Кружок Н. В. Станкевича

Реферат на тему:

«Кружок Н. В. Станкевича

и его поэты»

Содержание

1. Годы жизни Николая Владимировича Станкевича __________стр. 3

2. Кружок Станкевича_____________________________________4-11

- Время студенчества Станкевича (1831 - 1834)

- Станкевич в представлении своих друзей

- Кружок Станкевича пытался выработать целостное мировоззрение.

-Вопросы искусства, литературы

- Духовное и в частности эстетическое развитие Белинского и Станкевича

- Поэзия кружка Станкевича

3. Заключение ________________________________________12

4. Литература__________________________________________13

Станкевич Николай Владимирович (27.09(09.10)1813-25.06(07.07)1840), поэт, переводчик, философ, эстетик, общественный деятель.

Родился в городе Острогожске Воронежской губернии в дворянской семье. Его дед по отцу был сербом, он переехал в Россию в 1757 г. и принял российское подданство. Служил в Острогожске. За безупречную службу и верноподданническое отношение к властям получил дворянское звание и чин коллежского асессора. Младший его сын - Владимир и был отцом будущего философа и поэта. Мать Николая - Екатерина Иосифовна Крамер - дочь острогожского врача. Родители очень любили друг друга, и детей воспитывали в атмосфере любви, красоты и гармонии.

Имение Станкевичей. Село Удеревка. 1912 г.

Детство Николай провел в имении в селе Удеревка, которое его отец купил летом 1814 г. Именно с этим селом на берегу Тихой Сосны связаны первые детские впечатления Николая. С детства Станкевичи воспитывали в своих детях трудолюбие, уважение к людям труда, а также чуткость и восприимчивость к окружающей природе, любовь к чтению, стремление к наукам и образованию.

В 1822 г. Николай поступил в Острогожское уездное училище - одно из самых старых в Воронежской губернии. В училище обучались дети купцов и мещан, но отец Николая не придавал никакого значения сословным предрассудкам. Главным в этом выборе для него было желание не отрывать далеко от семьи первенца, не отличающегося хорошим здоровьем. Родители зимой жили в Острогожске. Учился Николай хорошо, полюбил историю и географию, пристрастился к чтению, а особенно к поэзии. Летом вся семья уезжала в любимую Удеревку.

С 1825 г. Станкевич продолжил своё образование в Воронеже, в пансионе для благородных детей П. Ф. Федорова. Губернский город подарил Николаю множество новых впечатлений. Он стал завсегдатаем в театре, часто посещал магазин и библиотеку при нём книгопродавца Д. А. Кашкина. Серьёзное увлечение литературой подтолкнуло его попробовать себя в стихосложении. И

уже с 1829 г. он посылает свои первые романтически-сентиментальные стихи в

2

московские и петербургские журналы - «Бабочку», «Атеней», «Телескоп», «Молву». Эти издания охотно публиковали стихи молодого поэта из Воронежа.
В 1830 г. Николай познакомился с Алексеем Кольцовым, стихи которого сразу пленили начинающего поэта. Угадав поэтический талант А. В. Кольцова, Станкевич стал первооткрывателем поэта Кольцова для русской литературы и для всей читающей России. Николай посчитал своим долгом опубликовать его стихи в столичном издании. И в 1831 г. в «Литературной газете» с небольшим предисловием Станкевича появилось стихотворение «Русская песня». А в 1835 г. он уже отобрал 18 стихотворений для поэтического сборника, который оказался единственным вышедшим при жизни Алексея Кольцова.
В том же 1830 г. Станкевич поступил в Московский университет на словесное отделение. Посещая лекции своего земляка М. Г. Павлова, в доме которого он и жил в Москве, Станкевич увлёкся учением немецких философов - Фихте, Канта, Шеллинга и Гегеля.

