- Преподавателю
- Другое
- Библиотечный урок Вечно юная душа поэта
Библиотечный урок Вечно юная душа поэта
Раздел | Другое |
Класс | - |
Тип | Конспекты |
Автор | Ромашкина А.В. |
Дата | 12.03.2015 |
Формат | docx |
Изображения | Есть |
Министерство науки, образования и молодежи республики Крым
МБОУ «Перовская школа-гимназия»
Разработала и провела
Зав.библиотекой
Ромашкина А.В.
2015
Про детство Пушкина пишут редко и мало. Некоторые ученые считают даже, что у него в сущности не было детства, что оно для него очень мало значило, что вся его поэзия началась с Царскосельского лицея, что именно там ему явилась муза, богиня песнопений, какой ее представляли себе древние греки и римляне.
Но с тех пор, как артист В.С.Якут подарил Московскому музею А.С.Пушкина миниатюру с портретом Пушкина-ребенка, все чаще стали задумываться о детстве Пушкина, о том, что значило оно в его поэзии.
В книге советского писателя И.А.Новикова «Пушкин в изгнании», приоткрывается завеса над легендой Пушкиных. В доме родителей поэта встречали сразу и Новый год, и новый, девятнадцатый век. В самую торжественную минуту, разбуженный праздничным шумом и весельем, на пороге появился малыш чуть больше полутора лет, и его мать Надежда Осиповна Пушкина предложила гостям полюбоваться на человека нового столетия, человека, только что переступившего порог XIX века.
В память об этом событии мать Пушкина заказала художнику портрет рыжеватого малыша с блестящими голубыми глазами, в ночной рубашонке с кружевным воротом, сползшим на левое плечо. Есть в этом портрете какая-то значительность. Наверное и художник, и заказчица думали о заре нового века. Не мог же художник разглядеть в двухлетнем малыше гения! А впрочем, именно в этом возрасте. Как доказал Корней Иванович Чуковский в своей книге «От двух до пяти», мы все до единого гении, то есть неутомимые исследователи языка и пламенные поклонники поэзии. Но мы подрастаем и забываем об этом. А Пушкин не забыл свои детские впечатления.
Первым в мировой литературе он изобразил музу, вечно юное божество поэзии, в виде бабушки в старинном русском наряде. Пушкин, оказывается, помнил себя еще с колыбели:
Я ждал тебя в вечерней тишине
Являлась ты веселою старушкой
И надо мной сидела в шушуне,
В больших очках и резвою гремушкой
В наши дни такую же плетеную гремушку привезли из Захарова, где поэт провел лучшие годы своего детства.
Ты, детскую качая колыбель,
Мой юный слух напевами пленила
И меж пелен оставила свирель,
Которую сама заворожила.
А в стихотворении «Муза», где богиня песнопений является уже в своем древнегреческом образе и наряде, Пушкин пишет:
В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила… (цевница - свирель)
Тут уже и сам маленький человек играл на завороженной свирели, которую, чтобы поучить и порадовать его, иногда брала у него и играла на ней сама муза. Что-то таинственное есть в этих стихах:
С утра до вечера в немой тени дубов
Прилежно я внимал урокам девы тайной…
«Тайной», то есть воображаемой. «В немой тени дубов…» Это восприятие малого ребенка. Он поражен, что дуб полон звуков, шелестит и шумит от ветра, на ветках поют птицы, а тень дуба, хотя и движется, но молчит. Кстати, не эти ли картины детства навеяли поэту образ сказочного зеленого дуба у лукоморья?
Если когда-нибудь кто-нибудь из вас будет заниматься Пушкиным, попробуйте вникнуть в стихи «Наперсница волшебной старины» и «Муза». Что имел в виду поэт? Значит ли это, что и тогда сочинял стихи, еще до Лицея? Сочинял, когда и записать их не мог? Или же, как голос музы, звучавший в его душе, воспринимал он песни няни, народные сказки, прибаутки? А может и те стихи по- русски и по- французски, что читались в доме его родителей? Предположим, увалень Саша занят своими играми в уголке, и вдруг приходят Карамзин, или Жуковский, или веселый поэт Василий Львович Пушкин, родной дядя мальчика, вот кто-нибудь начинает читать свои или чужие замечательные стихи (без этого дом Пушкиных и представить нельзя). И мальчик отрывается от игрушек, слушает, как зачарованный. А может, до Лицея он сочинил не одну французскую комедию «Похититель» да забавную эпиграмму на себя, подражателя Мольера, о чем вспоминает сестра поэта? Может, была и тетрадка, исписанная крупным почерком?
Да. Лицей с его друзьями поэтами, с его учителями, с его дивными садами, где поэту являлась муза, значил для него необыкновенно много. Муза являлась ему в воображении даже в «углах лицейских переходов». Но и в Лицее на экзамене в присутствии самого Державина прозвучали строки о детстве московского мальчика:
Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
Не зная горести и бед…
А еще раньше в «Послании к Юдину» он вспомнил свое детство, свое Захарово с такой силой. Что захотел, став взрослым, вернуться туда и жить там жизнью поэта, чуждого суеты. В том же послании к лицейскому другу поэт как бы простился с детством, пожалел о нем:
Но быстро день за днем умчался;
Где ж детства ранние следы?
Прелестный возраст миновался,
Увяли первые цветы!
Юный Пушкин боялся, что сердце охладеет, что, как он выразился в письме к одному поэту, проза жизни одолеет поэзию души. И это беспокойство, эта печаль проявились у шестнадцатилетнего лицеиста в удивительной форме:
Уж сердце в радости не бьется
При милом виде мотылька,
Что в воздухе кружит и вьется
С дыханьем легким ветерка…
Кто и когда так горевал о подобной утрате? Все радуются, что растут. Иные считают детство чем-то таким, чего надо стесняться, особенно в 16 лет. И все же где детства ранние следы? Везде, во всем творчестве Пушкина. Есть там и тот мотылек из «Послания к Юдину»:
Так бедный мотылек и блещет
И бьется радужным крылом,
Плененный школьным шалуном…
Кого сравнивает поэт с мотыльком своего детства? Татьяну Ларину, когда после своего влюбленного письма она ждет Онегина.
Вообще в романе «Евгений Онегин» можно найти немало строк, связанных с детством.
Попробуйте отыскать эти строки и увидеть не только шалуна. Отморозившего пальчик, и « мальчишек радостный народ», который «коньками звучно режет лед». При внимательном чтении вы увидите и девочку Ольгу. Для которой собирали «на широкий луг всех маленьких ее подруг», и Ленского, на коленях у ее отца играющего медалью, и Татьяну, «что в семье своей родной казалась девочкой чужой», и Онегина - ребенка. Который «резов, но мил», и Пушкина - отрока.
Как бесконечно дорого для всех нас чуть ли не каждое мгновение его жизни. В том числе и те, которые он не прожил. Вспоминаются строки Маршака:
И все же тех десятилетий.
Что отнял вражеский заряд
У лучшего певца на свете,
Тысячелетья не простят.