Творчество моих учеников. Р. Свириденко. Повесть о Романе (с продолжением)

Здравствуйте, дорогая Мария Семёновна!

Вот уже восемь лет прошло с тех пор, как я видел Вас в последний раз и благодарил за науку искусства слова и жизни. Я до сих пор искренний Ваш должник, так как словом живу и зарабатываю на жизнь. Это Вы, Ваша любовь к русскому языку, Ваше неравнодушие к детской речи стали для меня путеводной звездой, помогли выбрать профессию, утвердиться в этом мире.

Но вот недавно произошёл со мной такой случай, который позволил вернуть часть долга. Совершенно случайно встретил я в поезде нынешнего Вашего ученика и, кажется, смог ему помочь овладеть письменной речью.

Дайте, пожалуйста, оценку моему преподавательскому дару, поругайте, похвалите, если заслужил. Буду очень благодарен.

Ваш «всегдашний» ученик.

Итак…

Повесть о Романе (с продолжением)

- Здравствуйте. Меня зовут Роман,- так через три минуты пути в одном купе поезда дальнего следования заявил мой попутчик, крепкий парнишка, подсаженный ко мне в купе его матерью с просьбой проследить, чтобы он не проехал свою станцию или не вышел где-нибудь прогуляться и не отстал от поезда.- Только не спрашивайте, почему меня так назвали или ещё что… А то моё имя всегда почему-то вызывает бурю веселья у моих сверстников и даже у взрослых, серьёзных с виду людей, с которыми я знакомлюсь впервые. «А точно - Роман? Может быть, - повесть или рассказ?». «А какой роман: «Война и мир» или «Герой нашего времени?». «Роман - герой романа…». Они соревнуются в остроумии, а я думаю: ну, ничего нового! Если бы я представился -Рома, они спросили бы, из какого я табора. А какой-нибудь знаток итальянского поинтересовался бы, как поживают мои родственники в Риме. А я ни в каком Риме отродясь не был.

За окном, кроме далёких и беспокойных огней, не было ничего, достойного внимания. Приступать «с разбегу» к традиционному дорожному развлечению - уничтожению продуктов, предусмотрительно наготовленных в дорогу, было ещё рановато и стыдновато. Нас в купе ехало всего двое (позднее я узнал, что Рома ехал к отцу в Ростов на обещанные родителями весёлые и познавательные каникулы). Так что я был даже рад необычной смелости паренька, предложившего мне знакомство и, видимо, интересную беседу в ближайшие два часа.

- Я и в районном центре-то редко бываю: у меня в станице дел невпроворот. И романов не читаю - рано мне ещё. И некогда опять же… Я человек занятой. На мне , хоть я и маленький ещё, всё живое хозяйство нашего двора: поросёнок Хрюк, телёнок Сиротка, строгий пёс Рекс и «шебутное племя», подростки -цыплята. «Шебутными» меня и цыплят называет бабушка. У неё много таких словечек припасено на все необычные случаи. И просто так, для красоты. Очень мне нравится, когда она, уперев руки в боки, покачивая головой ( у неё корона из седой косы), насмешливо прищурит молодые свои чёрные глаза и поёт: « Ну-у, ты и про-о-йда, Роман-атаман! Мать ноги по колено стёрла - тебя ищет, а ты-ы… в сене от знаний прячешься. Уроки, конечно, и в коровнике преподаются, и немалые, но тебе-то, каза-аче, на завтра не доить за-адали!»

Я смотрел на подвижное смуглое лицо мальчугана с тёмными хитроватыми и в то же время мечтательными глазами, в котором вдруг проступило наверняка бабушкино мудрое и ласковое выражение. Сколько лет этому умненькому юному существу, такому смелому и непосредственному, такому уверенному, что незнакомый попутчик не оборвёт его артистический монолог, не высмеет, не обидит?

- Это она так просто, смеётся, конечно, шутит. Вообще-то я неплохо учусь. Хотя, наверное, мог бы лучше… - Тут он бросил искоса испытующий взгляд на меня: мол, веришь, что мог бы? - Сейчас программа в шестом не такая, как раньше, потруднее. Математика там, физика мне хорошо даются, а вот русский… Правила-то я и учу, и применяю, и диктанты пишу на «пятёрки». Сочинения у меня тоже грамотные получаются, а за содержание Марья Семёновна выше «четвёрки» не ставит. «Ты, - говорит,- как-то странно соединяешь свои мысли - от забора и до обеда. Научись устно рассказывать, не перескакивая через главное и не теряя его по дороге. Когда вслух начнёшь говорить плавно и чётко, тогда и записать свою речь сможешь как надо».-Лицом Роман попытался изобразить учительницу, как прежде бабушку, и ему опять это удалось. - Вот я и стараюсь побольше говорить. Для практики. А вы, наверное, думали: «Что за болтуна ко мне подсадили!»