К 1831 г. это увлечение объединило студентов Московского университета в литературно-философский кружок, духовным вдохновителем которого стал Николай Станкевич. Кружок Станкевича интересовался философией, эстетикой, литературой. В первый состав кружка входили Януарий Неверов, Иван Клюшников, Василий Красов, Сергей Строев, Яков Почека, Иван Оболенский. В 1833 г. Неверов покинул кружок, но в его состав вошли Виссарион Белинский, Константин Аксаков, Александр Ефремов, Александр Келлер, Алексей Топорнин, Осип Бодянский, Павел Петров. Временем расцвета кружка был период с 1833 по 1837 гг., до отъезда Станкевича за границу. Кружок был сосредоточием культурной жизни того времени. Трудно переоценить влияние Станкевича на развитие русской мысли и умение объединить вокруг себя выдающихся мыслителей разных взглядов.
Н. В. Станкевич был человек разносторонне образованный и обладавший даром «открывать чужие таланты». Ему русская литература обязана открытием таланта поэта А. В. Кольцова; он оказал огромное влияние на В. Г. Белинского, Т. Н. Грановского и др. Не обладая крупным литературным дарованием, он был очень талантливой личностью просто как человек, одарённый тонким эстетическим чутьём и горячей любовью к искусству. О душевных качествах Станкевича высоко отзывались Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов. Его первый биограф П. В. Анненков писал о нём: «Это был живой идеал правды и чести».
Творческое наследие Н. В. Станкевича - невелико: историческая драма «Скопин-Шуйский», стихотворения, несколько довольно интересных зарисовок философского характера, найденных после смерти Станкевича в его бумагах. Неоценимым источником изучения духовной жизни 1830-х гг. стала переписка Станкевича с друзьями, полная блестящих мыслей, метких определений. Письма воссоздают общественные, эстетические и нравственные искания молодого поколения и читаются как художественно-публицистические очерки.
Учась в Москве, Николай не забывал родных мест, на каникулы приезжал в любимую Удеревку, где много читал, писал стихи и просто любовался красотой сельской природы.

3

В 1834 г. Н. Станкевич окончил университет и вернулся в Воронежскую губернию, решив применить полученные знания в практической деятельности. Его выбрали почётным смотрителем Острогожского уездного училища, где он запланировал провести целый ряд нововведений. Но планам не суждено было сбыться. В 1836 г. необходимость лечения начинающегося туберкулёза заставила Станкевича уехать на Кавказ, а в 1837 - за границу. Сначала он отправился на лечение в Карловы Вары. Зиму 1838-1839 гг. прожил в Германии, где лечение болезни совместил с продолжением изучения философии у берлинского профессора Вердера. Но и немецкие врачи были бессильны, недуг не отступал. Домой Николай писал письма, полные тоски и воспоминаний о родных местах.

За границей Станкевич познакомился и сдружился с И. С. Тургеневым. Из общения с поэтом И. Тургенев вынес очень важную идею, что искусство должно быть одушевлено человеческими интересами.

Весной 1839 г. Николай поехал в Италию, надеясь на её целительный климат. Но болезнь не отступила, здоровье ухудшилось. Летом 1840 г. Станкевич решает поехать в Швейцарию. Однако на пути в Милан он почувствовал ухудшение и в небольшом городке Нови 25 июня (7 июля) 1840 г. умер. Прах Н. В. Станкевича был перевезён на родину и похоронен в Удеревке на семейном кладбище.

А село Удеревка исчезло как и вся дворянская усадьба Станкевичей. Барский дом был разграблен и сожжён в революционной буре 1918 г. От бывшего имения осталась только липовая аллея и могила поэта на высоком берегу речки Тихой Сосны.

4

Время студенчества Станкевича (1831 - 1834) совпадает с переворотом во внутренней жизни Московского университета, когда с профессорской кафедры, вместо прежнего монотонного чтения старых тетрадок, послышалось живое словечко, стремившееся удовлетворить нарождающимся потребностям жизни. Большая передышка происходила и в московском студенчестве: студент из бурша превращался в молодого человека, поглощенного высшими стремлениями. Прежние патриархальные нравы, когда московские студенты больше всего занимались пьянством, буйством, задиранием прохожих, отходит в область преданий. Начинается образование посреди московских студентов узко сплоченных кружков, желающих узнать себе вопросы нравственные, философские, политические. Студенчество нового типа сгруппировалось по преимуществу в двух кружках - Станкевича и Герцена . Оба кружка, хотя и одушевленные одним и тем же жаром высоких и чистых стремлений, без малого не имели между собой общения и отчасти более того враждебно относились дружбан к другу. Они были представителями двух направлений. Кружок Станкевича интересовался по преимуществу вопросами отвлеченными - философией, эстетикой, литературой - и был равнодушен к вопросам политическим и социальным.

