже по вопросу доставки столь необходимых дров.

…Нам их все-таки привезли. Мы смогли стволы берез распилить. Но расколоть образовавшиеся чурки - это оказалось нам не по зубам. Света и я, мы по очереди замахивались топором. Но мы делали это неправильно. Особенно при этом рисковала я: что-то могло сорваться и меня убить. Все наши телодвижения видела из окна наша драгоценная Валентина Ивановна. На следующий день она все свои наблюдения изложила нам со своими едкими комментариями. Прийти помочь или остановить - это не в ее правилах. Наверное, и своему мужу рассказала о своих наблюдениях так же желчно, а потом удивлялась, почему в их отношениях нет доверительности и искренности. Да потому, что - язва. А Девяткин пахал за десятерых в колхозе. Он бы и нам помог расколоть дрова, да после этого мог бы и ослепнуть - Девяткина от своей великой любви выцарапала бы ему глаза. Ведь было же у него помойное ведро на голове! В оборонительных целях это можно использовать, но для воспитания своего собственного мужа?! Если и были чувства, то они исчезли у него навсегда!

Помогли нам калининские рабочие. Раскололи и ушли. Сейчас, вспоминая, не могу точно сказать, сколько их было и какие. Работали, быстро, сноровисто, без разговоров. Потом со Светой сложили дрова в поленницы, это тоже надо делать умеючи. У меня не хватало сноровки. Света перекладывала заново. Оставлять плохо уложенные, стараясь заложить новыми поленьями, - бесполезно: все равно завалится вся масса дров. Так что лучше плохое не накапливать: все равно придется переделывать. И чем больше ты маскировался, не замечал плохо сложенного, тем больше потом упадет дров, превращаясь в такую большую кучу. Надо будет разбирать образовавшиеся завалы, старую поленницу, и только потом начинать свое строительство заново.

Местные парни, конечно, знали о наших бытовых проблемах. И если они планировали по отношению к нам что-то серьезное, то пришли и помогли бы без просьб о помощи. А они нас звали на какие -то странные посиделки с водкой в грязный, промерзший клуб. Тогда он еще не развалился, было хорошее крыльцо, двери, комнаты были похожи на комнаты, даже угадывалось их предназначение: здесь танцевали, а там - пели. Кинозал был в хорошем состоянии, один раз, кажется, не больше мы смотрели там фильм. Наши встречи проходили в небольшой комнате, предназначенной, вероятно, для худрука. Помнили парни о хороших временах, когда клуб был большим, светлым и когда радостно встречал людей по праздникам? Глядя на них, думалось, что не помнили. Не было у них счастливого детства. Может, и было, но они почему-то напрочь о нем забыли.

У тех детей, которых мы учили в школе, не было развлечений, связанных с культурными достижениями того времени: ни музыки, ни танцев, ни детских сеансов в клубе с мультфильмами. Дети пробовали мороженое, но что это за продукт - не понимали. Не видели дети и асфальта, знали о нем только по рассказам. Проехали по асфальтированной дороге, латаной- перелатанной, в Сонково, когда туда ездили на районные соревнования. Радости было много, когда увидели асфальт, впрочем, столько же, сколько и тряски. Настоящий асфальт и настоящие дороги дети увидели в другой, более длительной и дальней поездке. В Мончегорск мы ездили по приглашению поискового клуба. Ездили через город Ленинград, где останавливались на день или два. Они сравнили дороги. Прикинули расстояния. Заметили разницу в условиях жизни. Но времени на размышления не было. Они росли, взрослели, работали по дому, учились в школе - день был заполнен до предела. А еще хотелось покататься с горки, сходить в лес за грибами, покупаться в пруду. Они были обыкновенными детьми. Просто им пришлось рано повзрослеть из-за того, что взрослые иногда их подводили, иногда не выполняли свою работу, чаще всего по причине своего пьяного состояния. Да и колхозное хозяйство было в плачевном состоянии. Свинарник, на котором работала мама Федоровых, был виден из окна школьной учительской. Места он занимал много, но ограждения были старые. Дыры в заборах были такие, что большие свиньи могли выйти за пределы свинарника.

Однажды (дело было на перемене) Постнова находилась рядом со своим рабочим столом. Она любила постоять рядом с ним, развернувшись к окну, разглядывая что-то вдали: если смотреть вдаль и вправо - там было родное Афанасово, где она жила с мужем и с матерью и куда я, живя в деревне, частенько ходила в гости. Вдаль и влево была деревня Спиридово, мы однажды ранней весной, еще до паводка, ходили туда втроем: она, ее муж Вася и я. Тогда в деревне никто не жил. Во времена их молодости, когда они только поженились, эта деревенька была обитаемой. Мы заходили в дом, который в то далекое время был для них родным. Валентина Александровна показывала свою замечательную печь, которая отлично обогревала избу и на которой они готовили пищу. Печь стояла не разрушившись. Но мы ее не затопили. Не посидели за обеденным столом. Мы пришли и ушли. Вероятно, это был дом родителей Василия, который был седьмым, младшим, ребенком в семье. Они мало рассказывали о себе.