- Ну, нет, Роман! - искренне отозвался я . - Мне приятно, что могу помочь тебе в тренировках. К тому же я люблю слушать. Ты рассказывай, рассказывай. Мне действительно интересно!

- Знаете, я много историй насочинял про подвиги какие-то, всякие приключения… Ребятам рассказываю - им нравится. Просят продолжение сочинить. А мне что! Мне не жалко. Только сам я больше люблю невыдуманное. Иногда мой поросёнок такое учудит - полдня хохочешь, как вспомнишь. И Рекс тоже… Детективные истории у него здорово получаются. С бабушкиными пирожками. Иногда я думаю, что про животных я уже научился хорошо говорить, складно, потому что мне это интересно - какие они умные, добрые и весёлые. А писать так же не могу ёще, и всё тут. Наверное, и не научусь никогда.

Решение пришло само. Рома ещё не кончил говорить, а я уже знал, что попробую ему помочь, и знал, как я это сделаю.

- Послушай, малыш, есть хорошая идея..

Следующие два часа пролетели незаметно: Рома взахлёб, но, действительно, складно рассказывал свои не придуманные истории, а я стенографировал его повествование (пригодились журналистские навыки). Утром я решил встать пораньше, чтобы расшифровать, переписать Ромкину повесть о любимых животных и отдать записи мальчику: пусть он увидит, как его рассказ выглядит на бумаге. Перечитает вслух, узнает свою речь, увидит, как можно передать живое слово на письме, не погубив его, не исказив, сохранив весь строй устной речи.

В девять часов утра я тихонько положил в изголовье постели посапывающего на соседней полке мальчонки два листка бумаги. На верхнем жирным художественным шрифтом был выведен заголовок:

О дружбе

Нам учитель биологии говорит, что человека от животных отличает, кроме разума, способность к дружбе и преданности. Это значит, что между кошкой и собакой, например, дружбы настоящей быть не может, даже если они с рождения выросли в одной корзинке, ели из одной миски. Стоит их дня три не покормить, а потом налить в ту миску молока - и полетят клочья шерсти. Это человек, говорит Пётр Васильевич, может любить и жертвовать своими желаниями ради друга, а у животных побеждают инстинкты. Я этот параграф об инстинктах на «пять» ответил и на всю жизнь запомнил. Только не согласен я с тем, что у животных, кроме них, ничего человеческого не бывает.

Умерла у нас корова Зорька. Остался у неё сынок, два дня ему было от роду. Крепыш такой, хоть и без мамы остался. Я его выпаивал козьим молоком из бутылочки. Сказал, что буду сам за ним ухаживать, только бы его не продавали на убой. А назвал я бычка Сироткой, хотя сначала хотел назвать Молчуном. За спокойный характер и за то, что почти не мычит, словно и голоса не имеет.

Когда исполнилось Сиротке недели три, папа принёс со свинофермы двух махоньких поросят, крикливых, розовых, хвостики петелькой, как на картинке в букваре. Свинка почему-то быстро заболела и умерла, и свинёнок Хрюн остался одинёшенек. Такой же сирота, как и телёнок, но очень крикливый и шумный. Не прошло и недели, как Хрюн, которому разрешалось свободно бегать по двору, обнаружил в сарае грустного Сиротку и больше в свинарник не возвращался.

До чего же смешная парочка получилась! Вечно Сиротке приходилось стоять и даже ходить в раскоряку, потому что между ног у него суетился беспокойный Хрюк. Везде они были вместе. Хрюк придумывал разные занятия: копался в земле, кувыркался в лужах, носился как угорелый по двору, а рядом с ним всегда тихонько, молча и неуклюже резвился Сиротка. И на обед они ходили только вместе. Иногда у поросёнка уже мешанка в корыте давно остыла, а он из любимой лужи никак вылезать не желает. Тогда и бычка зови-не зови - есть не пойдёт, будет друга ждать.

И спали они странно - в два этажа. Телёнок засыпал быстро на мягкой «подушке» из сена в углу сарая. А поросёнок даже во сне всё взвизгивал и шевелился, сучил ногами и разгребал копытцами сено. Скоро он оказывался на голых досках и тут просыпался окончательно: неудобно на жёстком полу и прохладно тоже. И тогда этот пройдоха забирался на спину Сиротке и засыпал до утра. Наверное, не очень-то приятно было Сиротке терпеть на спине такое беспокойное хозяйство, но он не возражал.