В состав кружка Станкевича, первоначально чисто студенческого, но продолжавшего существовать в теснейшем духовном общении и затем того, как члены его в 1834 - 1835 гг. оставили универ, входили: одаренный историк Сергей Строев , поэты Красов и Ключников, имеющий известность позже попечитель кавказского округа Неверов , цвет сообщали кружку в свое время всего сам Станкевич, следом Константин Аксаков и Белинский . Из не студентов жутко близок был к Станкевичу его земляк Кольцов , дар которого Станкевич основополагающий оценил; он же издал первостепеннный сборник стихотворений Кольцова. Несколько позже к кружку теснейшим образом примыкают Михаил Бакунин , Катков , Василий Боткин и Грановский . Это были люди различных темпераментов и душевных организаций, но всех их соединяло обаяние необыкновенно светлой, истинно-идеальной личности главы кружка. Станкевич представляет собой крайне исключительный образец литературного деятеля, не имеющего никакого значения в качестве писателя и тем не менее наложившего свою печать на весь отрезок времени русской литературы.

5

"Предмет этот имеет высокую важность для истории нашей литературы, потому что из тесного дружеского кружка, о котором мы говорим и душою которого был Н. В. Станкевич, скончавшийся в первой поре молодости, вышли или впоследствии примкнули к нему почти все те замечательные люди, которых имена составляют честь нашей новой словесности, от Кольцова до г. Тургенева. Без сомнения, когда-нибудь этот благороднейший и чистейший эпизод истории русской литературы будет рассказан публике достойным образом. В настоящую минуту еще не пришла пора для того". (1)

Эти строки были написаны Чернышевским более века назад. Давно пришла пора сделать историю кружка Станкевича, как и биографию этого удивительного человека, достоянием широкого читателя.

Сохранилось акварельное изображение Николая Станкевича, сделанное кистью художника Л. Беккера. На вас смотрит молодой человек лет двадцати двух-трех, в сюртуке и белом жилете, с бантом; длинные, ниспадающие до самых плеч волосы, тонкие, необыкновенно выразительные черты лица и большие, с почти неуловимой иронической лукавинкой, глаза. Таковы некоторые детали этого изображения, достоверность которого подтверждается литературным портретом Станкевича, написанным Тургеневым: "Станкевич был более нежели среднего роста, очень хорошо сложен -- по его сложению нельзя было предполагать в нем склонности к чахотке. У него были прекрасные черные волосы, покатый лоб, небольшие карие глаза; взор его был очень ласков и весел, нос тонкий, с горбиной, красивый, с подвижными ноздрями, губы тоже довольно тонкие, с резко означенными углами..."(2) Человек с широким полетом мысли и тонким чувством юмора, философ и поэт, страстно влюбленный в жизнь и с юношеских лет пораженный смертельным недугом, -- такой рисуется нам эта замечательная личность, давшая свое имя знаменитому кружку и интереснейшему эпизоду в истории русской общественной мысли и литературы.

"...Не только мы, друзья Станкевича, но два или три поколения студентов Московского университета предчувствовали в нем какую-то новую силу, нового двигателя науки, ждали, чтобы он высказался", -- так писал о нем один из ближайших его товарищей Я. М. Неверов. (3)"Высказывания" Станкевича примечательны тем, что в них раскрывался не только он сам, но в значительной мере и весь круг его друзей.

Все, кому привелось встречаться со Станкевичем, отзывались о нем с неизменным восхищением. Современники называли его "необыкновенным человеком" и "гениальной душой", "божественной личностью", "гордостью и надеждой", человеком, "призванным на великое дело".

