Литературно-музыкальная композиция Разве хотела, ты, нашей смерти Родина

(Танцевальная композиция «Рождение жизни», борьба черного и белого, после выходит рожденная девочка)

Девочка:

В хате напротив родился он -

Маленький, теплый, розовый.

Рано-рано… Капли росы

Ее дрожали. Стрекозами

С моря летели ветра.

Море рябью волны блистало

Ровно в пять с половиной утра

В мире жителей больше стало.

(Продолжение танцевальной композиции, которое сменяется темой «Священной войны»)

Голос:

И вдруг война. Беспощадная война уносящая человеческие жизни. Война, от которой старики теряли разум, а дети становились седыми.

Чтец:

Глаза девчонки семилетней

Как два померкших огонька

На детском личике заметней

Большая тяжкая тоска.

Она молчит, о чем не спросишь

Пошутишь с ней - молчит в ответ,

На детском личике заметней

Большая, тяжкая тоска.

Она молчит, о чем не спросишь,

Пошутишь с ней - молчит в ответ,

Как будто ей не семь, не восемь,

А много, много горьких лет.

Вдруг сразу, словно ветер свежий

Пройдет по детскому лицу,

И, оживленная надеждой,

Она бросается к бойцу.

Защиты ищет у него:

Девочка:

- Убей их всех до одного.

(Фоном звучит медленная музыка)

Чтец:

В траве не докошенной - замученный ребенок

Смерть не дала ему больших ресниц смежить.

И светлые глаза глядят как-бы спросонок

На этот мир в цвету, где я остался жить.

А солнце высоко; не зная преступленья,

Щебечут птицы, сердце полонив

И, словно в пьяном сне, над жертвою глумленья

Рой синих мух жужжит среди цветущих нив.

И вспомнив вдруг о том, что за поселком где-то

Мать жаркую слезу, смахнет с лица тайком,

Не жду я от друзей ни вздоха, ни ответа -

Хочу я одного - врага найти штыком!

Голос:

И та, что сегодня прощается с милым,

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит.

(На сцене появляются пять девушек. Музыка меняется)

Первая:

Ох, девоньки тяжко мне что-то. Никак быть беде.

Вторая:

Да ладно тебе не расстраивайся. Девчата выше нос. Не сдадимся врагу. Отстоим наши жизни.

Эх, Германия, Германия,

Неверная страна

Заключила с нами договор,

Нарушила сама.

Третья:

Эх, заиграй, гармошка нова,

Разливайся, песня, вдаль,

Не по вкусу для фашистов

Наша горьковская сталь.

Четвертая:

Ягодиночка убит,

Под березою лежит.

Очень жалко дорогого:

Фрицы не дали пожить.

(Всхлипывает. Все медленно уходят. Фоном звучит музыка)

Голос:

Они помнили ясное, солнечное утро, тишина которого нарушилась грохотом танковых армий, гулом воздушных армад, топотом стрелковых дивизий, устремившихся на нашу землю, на которой начиналась косовица хлебов.

А ведь когда-то зори были тихими-тихими…

(Звучит музыка)

Федот Евграфович:

Казалось было холодно цветам,

И от росы они слегка поблекли.

Зарю, что шла по травам и кустам,

Обшарили немецкие бинокли.

Цветок в росинках весь, к цветку приник,

И пограничник протянул к ним руки.

А немцы, кончив кофе пить, в тот миг

Влезали в танки, закрывали люки.

Такою все дышало тишиной,

Что вся земля еще спала, казалось.

Кто знал, что между миром и войной

Всего каких-то пять минут осталось.

Я о другом, не пел бы, ни о чем,

А славил бы всю жизнь свою дорогу,

Когда б армейским скромным трубачом

Я эти пять минут трубил тревогу.

Пять минут, пять минут и пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро. Прошло очень много времени, но их имена до сих пор не покидают моих мыслей. Ведь то, что сделали эти девчата, достойно восхищения. Первой ушла от нас Лиза, Лиза Бричкина.

(Появляется девушка и рассказывает биографию Лизы Бричкиной)

Лиза:

Все свои девятнадцать лет я прожила в ощущении завтрашнего дня. Каждое утро меня обжигало нетерпеливое предчувствие ослепительного счастья, и тот час же выматывающий кашель матери, отодвигал это свидание с праздником на завтрашний день. Не убивал, не перечеркивал - отодвигал. Пять лет, изо дня в день отец приветствовал меня словами о смерти матери, но продолжая делать свои дела по хозяйству, забросив школу, я жила и ждала завтрашнего дня. Завтрашний этот день никогда не связывался в моем сознании со смертью матери. Я уже с трудом помнила ее здоровой, но в меня было вложено столько человеческих жизней, что представлению о смерти просто не хватало места. Через месяц умерла мать, а я по-прежнему ждала завтрашнего дня, ждала августа и в тысячный раз перечитывала затертую до дыр записку, которую однажды оставил мне друг отца. «Тебе надо учиться, Лиза. В лесу совсем одичаешь. В августе приезжай, устрою в техникум с общежитием.»