Стоит Постнова у окна, в который раз пробегая взглядом по знакомым оврагам и бугоркам, и вдруг видит, что у свинофермы, которая находилась прямо впереди, царит оживление. Обо всем об этом я узнала потом. Тогда я вообще ничего не поняла. Я тоже была тогда в учительской, рядом со своим рабочим столом, который был ближе к двери. Постнова с воплями про Федоровых выскочила из учительской. При этом мне пришлось посторониться, потому что В.А. напоминала проснувшийся вулкан.

Паша Федоров со своим одноклассником Костей Ефремовым, Оля и Галя Федоровы выскочили следом за наспех одевшейся Постновой, которая что-то кричала про свиноматку с выводком. Как оказалось, выводок был большой. И свинья-мамаша повела на экскурсию по окрестностям своих уже повзрослевших поросят, не согласовав это с руководством из правления колхоза, которое давно не планировало ремонта ограждений свинофермы. Об этом я узнала позже. Но тогда я не могла понять, куда они убежали. Перемена несколько затянулась. Какие могут быть уроки!

Всех: и синью, и поросят - вернули на место, кое как заделали брешь в заборе, но мамы Федоровых на ферме не нашли. Пашу отправили домой разыскать мать и сообщить ей о случившемся. Это событие обсуждалось в школе еще несколько дней. Дети вникали в дела взрослых. Если было нужно, помогали.

Неожиданно позвонили в школу и срочно просили прислать к магазину Андрюшу Шлякова, который в то время учился в 6-ом классе.

- Что случилось? - спрашивает Валентина Ивановна.

- Старший Шляк заснул за рулем.

А его трактор с прицепом во время глубокого сна водителя остановился, как сказали, враскаряку на главном перекрестке деревни, перед магазином, и мешал проезду техники.

- Пусть Андрей уберет трактор,- продолжали на другом конце провода.

Валентина Ивановна возражала, не отпускала ученика с занятий. «Разбирайтесь сами, мужиков нет рядом?»- вопрошала она. Мужики были, они пытались его отодвинуть и сесть за руль, но он никого не пускал на свое рабочее место, даже замахивался. На сына у него не должно быть такой агрессивной реакции. И пока Шляк заснул, ничего не разрушив огромным прицепом, решили послать за его сыном.

- А мальчик сможет справиться с управлением? - это был один из последних аргументов директриссы.

Как оказалось, ребенок справился. Когда его позвали и объяснили, что ему надо было сделать, он выглядел несколько растерянным. Андрей ушел. Управлять рычагами на тракторе отец его учил. Это было не самое сложное тогда. Мальчику было не понятно, почему пьют его родители, пьют много. Он очень любил отца и мать, они у него были не просто хорошие, - замечательные. Но они так менялись, выпив водку. Мама переставала убирать в доме, не готовила. Кажется, у него была бабушка. Точно не помню. Раньше классный руководитель выполнял очень много обязанностей. Он должен был посещать детей на дому, описывать условия, в которых живут дети. У Федоровых я была много раз. И в старом доме, и в новом. Корпусов жить без меня не мог, поэтому ему купили фотоувеличитель. Из-за этого в избу Корпусовых переместились наши занятия фотокружка. А еще мы брали у них молоко, я была знакома не только с коровой, которая давала нам молоко, но и с теленком Корпусовых. К Ефремовым мы тоже ходили, но всего лишь один раз, они жили далеко, в соседней деревне, где жили и Бурыкины. Вот тогда-то мы видели Серегу за работой. К Шляковым я ходила почему-то одна и только один раз. Папу я не видела. Он, вероятно, был в лежачем положении, а мама почти в горизонтальном положении пыталась передвигаться по избе. Андрею было очень неловко. Я быстро познакомилась с его рабочим местом и ушла. Какие могут быть вопросы, обсуждение поступков и взаимодействие с родителями? Андрей очень переживал по этому поводу, в его глазах почти всегда читался немой вопрос о родителях и моем отношении к ним. Я - не судья. Также переживала из-за пьянства матери Люба Ефремова. Однажды Оля Федорова рассказывала, что Люба вчера плакала. «А че она плачет? Мы же ей с Галей помогли на ферме, все сделали вместе за ее маму. Ну, напилась вчера. У нас каждый день мамка пьяная. Так что теперь?»-рассуждала по-взрослому она.

Постнову называли по фамилии, потому что так было удобнее. Она и директрисса были тезками, и чтобы позвать ту или другую, надо было говорить имя и отчество. Девяткина не могла допустить, чтобы к ней обращались по фамилии или без отчества. С большим самоуважением была женщина. Такие дуры редко встречаются, но мне, как всегда, везло.

Свой дрянной характер она продемонстрировала не сразу. В августе 1984 года она с большой радостью меня встретила, привела к себе домой, накормила. Потом мы пошли в учительский дом, посмотрели комнату, где я буду жить. Было лето. Комната мне понравилась. Просторная, светлая, чистенькая. Есть и кухонька, где можно готовить. Полки для продуктов. Рядом - бабушка-соседка.