1. Н. Г. Чернышевский. Очерки гоголевского периода русской литературы. -- Полн. собр. соч., т. 3. М., 1947, стр. 179.

2. И. С. Тургенев. Собр. соч., т. И. М., 1956, стр. 234.

3. Отдел письменных источников Государственного исторического музея, ф. 372, д. No 22, л. 28. Далее ссылки на этот архив во вступительной статье и биографических справках даются сокращенно: ГИМ.

6

Его слово обладало в кругу друзей почти безграничной властью нравственного авторитета. Резко выговаривая однажды М. А. Бакунину за его стремление навязать всему кружку свой "гнетущий авторитет", Белинский противопоставлял ему Станкевича, который "никогда и ни на кого не налагал авторитета, а всегда и для всех был авторитетом, потому что все добровольно и невольносознавали превосходство его натуры над своею".(1) Сообщая Т. Н. Грановскому о смерти Станкевича, Тургенев восклицал: "Кто из нашего поколения может заменить нашу потерю?" (2) Грановский, в свою очередь, писал Неверову, что никому на свете он не был так обязан, как Станкевичу. "(3) "...Подумай-ка о том, что был каждый из нас до встречи с Станкевичем?.. Нам посчастливилось", -- с горьким чувством писал В. П. Боткину Белинский. (4) Сохранился без начала и конца фрагмент замечательного письма неизвестного автора к Н. А. Беер, приятельнице Бакунина, Белинского и Станкевича, датированного летом 1843 года, -- письма, написанного человеком, несомненно близким к кругу Станкевича. Говоря о роли его личности и ее воздействии на окружающих, автор письма отмечает: "Все мы обязаны ему полнотой нашей душевной жизни, я -- более всех. Если мне суждено совершить что-нибудь в жизни -- то будет делом Станкевича, который вызвал меня из ничтожества. Впрочем, не со мной одним он это сделал. Кто знал близко Станкевича, для тех он не умер".(5) Таков был единодушный голос его близких друзей. Но уже Белинский первый высказал опасение, что со смертью Станкевича "даже и памяти на земле не останется об нем". (6)Поразительная духовная сила личности этого человека лишь в малой мере отразилась в его литературном наследии. При жизни своей он опубликовал всего три десятка стихотворений, юношескую и весьма несовершенную в художественном отношении трагедию, небольшую повесть и несколько переводов статей иноземных авторов. Причем значительная часть этих сочинений появлялась в печати либо вовсе без подписи, либо подписанной различными псевдонимами или инициалами автора. Стало быть, вне круга друзей Станкевича имя его было совершенно неизвестно.

Вот почему вскоре после смерти Станкевича возник вопрос, каким образом сохранить его имя в памяти потомства. Эту задачу первым пытался решить Н. Г. Фролов -- друг Станкевича, близко наблюдавший его за границей, литератор, известный своими работами по географии и естествознанию. Фролов имел доступ к его семейному архиву и, основываясь на нем, решил написать биографию Станкевича с широким привлечением его переписки. Работа эта была в 1843--1846 годах завершена, но света не увидела. Среди ближайшего окружения Станкевича и членов его кружка мало кто оставил о нем мемуары. Константин Аксаков в своем "Воспоминании студентства"

1 В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. 11. М., 1956, стр. 339.

2 Письмо от 16/4 июля 1840 г. - Собр. соч., т. 12. М, 1958, стр. 17.

3 Т. Н. Грановский и его переписка", т. 2. М., 1897, стр. 104.

4 Письмо от 5 сентября 1840. -- Полн. собр. соч., т. 11, стр. 554

5 ГИМ, ф. 351, д. No 64, л. 358 об.

6 Письмо к А. П. Ефремову от 23 августа 1840 г. -- Полн. собр. соч., т. 11, стр. 547.

.