Но беспорядок в сарае и разбросанное сено не нравились папе. Однажды, после особенно бурной Хрюкиной ночи, когда мы с папой целый час наводили в сарае порядок, он сказал:

- Пора этих крокодилов по разным квартирам расселять. Полтора месяца базар этот убираю каждое утро. Ясли закрываются! Твой свин здоровущий вымахал. Скоро спину Сиротке сломает. Да и шебутной он, как бабушка говорит, грязи и мусора от него много.

Сказал и сделал. После ужина, пока я Хрюку морковку на десерт скармливал, папа заманил Сиротку в сарай и дверь за ним плотненько закрыл. Стояла тёплая погода, почти лето, так что Хрюку постелили ворох сена под навесом и отгородили от двора куском шифера.

Пока поросёнок, любопытный такой, обнюхивал и обшаривал своё новое жилище, мы ушли в дом. Скоро и нам пора укладываться: папе и маме рано вставать на работу, мне - по хозяйству управляться, а бабушка всегда просыпается чуть свет.

Однако плохая нам выдалась ночь.

Не успело в доме всё затихнуть, как со двора понеслись странные звуки. Мы не сразу и поняли, что это плачет телёнок, мы же его голоса почти и не слышали. Так, мукнет коротко иногда: то друга к порядку приводит, то нас приветствует, когда утром встречаемся. А тут вдруг в полный голос вопит, да ещё ночью, чего совсем уж никогда не бывало. Да ещё с непривычки хрипло как-то и очень тоскливо, жалобно так…

Хотел отец выйти, посмотреть, не залез ли кто в сарай, не потревожил ли Сиротку, но мама отговорила: Рекс молчит, не возмущается, а он у нас парень чуткий. Нет чужих во дворе, это ясно.

И тут душераздирающе заверещал поросёнок. Ну, словно режут его на кусочки! А Рекс молчит, только цепью изредка позвякивает, не спит, значит, сторожит, слышит всё, что во дворе творится. А там уж творится так творится! Сиротка ревёт, Хрюк визжит не переставая. Папа ругается, мама вздыхает у окна, бабушка ушла в дальнюю комнату, легла на старую кровать, уши ватой заткнула, но бесполезно это.

- Это они друг друга потеряли, - говорю я. - Папа, давай их обратно вместе поселим!

- Нет, - говорит, - надо характер держать, иначе не мы хозяйством, а оно нами управлять станет.

С папой спорить бесполезно. Но я не мог считать моих приятелей «хозяйством», очень их жалел.

К двум часам ночи к шуму присоединился и Рекс: то ли крикунов к порядку приводил, то ли нас стыдил, что друзей разлучили. Лаял он так, что соседские собаки во всём квартале проснулись и к нему присоединились. Из солидарности.

Но папа и тогда не сдался. Характер выдерживал. А мне уже и спать не хотелось. Я всё думал: как они, двое сирот, хоть разные такие, а смогли так подружиться, что не могут друг без друга даже на мягкой соломке, когда никто не мешает, не толкается, блаженствовать?

К трём ночи стали раздаваться ещё какие-то звуки: стук, вроде, треск какой-то. Мы посматривали в окна, но сарай и навес из окон плохо видно. Долго шебуршало там что-то, а потом разом всё стихло. Совсем всё: и мычание, и визг, и даже собачий лай, Только, если прислушаться, можно уловить нежное такое похрюкивание. А в ответ, как раньше, тихонько взмукивает Сиротка.

А утром увидели мы такую картину: спит наш Хрюн ( мы ночью решили его переименовать в Визга), привалившись к двери сарая, а изнутри прямо на голом полу к этой двери привалился спящий телёнок.

А вот теперь скажите: прав учитель биологии, когда говорит, что у животных одни только инстинкты?

Хрюк и Сиротка с тех пор живут вместе. Они уже большие , почти взрослые. И у них появился ещё один верный друг - я.

Поезд мчался через кубанские, а потом донские степи. За окном было уже гораздо интереснее, чем ночью. Обычно я люблю движение и мелькание живых картин по сторонам, завораживающую смену впечатлений от чьей-то незнакомой, неизведанной и поэтому вдвойне интересной жизни. Но сейчас я изменил давней привычке всю дорогу всматриваться в мелькание за окном: угадывать что-то, любоваться и мечтать. Мне не терпелось услышать обещанные рассказы о Ромкиных домочадцах, людях и животных, об их приключениях, переживаниях и заботах. К тому же мальчик собирался нарисовать словесные портреты (для тренировки, как он выразился) всех, о ком мы говорили вчера.

А ещё Рома обещал доказать, что верность и любовь - качества не только человеческие.

Станица Мингрельская