В школе было чисто, просторно. Туда мы пошли сразу же. Познакомились со школьным двором. Он оказался большим: школьные грядки, сад, за которым - пруд, школьный стадион, здание интерната, правда, заброшенного. Учеников было немного, но школьные грядки радовали урожаем: картофель в тот год уродился отменный, крупный, разваристый, такой белый-белый, когда делаешь пюре. Сад состоял только из яблоневых деревьев. Это были разные сорта яблок: темно-красные, желтые, побольше размером и средние по величине, были и райские яблочки. Яблоки в августе висели на деревьях, радуя глаз. Их было много в тот год. Позже, в сентябре, в октябре, мы собирали яблоки, складывали в ящики и на полках. Зинаида Павловна делала моченые яблоки с капустой, которыми потом нас угощала зимой, принося с мороза что-то темное, совсем не похожее на осеннее, наливное яблочко. Оказалось, что не все яблоки съедобные. Некоторые, красивые, румяные, невозможно было есть. Они были горьковатыми на вкус. Такими же они оставались при запекании, даже при добавлении сахара. Сушить эти яблоки я не додумалась, может, можно было их использовать в компоте с другими сухофруктами. Я положила этот сорт яблок на полку, буквально через день фруктовый аромат наполнил комнату. Я блаженствовала: запах и внешний вид яблок был удивительно прекрасным! Еще более прекрасное зрелище появлялось каждую весну рядом со школой. Это был цветущий яблоневый сад. «Когда умру, похоронят меня здесь, среди яблонь», - вдруг сказала Валентина Ивановна.

Из окна учительской, где стоял мой рабочий стол, был виден интернат. Его старые окна хотели о чем-то рассказать. Может, там можно было жить. Но никто в то время, когда я там работала, не жил. А раньше, когда в школе было сто учеников и больше, и некоторые ребята из дальних деревень - для маленьких детей распутица и морозы были опасны - оставались на неделю в интернате. Девяткина , вспоминая молодость и свою беременность, рассказывала, что в интернате была и столовая, где они питались вместе с учениками.

За интернатом было еще одно здание, полуразрушенное. В этом доме находилась лет сто назад школа. В ней работали учителя под фамилией Волковы, их могилки есть на деревенском кладбище. Перед избой - небольшой дворик, окруженный елями. Деревья были небольшими, когда Волковы были молодыми. А может, именно они посадили эти ели. В мою первую зиму в Лаврово мы выходили с детьми к этим елям, ставшими со временем огромными. Снега было много. Надев лыжи, мы пробирались на эту поляну, которая когда-то была школьным двориком, и любовались зимним пейзажем, который ребята должны были описывать в соответствии с заданием по развитию речи. Чтобы не растерять слова, которые приходили к ним в голову при созерцании природы, они брали с собой блокнотики и простые карандаши. Огромные ели, лапы которых покрыты шапками снега. Синее, синее небо. Чистый, искрящийся воздух. И все пространство было наполнено покоем, каким-то величием, холодом. Можно ли представить, каким было это место сто, двести лет назад?

Сто лет назад на крылечке этой тогда еще новой постройки стоял молодой мужчина, учитель. Он ждал детей на занятия. Пришли почти все, но вот из Спиридово задерживаются ребята из многодетной семьи. Два мальчика и девочка. Чуткий слух учителя ловит звуки, и вот он слышит детские голоса, обрывки слов и фраз. Идут, идут Кирюша с Машей и Васюткой; он заходит в дом и спокойно начинает урок, раздумывая, о чем спросит тех, кто сейчас появится в проеме двери…

200 лет назад не было дома, не было сосен, не было школьного пруда. Тогда была бригада каменщиков, которая начинала строить церковь в Лаврово. Интересно, сколько времени на это ушло? Год, два… Если несколько лет, то где они жили зимой? Вряд ли они зимой продолжали строить… Кто и откуда были те строители, разбиравшиеся в планировке зданий, умевшие делать кирпичи, знавшие толк и в древесине, и в оформлении помещений. Глину для кирпичей они брали там, где сейчас находится школьный пруд. Самое красивое место в округе, особенно весной. Об этом мне рассказала Валентина Ивановна во время нашей первой прогулки по школьной усадьбе, которая со всех сторон была окружена деревьями, словно забором. Если прогуляться рядом с деревьями, то попадаешь в грибное царство. Я - человек неопытный, сразу же поддалась искушению: начала собирать грибы. Они были такие ароматные, так и хотелось их попробовать . Но я знала, что надо проконсультироваться у знающих людей. Почему-то рядом оказались дети, мои ученики. Они были поражены тем, что я собрала поганки. Потом начались трудовые будни. Пришло время поражаться мне. Но они, ребята, запомнили о грибах. О том, что это моя слабость.

Вокруг школьного стадиона были посажены тесно-тесно сосенки, они образовывали стороны огромного периметра, именно площадь этой геометрической фигуры занимала школьная усадьба.

Был урок физкультуры. После дождя дети бегали в сапогах, потому что кеды сразу бы промокли. Ребята не уходили со стадиона, но после первого круга вернулись к школьному крыльцу, где я их ждала, с грибами. Их было много, в поджаренном виде - целая сковородка.