7

рассказал несколько важных эпизодов о деятельности кружка,заметив при этом, что он надеется когда-нибудь написать о самом Станкевиче все, что знает о нем. (1). Обещание, однако, не было выполнено. После выхода в свет книги П. В. Анненкова о Станкевиче Я. М. Неверов написал мемуарный очерк, в котором уточнил некоторые факты, сообщенные биографом его друга, и попутно обронил ряд живых подробностей, характеризующих духовный облик Станкевича. (2)Но этот очерк Неверова так и не был опубликован. Много лет спустя после смерти Станкевича стали известны мемуарные свидетельства о нем, написанные Герценом и Тургеневым. И это, пожалуй, все. В середине 50-х годов неожиданно обострился в русском обществе интерес к имени Станкевича. В 1855 году К. С. Аксаков написал упомянутое выше "Воспоминание студентства"; в следующем году в "Современнике" появились главы "Очерков гоголевского периода" Чернышевского, содержавшие ряд важных суждений о Станкевиче и его кружке; еще через год П. В. Анненков печатает в "Русском вестнике" биографию Станкевича и одновременно вместе с его перепиской выпускает ее отдельной книгой; в 1858 году выступает Добролюбов с обширной статьей о Станкевиче, полемически направленной против редакции "Библиотеки для чтения", а также против ряда положений книги Анненкова.

Повышенный интерес к Станкевичу не был, разумеется, случайным. На историческом переломе 50-х годов вопрос о Станкевиче становился частью общей большой проблемы отношения к идейному наследию дворянской интеллигенции 30--40-х годов. В то самое время, когда Тургенев писал мемуарную заметку о Станкевиче, он выпустил в свет своего "Рудина", специально посвященного этой проблеме. Общеизвестно признание автора романа, что, когда он работал над образом Покорского, перед ним носился образ Станкевича.

В представлении многих своих друзей Станкевич выступил как самое яркое воплощение нравственных идеалов их поколения. Не зная лично Станкевича, но опираясь на его письма и свидетельства друзей, Анненков пытался своей книгой канонизировать именно такой взгляд на Станкевича. Присущее этому человеку "идеальное", мечтательное отношение к действительности и недостаточность его практических свершений вовсе не мешали, по мнению Анненкова, видеть в Станкевиче "идеал правды и чести", выразителя лучших духовных стремлений общества, ибо "на высокой ступени нравственного развития личность и характер человека равняются положительному труду, и последствиями своими ему нисколько не уступают". (2) Такая постановка вопроса имела для Анненкова весьма актуальный подтекст. В той идейной борьбе, которую Анненков, В. П. Боткин и их друзья вели против революционной демократии, Станкевич был объявлен их "молодостью",

1К. Аксаков. Воспоминание студентства. СПб., 1911, стр. 17.

2 См.: ГИМ, ф. 372,, д. No 22, лл. 22--31.

3 П. В. Анненков. Н. В. Станкевич. Переписка его и биография. М., 1857, стр. 5.

8

предтечей и союзником. Обвиняя. своих противников в грубом материализме, в неспособности постигнуть истинную природу духовных исканий человека и тонкую сферу художественного творчества, Анненков пытался истолковать обаятельную, артистическую личность Станкевича как вероятного антагониста тех самых начал, против которых воюет современная либерально-дворянская идеология. Анненков высоко поднял личность Станкевича. (1)

Очерк Анненкова сразу же обратил на себя внимание и вызвал два совершенно различных отклика. Первый из них появился на страницах "Библиотеки для чтения". Автор обширной статьи И. Льховский подверг резкой критике предложенную Анненковым оценку личности Станкевича и выдвинул свою нигилистическую концепцию. И. Льховский причислил Станкевича к праздным- эпикурейцам, сибаритствующим эгоистам; жизнь его будто бы "осталась совершенно бесплодной", ибо господствующей целью этой жизни "становилось не служение человечеству, как он думал, а всестороннее и полное наслаждение". (2)