Но настала война и вместо города я пошла на оборонные работы. Все лето рыла окопы и противотанковые укрепления, которые немцы аккуратно обходили. Попадала в окружения, выбиралась из них и снова рыла, с каждым разом все дольше и дальше откатываясь на восток. Поздней осенью я оказалась где-то за Валдаем, прилепилась к зенитной части и поэтому так стремительно бежала я тогда на 171-й разъезд…

(Уходит и встает позади солдата)

Федот Евграфович:

Потом была Соня Гурвич.

(Выходит девушка и читает биографию Сони)

Соня:

Я вспоминаю своего папу, он был простым участковым врачом, но дедушка называл его доктором медицины и даже привесил к двери медную дощечку. А еще висела возле дверей ручка от звонка, и её надо было все время дергать, что бы звонок звонил. И сквозь все мое детство прошел этот тревожный дребезг: дни и ночи; зимой и летом. Папа брал чемоданчик и в любую погоду шел пешком, потому что извозчик стоил дорого. А вернувшись, тихо рассказывал о туберкулёзе, ангине и малярии, а бабушка поила его вишневой настойкой. У нас была большая и дружная семья. Еще в университете я донашивала платья, перешитые из платьев сестер: серые и глухие, как кольчуги. У долго не замечала их тяжести, потому что вместо танцев бегала в читалку и во МХАТ. А заметила, сообразив, что, очкастый, сосед по лекциям совсем не случайно пропадает вместе со мной в читальном зале. Это было уже спустя год летом. А через пять дней после нашего единственного вечера в парке культуры и отдыха имени Горького сосед подарил мне тоненькую книжечку Блока и ушел добровольцем на фронт. Да, я и в университете носила платья, перешитые из платьев сестер. Длинные и тяжелые как кольчуги…

Недолго, правда, носила всего год. А потом надела форму, и сапоги - на два номера больше.

(Встает позади солдата)

Федот Евграфович:

Третей была самая маленькая из них Галя Четвертак.

(Выходит девушка и рассказывает биографию Гали)

Галя:

Я была подкидышем и даже фамилию мне в детском доме дали - Четвертак. Потому что меньше всех ростом была, в четверть меньше. Детский дом размешался в монастыре. В десять лет я стала знаменитой, устроив скандал, какого монастырь не знал со дня своего основания. Отправившись ночью по своим детским делам, я подняла весь дом отчаянным визгом. Выдернутые из постелей воспитатели нашли меня на полу в полутемном коридоре, я очень толково объяснила, что бородатый старик пытался утащить меня в подземелье. Меня очень часто дразнили и презирали, поэтому я всегда что-нибудь выдумывала, за это меня наказывали и даже избавились, спровадив в библиотечный техникум на повышенную стипендию. Война застала меня на третьем курсе, и в первый же понедельник вся наша группа в полном составе явилась в военкомат. Группу взяли, а меня нет, потому что я не подходила под армейские стандарты ни ростом, ни возрастом. Но я не сдавалась, и в порядке исключения меня отправили в зенитчицы. Осуществленная мечта всегда лиши на романтики. Реальный мир оказался суровым и жестоким и требовал не героического порыва, а неукоснительного исполнения воинских уставов. А не врать я просто не могла. Собственно это была не ложь, а желания, выдаваемые за действительность. И появилась на свет мама, медицинский работник, в существование которой я почти поверила сама… Но с появлением в моей жизни Женьки мир снова завертелся быстро и радостно.

(Встает позади солдата)

Федот Евграфович:

Женька Комелькова, красавица Женька, четвертой ушла от нас.

(Выходит девушка и рассказывает биографию Жени)

Женя:

Красивое белье было моей слабостью. И я всегда таскала его в армейских вещмешках, хоть и получала за это постоянные выговоры, наряды вне очереди и прочие солдатские неприятности. И всегда вспоминала слова отца: «Дочка красного командира ничего не должна бояться». И я ничего не боялась. Скакала на лошадях, стреляла в тире, сидела с отцом в засаде на кабанов, гоняла на отцовском мотоцикле по военному городку. А еще танцевала на вечерах цыганочку, пела под гитару и крутила романы с затянутыми в рюмочку лейтенантами. Легко крутила, для забавы не влюбляясь. Счастливое время было, веселое, а мать хмурилась да вздыхала: взрослая девушка, барышня уже, как в старину говорили, а ведет себя… Не понятно ведет: то тир, лошади, да мотоцикл, то танцульки до зари, лейтенанты с ведерными букетами, серенады под окном да письма в стихах. Все было как надо - я не расстраивалась. Я вообще никогда не расстраивалась. Я верила в себя, и тогда уводя немцев от Осяниной, ни на мгновенье не сомневалась, что все кончится благополучно. И даже когда первая пуля ударила в бок, я просто удивилась. Ведь так глупо, так несуразно и неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет.