Вот такие дары природы. Грибы, которые растут у тебя под ногами, мешки и сумки яблок из школьного сада, огромный и вкусный картофель, винегреты Зинаиды Павловны, красные грозди рябины, которой очень много и на которую никто не обращает внимания. А еще морозы, которые приходят в сентябре, от которых холодно в начале октября, а в ноябре начинаются снегопады, с которыми закачивается грязь, распутица. Поздняя осень очень неприглядна там, в деревне, но она длится неделю, полторы, а потом она резко закачивается. И хозяйка Осень уходит… из лесов, перелесков, полей и лугов. Властвует месяцев пять Зимушка-Зима; хозяйка, которая очень нравится всей окружающей природе. Все живое замирает и, кажется, отдыхает.

Зима в тот год была снежная. Снег мог идти часами. Этой стихии подчинялось все вокруг. Вечером завьюжило, запуржило, а утром просыпаешься, смотришь в окно и видишь, что произошла метаморфоза. Эта белизна вокруг в сочетании с тишиной стали для меня самыми большими испытаниями. Белый цвет раздражал меня. Хотелось разнообразия в цветовом восприятии. Я смотрела на деревню с высоты второго этажа. Правда, дом Девяткиных загораживал все остальные дома, но я видела крыши и дома тех, кто жил подальше. Зимой утром у Федоровых печка топилась с раннего утра. Это было как «здравствуйте» . Дровишки были заготовлены с вечера, несколько минут и мой дымок увидели все, кто его ждал. И я проснулась. Сейчас погреюсь у печечки и можно на мороз, а потом и в школе перетерплю несколько часов. Думалось, что детям в школе сложнее, чем мне, потому что им приходилось писать, отвечать правила, выполнять упражнения. С замершими мозгами усваивать что-то новое - сложно. Может, у некоторых ребят вся жизненная энергия уходила на поддержание тепла в организме. Я старалась не обсуждать с детьми те условия, в которых они жили. Никто не жаловался. А говорили мы по поводу прочитанного, записанного. Дети старались вникать в тексты, выполняли задания, не обсуждали: надо это им или нет. На уроках никто не спал, никто не отвлекался. Проходил урок за уроком, изучали тему за темой. Когда в классе несколько человек, работать легко. Прогнозируя результаты, я всегда радовалась, когда дети могли усвоить учебный материал без труда, без многократного нудного повторения, зубрежки. При усвоении нового материала были ошибки, что-то не сразу запоминалось. Но главное заключалось в том, что дети осознавали, что учиться надо, что есть домашние задания, которые надо выполнять.

С осени я заглядывалась на интернат, куда мы так хотели попасть, чтобы взять необходимые в быту вещи, которые лежали в интернате без использования: шторы, простыни, но так и не попали. После событий в марте, я поняла, что туда я никогда не войду - не люблю разрушенные здания, потеки с потолка на стенах, запах гнили. Стою в учительской. На моем столе - порядок: книги стопочкой, тетради. Не хочется идти на уроки. Взгляд убегает вперед, вдаль… смотрю на интернат. Вдруг раздается треск, крыша оседает и проваливается вниз вместе со снегом, который на ней лежал.

После этих событий был срочно организован трудовой десант на крышу школы. Старшеклассники счищали снег во избежание разрушения и этой крыши. Постнову не пустили на крышу из-за ее веса, В.И., вспоминается, работала вместе с детьми.

Это событие уже весеннее, а зима запомнилась, конечно, снегопадами, постоянными(каждый день после работы) уборками снега, необыкновенной елкой на праздничный Новогодний утренник в школе, холодиной в помещениях, морозами, на которые местные не обращали никакого внимания, домашним уютом в квартире в Рыбинске, где можно жить комфортно. А еще зимой я была в восторге от порядка, который царил зимой в Рыбинске и в окрестностях. Не только у Светиных родителей дома было тепло зимой. Тепло было на вокзалах и в Москве, и в Мокеихе, и в Рыбинске, и на станции Пищалкино, где при наличии огромных витражных окон росли пальмы в кадушках. Тепло было в банях и в театре. По городу ездили не только автобусы, но и троллейбусы. -25 - на улице мороз. А общественный транспорт работает. Электрички отправляются и приходят без опозданий, не говоря уже о поездах дальнего следования. Что за люди необыкновенные работают и живут в этом городе. Однажды уже ночью приехали в Рыбинск на выходные, сели в такси, никто не требовал нереальной платы за проезд, хотя дело было после обильного снегопада, в тот вечер мы с трудом доплелись до Мокеихи: мороз в сочетании с сильным встречным ветром со снегом были для нас испытанием, нас буквально сдувало, мы держались друг за дружку, чтобы устоять на ногах. Да еще сыплет в лицо. И вот - Рыбинск. В теплом салоне такси я почти заснула. Разбудила меня реплика Светы:

- Смотри, снеговик!

Шофер только присвистнул и объехал снежного веселого человека, который стоял прямо посередине проезжей части. Такой большой снеговик, с ведром на голове и рукой в виде палки, до сих пор вижу его, ослепленного фарами такси и приветствующего нас. «Ничего себе, - подумала я тогда. - у них хватает сил развлекаться таким образом».

Бывали сильные снегопады, снег шел частый, частый, но за снежной пеленой я всегда видела желтеющий не очень далеко дом Девяткиных. Мне нравилось следить за потоком снежинок, за их завихрениями. Я сидела и сидела у окна и смотрела прямо перед собой. Света, видевшая не раз меня за этим занятием, думала, что я заболеваю. Ей очень не нравилась моя рефлексия, она считала, что мне надо поменьше думать, тогда все будет хорошо.

Но особенно меня завораживал медленный снегопад. Снежинки, большие, мохнатые, долго кружились в воздухе, казалось, на мгновения задерживались в воздухе, замирали, планировали и медленно-медленно приближались к земле, точнее, к огромным сугробам. Вот этот медленный танец белых мух магнитом притягивал меня к окну, смотришь и растворяешься в пространстве, кружишься вместе с подружками-снежинками в вальсе или менуэте.

Зима длилась много времени, люди, с детства привыкшие к холоду и умеющие одеваться и двигаться в морозы, спокойно относились к тому, что на термометре все ниже и ниже опускается жидкость на шкале. Целый февраль был холодным: -28, -29. Не учились один день. Детей отпустили домой, они, оставив портфели, пошли кататься на санках. Девяткина , увидев такие развлечения, приняла решение продолжать учиться, несмотря на морозы, потому что они могут быть продолжительными. Она угадала: морозы до 30 градусов держались долго, мы занимались по три урока, продолжительность которых была 30 минут, то есть в школе мы находились мало времени, даже в протопленном помещении было 10, 12 градусов тепла. Парового отопления не было в помещении, печи топить нельзя больше 2-х часов, потому что рядом с печными камнями были бревна, которые могли бы разогреться и начать тлеть. А это могло бы стать причиной пожара. Протапливали печи утром и вечером дровами, у нас были березовые дрова. Уголь там почему-то не использовали, наверное, из-за того, что дома были деревянными.

Из зимних развлечений были санки, лыжи дети не любили. Я не слышала, чтобы кто-то ходил в зимний лес на охоту. Просто гулять на лыжах по лесу, как мы это делали на уроках, было не принято, хотя самодельные лыжи, сделанные очень качественно, были у Бурмистровых, двух братьев. Лыжи им смастерил их отец, они были красивые, подогнанные по росту, широкие, шире, чем беговые, специально сделанные для ходьбы по снегу без лыжни.

Однажды был зимний праздник, его предложила провести Света. Она позвала всех собраться в воскресенье для игры в снежки. Ребят было достаточно, чтобы разбиться на две команды, помню, Ефремовы приходили со своим старшим братом, который в школе уже не учился. Он играл увлеченно, с азартом, оставаясь в душе ребенком, он физически был сильнее остальных, поэтому с его помощью их команда быстро построила снежную стену. Это был один город. Напротив соорудили еще одну стену - другой город. Потом начали готовить боеприпасы, то есть лепить снежки, и складывать их за ограждениями.

Когда все было готово, началась баталия. Дрались все отчаянно, нам тоже пришлось сражаться, иначе могли бы получить сильно по голове. Машешь руками, целишься, увертываешься, и всем играющим кажется, что ты по-настоящему защищаешься. Особенно хотел запустить в меня снежком Ефремов-старший, в нем проснулась нелюбовь к учителям, вероятно, он хотел хоть как-то отмстить мне. Уж очень я похожа на настоящую учительницу, строгую, требовательную. А может, я просто была хорошей мишенью. Он разгорячился: шапка - набекрень, куртка расстегнута, румянец во всю щеку, глаза сияют недобрым огнем. Но как-то все это оживление было переключено на стену, имитирующие крепостные: возникла задача - разрушить их как можно скорее. Кто первый разрушит город противника, тот и победил. Ходом игры руководила, скорее всего, Света. Сейчас я осознаю, что кто-то вел за собой, выполнял роль организатора. Сражение закончилось очень быстро. Ефремов-старший тщательно разбивал комья снега, сравнивая их с землей, как бы демонстрируя: камня на камне не оставлю. Все остальные, подражая ему, разрушали остатки стен. Я с удивлением смотрела на ровную, вытоптанную площадку, на измотанных, уставших детей. Разошлись спокойными, удовлетворенными, точнее, разбежались по домам сушиться. Варежки, штаны, шапки были мокрыми. Может, кого-то и хотели наказать за баловство, но, узнав, что это они делали по заданию учителей и что учителя были рядом, изменили гнев на милость и помогли и высушиться, и искупаться, и выстирать вещи. Для меня это развлечение было в диковинку, я о нем помню. Таких снежных баталий никогда в жизни у меня не было. Правда, была стена из снега, которая была похожа на Лавровскую. Ее построил Кремень, использовали мы ее в качестве туалета во время ночевки на снегу в одном из походов. Когда мы разбили лагерь, то сходить в туалет было проблематично. Окапываться, что ли? Сколько можно терпеть и куда идти? До завтрашнего дня я точно не дотерплю. Я очень громко всех попросила зайти в палатки. Лагерь был большой, человек 50, все подчинились. Потом я, злая до невозможности, залезла в палатку и не выходила долго, потом был ужин. Кремень с сыном питался в нашем отделении. Еды было не очень много, поэтому мне пришлось делить хлеб, лично в руки раздавать колбасу, чуть ли не заливать прямо в рот суп половником. Мальчики, когда голодные, могли пойти на все. Например, плюнуть в чужую миску, надкусить колбасу, спрятать бутерброд и прочее. В общем, зверята. Я отвлеклась, забыла про свое горе. Вдруг неожиданно открывается пола палатки, и раздается реплика:

- Анатолий Алексеевич! Какой вы молодец! Такой замечательный туалет сделали,- и девичий голос бодренько продолжал,- сядешь спокойненько, никто не видит, потом можно спокойно одеться, не надо спешить, стена - высокая, ничего не видно.