(Встает позади солдата)

Федот Евграфович:

Последней была Рита Осянина.

(Выходит девушка и рассказывает биографию Риты)

Рита:

А я вспоминаю, как познакомилась на встрече с героями-пограничниками со своим мужем, лейтенантом Осяниным. Когда он пошел меня провожать, я страшно схитрила, повела его самой дальней дорогой. А он все равно молчал и только курил, каждый раз, робко спрашивая у меня разрешения. И от этой робости сердце мое падало в коленки. А потом мы расписались, хотя это было очень нелегко, так как мне не хватало до восемнадцати, пяти с половиной месяцев. Через год я родила сына, Альберта, а еще через год началась война и я тоже ушла на фронт, сначала санитаркой, а через полгода послали в зенитную школу. А старший лейтенант Осянин погиб на второй день войны в утренней контратаке. Я узнала об этом через месяц. А дальше фронт. Пять боевых подруг, которые навсегда останутся в сердцах людей. После смерти Лизы, Сони, Гали, Жени настала моя очередь. Скорчившись сидела я под сосной упираясь спиной в ствол. Силилась улыбнуться серыми губами, то и дело, облизывая их, а по рукам, накрест зажавшим живот, текла кровь.

Умру я свободно и честно

И голову тихо склоню

И русскую землю родную

Я светлой слезой оболью.

Тогда надо мной защебечут

Родные мои соловьи

И кудри мои разовьются,

Но плечи не дрогнут мои.

Я сильно любила отчизну

И век я была ей верна…

Федот Евграфович:

За что? Положил я вас, всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев? Пока война - понятно. А сейчас, когда мир? Сейчас понятно, почему вам умирать приходилось? Почему я фрицев этих дальше не пустил, почему такое решение принял? Что ответить, когда спросят: «Что ж это вы, мужики, мам наших от пуль защитить не смогли? Что ж это вы со смертью их оженили, а сами целые? Дорогу Кировскую берегли, да Беломорский канал имени товарища Сталина? Да там ведь тоже, поди, охрана, там ведь людишек куда больше, чем пятеро девчат да старшина с наганом….»

Рита:

Не надо! Родину мы защищали!

(Фоном звучит музыка)

Чтец:

Их нет, многие не вернулись оттуда. Их нет… Потому что нет из смерти обратной дороги. Но есть жизнь! И есть мы, живые, работящие. Так же, как и всегда, варим сталь, сеем хлеб, радуемся веснам. Как и всегда хочется, чтобы дольше длился май и прекратились войны.

Но пока война живет. И те, кто вернулся оттуда, пытаются заставить замолчать свои чувства, рвущиеся наружу, стараясь не говорить об этом. Не хуже нас знают об этом и наши дети - озорные девчонки и мальчишки. Пристают: «Расскажи, а, правда, там так же как по телевизору показывают?»

Но не рассказывается. Бывает день когда рядом с тобой незримые, сидят те кого нет. Все, до единого!

Каждому не поставить памятника. Но каждого помнят. И многих еще ждут. Много как же много их пало.

Я часто думаю о них. И когда совсем догорит закат, я не включу свет. Поставлю пластинку про белых журавлей. Зажгу белые свечи в память о них. И рядом со мной сядут все-все, кого, к сожалению, нет рядом с нами.

Мы не будем говорить про войну. Разве совсем немного. Я буду долго рассказывать как мы живем сейчас, что делаем. Расскажу все, все. Они ведь этого не знают! И буду сидеть, пока не догорят белые свечи.

(На фоне музыки выстраивается финальная композиция)

Слушайте!

Это говорим мы, Мертвые Мы!

Слушайте!

Это мы говорим оттуда, из тьмы.

Не пугайтесь!

Однажды мы вас потревожим во сне,

Над полями свои голоса

Пронесем в тишине

Мы забыли траву

Мы забыли деревья давно

Нам шагать по земле, не дано,

Никогда не дано!

Разве погибнуть ты нам завещала, Родина.

Жизнь обещала, любовь обещала, Родина!

Разве для смерти рождаются дети, Родина!

Разве хотела ты нашей смерти, Родина!

Девочка:

Разве хотела ты нашей смерти, Родина!

(Смолкает музыка, гаснет свет)