- Еще хорошо,- подхватывает другой голос,- можно не ждать, а заходить всем вместе, если надо. Спасибо!

Кремень был старшим инструктором и отвечал за все. Но такой заботы никто не ожидал. Он как-то выпилил из снежного наста снежные плиты, из них построил стену, которую можно было использовать в качестве туалета. Только один человек, находящийся рядом, должен предупреждать о том, что за стеной кто-то есть. Это на всякий случай. Обычно мы привыкали быть на виду, когда были на выезде. Это было необходимо в целях твоей же безопасности. Держали друг друга в поле зрения. Да и слух хорошо работает в горах, слышны скрипы, шорохи, разговоры. Продолжаю про Кремня, хотя это не по теме.

- Девочки, сделать два отделения не успел, надеюсь, как-нибудь приспособитесь.

Вышли из палатки. Слева от лагеря, не очень далеко, стояла аккуратная стена из снега, ровная, чистая. К ней уже была протоптана тропинка. Стена стояла так, что зашедшие за нее люди не были видны нам, находящимся в лагере. Стена размером 2 метра на пять метров была ровной, ладной. Чувствовалась рука мастера.

Стены воображаемых воинствующих городов в Лаврове были другими. В основе стен были снежные шары, такие, из которых лепят снеговиков. Снег в тот воскресный день лепился замечательно, снега на школьном стадионе было много, энтузиазма детского - еще больше. Где-то за полчаса накатали шаров, соорудили стены. И именно они почему-то напомнили поездку в Домбай, ночевку на снегу в горах, тоже единственную в моей жизни. Такое впечатление, что я, словно снимая сливки, шла по жизни, получая удовольствия. Потом мы, забравшись в палатку, сидели, пригревшись, Кремень пел песни под гитару, мы подпевали, а его сын Вадик, как мы его не зазывали, а за палаткой температура ощутимо понижалась, так и оставался на улице (?), глядя на звездное небо, которое было облеплено необыкновенно яркими и крупными звездами. Спинев отмалчивался, говоря, что у него болит нога. Вспомнилось почему-то, это было в мае 1997 года в Домбае. Вот и обозначилась неожиданно еще одна тема, интересная для меня. Это альпинистские сборы в Домбае, руководителем сборов был Распопов Сергей Алексеевич, инструктором - Спинев Саша; из колледжа был Дима Сидаш, которого тогда еще не отчислили из колледжа, вместе с нами был еще Миша Ефремов.

Чем вспоминается еще зима? Идем из школы домой. Снег, шедший накануне ночью или утром, опять завалил дорожки, крыльцо. Света говорит, что заходить в дом не будем, что надо сначала убрать выпавший снег. На мое нытье, что кушать хочется, не обращает внимания, потому что она уверена, что почистить надо сейчас, иначе потом после сытного обеда не захочется выходить на улицу. И так каждый день. Но чистота и белизна вокруг была необыкновенная, полы в эту пору не мыли. Обновление в природе происходило каждый день. Ходили в валенках.

У меня были свои, присланные из Пензы от тети Вали, валеночки. Но они были размер в размер, очень плотно сидели на ноге, и в них было немножко больно и неудобно ходить. У Веры была небольшая нога, но валенки - больше моих. Я, некоторое время помучившись в своих валенках, предложила Вере поменяться обувью. Она, померив мои, сказала, что они не жмут, что она согласна поменяться. При этом со Светой она по секрету посоветовалась, она сомневалась по той причине, что мои валенки были новые, а ее старые, с латками на пятках. Она думала, что я захочу какой-то компенсации, в общем, осторожная девушка. Какая компенсация! Я была рада, что мне нигде не давит и что можно еще надеть теплый, шерстяной носок ручной вязки. Я ожила. Для поездки в город я купила сапоги в один из визитов в магазин Мокеихи. Отличные кожаные сапоги с овчиной внутри, финского производства. Они были чуть больше того размера, который я носила. Размер в размер носят в городе, а в деревне зимой обувь должна предполагать наличие теплых носков. Так в категоричной форме сказала однажды Постнова и при этом сразу же, расстегнув свой сапог, продемонстрировала все, что у нее надето на ноге. «По-другому - нельзя, иначе можно сильно замерзнуть»,- добавила она. Однажды мы всей нашей учительской компанией ездили , вероятно, в Красный Холм с «культурной программой»: по магазинам. Почему-то задержались и возвращались затемно, началась метель, дорогу начало заметать, мы ехали на колхозном автобусе, за рулем был Василий Постнов. Автобус остановился, немного побуксовал.

- Надо толкать.

Все, кроме шофера, вышли и дружно помогали водителю. Все обошлось, он вырулил, заглохший мотор заработал и больше не останавливался. Мне представилась наша вынужденная ночевка в степи, если честно, - страшновато было. Наверное, не по себе было и Постновой, она оказалась рядом со мной, когда мы толкали автобус. У нее были такие четкие, уверенные, сильные движения; мне казалось, что я рядом просто стояла, а она толкала, она была похожа на дискоболку с древней олимпиады - такая мощная. Но при своей солидности, она была очень впечатлительная, ранимая, могла переживать до слез. Не могла она допустить нашей погибели. Помню только, что и я, и она, мы были обуты не в валенки, а в сапоги. «Долго не протянем, ноги замерзнут,»- мелькнула мысль.

Одевалась я всегда хорошо. Точнее, много. Майка или футболка, потом свитер, сверху - платье, ходила я всегда в свитере(поверх платья), была у меня и теплая, приобретенная уже в Сонково кофта. Правда, она была невеселого мышиного света, но очень теплая, местного производства. В старые Верины валенки помещалось два носка, теплых, шерстяных. Света считала, что я куталась, что много одежды даже может мешать. Но я же не каток шла заниматься фигурным катанием, а приходилось находиться в промерзшей, хотя и протопленной школе около четырех часов. Да и дорога туда и обратно занимала много времени. Ходила я неспешно, зимнее пальто 44-го размера, которое я купила накануне летом в Ростове, не застегивалось, пришлось перешивать пуговицы - помогло. В общем, наподобие капусты - сто одежек… Дело было зимой. В учительской я была одна. Заходит Валентина Главная и неожиданно говорит: «вот сейчас ты на человека похожа. Смотреть спокойно можно, без жалости. А в бане тебя увидишь, вечером - не заснешь. Такая худоба!..» В деревне не было худых людей. Изящные линии фигуры, стройность, утонченность - все это отметалось, потому что напоминало блокадный Ленинград и такие люди, похожие по деревенским меркам на больных, плохо работали: быстро уставали, чуть что - сразу начинали ныть. Сначала, вероятно, меня мысленно отнесли к больным и ждали различных недомоганий. Но я взялась за уроки физкультуры, от которых страдали дети и которые очень нравились директриссе, эти уроки ей даже больше нравились, чем уроки русского и литературы, потому что она считала себя тонко чувствующей все перипетии языка и умеющей их объяснить подрастающему поколению. Такая грамотная биологиня! Вместе со всеми я работала в поле, легко перемещалась по деревне, выпрыгивала из скоплений жижи глиняного происхождения, которая легко засасывала. Ходила в баню и не боялась жаркого пара. Просто мяса на ней не хватает. Так решила Валентина Главная, потому что была и директором по обстоятельствам и учителем биологии по образованию.

А все началось в бане. Именно там она меня увидела в обнаженном виде. В Лаврово был двухэтажный учительский дом, рядом с которым имелся кусок земли, тоже учительский - для приусадебных огородов учителей, и баня, чуть ли не единственная в деревне. Баня топилась раз в неделю, в субботу. Истопником был сам Девяткин, муж Валентины Главной. В наши со Светой обязанности входило набрать во все емкости воды, которую мы черпали из колодца, находившегося рядом с очень симпатичной деревянной баней (хотела написать «банькой», но это слово не подходит, потому что изба была достаточно большая). Баньки на два-три человека были на Дачной, у моих родственников в Кузнецке, а баня в Лаврово могла бы вмещать сразу человек пять. В таком количестве мы там не собирались. Но тогда была необычная суббота. Первая, когда мы мылись в бане. Нам сказали, что скажут, когда наступит наша очередь, и будет это примерно часов в семь. Нас позвали. Идем мы с вещами по тропинке, смотрим, из банного окошка - свет. Наверное, думаем, оставили, чтобы нам не страшно было, к тому времени уже стемнело. Но там явно кто-то был - слышались голоса. Мы постучали. Покричали. Нам ответили, что можно заходить. Мама с дочкой купались, домывались. Вчетвером мы легко разместились на лавках. С нами В.Г. провела инструкцию по технике безопасности. В другие субботы, которые последовали одна за другой, мы со Светой мылись без наблюдателей. Тогда за вроде бы нужными разговорами нас решили изучить. Света была не толстой, но худой ее не назовешь. Галина Девяткина была стройной, но достаточно упитанной, румяной девушкой. Сама же Валентина Главная отличалась красивыми, пропорциональными, выразительными формами. Я на их фоне, действительно, выглядела страшновато: длинные худые руки, такие же ноги, впереди ребра проглядывают, сзади - костяшки-позвонки. Кости да кожа. Да еще смуглая!

«Без жалости смотреть нельзя, - рассказывала она на следующий день другой Валентине во время перемены в учительской, - а когда Ольга наклонилась к тазику, то я увидела ее позвоночник. И дотрагиваться не надо, чтобы прощупать все 33 позвонка: они проступили очень четко. Скелет ходячий. Ужас какой-то». Это было сказано в моем присутствии, что она говорила без меня, давая описание моей, на ее взгляд, ущербности - не знаю. Продолжение было следующим:

- Валя, - сказала она, обращаясь к Постновой, - ты как профорг нашей организации будешь каждый день варить картошку. Найди кастрюлю. Электрическая плитка старая, но должна работать - проверь. Картошки ребята с гряд собрали много, до января хватит. Что они едят после работы - не знаю, но на большой перемене мы их будем кормить. Так оставлять дело нельзя.

Со стороны Постновой всегда были разносолы, мясо в разных видах и рассказы про своего Васю, свою маму, про огородные и погребные дела. А еще она варила картошку в старой белой кастрюле. В тот год был отличный урожай картофеля. Крупный, без изъянов. Варили в мундирах. Но вспоминается и чищеная картошка, разварившаяся такая, ароматная, вкусная. К ней всегда что-то приносили. В общем, баловали нас. Но всегда, каждый день был винегрет. Казалось, простое блюдо. Обыкновенный салат, иногда из-за не очень хорошей капусты или вонючего кислого огурца не очень аппетитный, таким я помню винегрет в столовых. Но у Зинаиды Павловны все овощи были ровненько и мелко порезаны, были хорошего качества. А вкус винегрета - такой бывает только в Лаврово. Как выяснилось, даже у винегрета есть свои секреты. Зинаида Павловна нам со временем их рассказала. Но так и не раскрыла секрет своих пирожков. Они у нее получались необыкновенные. Они любила готовить и угощать других людей. Наверное, мы ей заменили семью, которой ей так не хватало. Но она никогда не жаловалась. После школы бежала в магазин, потом в огород. Приглашала к себе вечером, всегда кормила: то бобовый супчик, то грибы жареные. Но очень она любили свежую рыбу. А рыбу в сельский магазин привозили редко. Да и разбирали ее очень быстро. Зинаида Павловна просила, чтобы ей оставили пару килограммов. Я еще удивилась, зачем ей так много. А вечером она нас пригласила на ужин. Была жареная рыба. Она ее как-то жарила с луком, и получалось очень вкусно. Может, лук какой-то особый в Лаврово? Но мороженый, перемороженный хек или минтай получались сочными, пахучими. Не просто съедобными, а пальчики оближешь. Мы со Светой уплетали рыбу - не могли удержаться, кусок за куском. Пустела сковородка, мы облизывали пальчики, а Зинаида Павловна сидела и смотрела на нас как-то по-особому, с любовью. До сих пор не могу понять, почему она нас так баловала. Бывало, позовет нас и спрашивает:

- Знаете, что это такое? Вряд ли вы пробовали моченые яблочки!

- Что-то они страшные какие-то…

- Зато вкусные! Пробуйте!

Как-то однажды Зинаида Павловна уехала к детям в Ленинград. Ее неделю, полторы не было зимой. Мы кормили ее кота, она ему оставила банки с килькой в томате, мы решили, что это для него очень жирно, съедали половину банки сами, оставшуюся часть консервов разбавляли водой, крошили туда хлеб, и это доставалось ее любимому Ваське. Тот не выдержал такого унижения и испачкал покрывало на кровати Зинаиды Павловны переваренной некачественной пищей. Он , вероятно, таким образом хотел рассказать своей хозяйке о нашем плохом поведении. Мы с трудом отчистили покрывало и перестали его пускать в комнату, выгнали на мороз. В наши обязанности также входило кормить овечек и включать у них в хлеве лампу на вечер. Часов в 10 надо было лампу выключать. Однажды кому-то из нас или обеим сразу лень было выходить на улицу. Света предложила не выключать до утра, чтобы животным было теплее. Может, они из-за света не могли уснуть. Как выяснилось на следующий день, сна, точно, не было у Девяткиной, которая разглядела, что в хлеву - красный огонек. Наверное, протапливали печь в комнате. Смотря какие были рекомендации. А может, и не протапливали. Все местные предпочитали сидеть в холоде, но экономить дрова. Как можно было заснуть в холодной комнате? Англичане раньше спасались разогретыми сковородками, которые клали перед сном в постель, чтобы ее разогреть. Мы спали вместе с обогревателями и грелками. А Зинаида Павловна согревалась при помощи подушек. У нее их было штук семь, может, больше. Они отгораживали от нее стену. Подушку - под голову, подушку - на голову, на ноги, под бочок. Да, одиночество - неприятная штука, особенно в сочетании с суровой русской зимой. Хорошо, котик не испачкал подушки, они лежали подальше, прямо под стеночкой, ровно в ряд. Как их использовала Зинаида Павловна во время сна, я не знаю. Не приходилось увидеть, все, что я написала выше - придумалось, когда я увидела так много подушек. Наверное, от зависти.

Зимой из-за частых снегопадов, сильного ветра невозможно было сушить постельное белье да и другие вещи после стирки. Как же обходились? В комнате не было места для этого. В доме был просторный чердак. Там не было никакого хлама и пыли. Много места, высокий, я ходила, не пригибаясь. Развесишь белье на веревках и оставляешь его на несколько дней. Мороз его высушивал почти досуха. Снег на улице, метель, ветер сильный - все это не мешает нашим вещам. И не надо переживать, что что-то улетит или будет заляпано. Да и от чужих глаз спрятано. Осенью мы сушили простыни на веревках рядом с баней. Так, говорят, соседки-старушки приходили полюбопытствовать, какого качества наше белье и хорошо ли мы стираем.

25