С развернутым ответом на эту статью выступил в "Современнике" Добролюбов. Не составляло большого труда вскрыть ошибочность антиисторических взглядов И. Льховского. Добролюбов это сделал с присущим ему блеском. Такой угол зрения был явно недостаточен для анализа столь сложного явления, как Станкевич, и обрекал обоих авторов на оценки, заведомо односторонние и Поверхностные. Правильно оценить личность Станкевича значило для Добролюбова понять этот характер прежде всег его возможностях. Конечно, пишет он, Станкевич как натура по преимуществу созерцательная не мог окунуться в практическую деятельность и произвести переворот в положении общества. Но при других условиях возможности, заложенные в характере этого человека, раскрылись бы совершенно по-иному. "Ясно, что при обстоятельствах, менее благоприятных для спокойного саморазвития и самосовершенствования, при существовании непосредственных враждебных столкновений с миром, Станкевич не побоялся бы отстаивать свои убеждения и действовать против злых в пользу добрых: в этом он умел находить... собственное наслаждение". (3)

1 См.: Б. М. Эйхенбаум. Наследие Белинского и Лев Толстой.-- "Вопросы литературы", 1961, No 6, стр. 139--144.

2."Библиотека для чтения", 1858, No 3, отд. "Критика", стр. 38--39.

3 Н. А. Добролюбов. Николай Владимирович Станкевич. -- Полн. собр. соч., т. 3. М., 1936, стр. 73

9

Иными словами, при определенных условиях Станкевич, по мысли Добролюбова, способен был бы стать на путь борьбы с социальной несправедливостью. Эту мысль поддержал и Герцен в "Былом и думах": "Такой даровитый русский, как Станкевич, не остался бы надолго "мирным"". (1)

Для критика "Библиотеки для чтения" единственным критерием нравственного достоинства и исторической значимости того или иного деятеля является та мера практической пользы, которую он принес обществу. Добролюбов убедительно показывает несовершенство этого критерия. Он отмечает: "Это точно так же односторонне, как и суждение о человеке по одним его намерениям и убеждениям: одно слишком субъективно, другое совершенно объективно". (2) Логика рассуждения у Добролюбова такова. Польза от человеческих действий происходит отнюдь не всегда там, где на нее рассчитывают, и люди далеко не всегда предполагают общую пользу, обделывая свое "полезное дельце". Совершая по видимости полезное дело, иные деятели преследуют при том вполне небескорыстные цели -- например, прослыть защитниками просвещения, поборниками справедливости и т. д. "Но, переменись завтра обстоятельства,-- они первые восстанут против того, что еще недавно защищали". {Там же, стр. 74.} Польза, приносимая такими людьми, тем не менее едва ли способна возвысить их нравственное достоинство и дать им право на общественное уважение.

Открыто полемизируя с прямолинейно-утилитарной точкой зрения И. Льховского и отвергая его вульгарные нападки на книгу Анненкова, Добролюбов вместе с тем видел серьезные изъяны и в ее концепции, равно как и в близкой к ней концепции Тургенева.

Этическая теория, которую защищали либерально-дворянские идеологи 1850-х годов, основывалась на представлении о том, что человек, верный своей нравственной позиции, должен уметь отречься от земных благ во имя "железных цепей долга". Эту мысль отчетливо выразил Тургенев в повести "Фауст", на которую достаточно откровенно намекает Добролюбов в своей статье о Станкевиче. Человек живет не для радости и наслаждения, а для жертв во имя нравственного долга. С позиций "разумного эгоизма" Добролюбов отвергает такую пессимистическую философию. Влечение к счастью -- естественная потребность человека и вполне соответствует его природе. Критик подтверждает свою мысль анализом личности Станкевича: "Никто не скажет, что он был дурным человеком,-- пишет он, -- следовательно, отсутствие страданий, внутренней борьбы и всяких душевных мук происходило в нем просто от гармонии его существа с требованиями чистой нравственности". (3)

Этот тезис имел особенно важное значение для Добролюбова, поскольку он был направлен против полярных точек зрения Анненкова -- Тургенева и Льховского. Признавая, что Станкевич не означил свою жизнь -­________________________________________________________________

1 А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. 9. М., 1956, стр. 41.

2 Н. А. Добролюбов. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 73.

3 Н. А. Добролюбов. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 67.

10

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­"положительным трудом", Анненков, однако, оправдывал его тем, что личность и характер человека на высокой ступени нравственного развития равняются "положительному труду" и своими последствиями ему нисколько не уступают. Добролюбов же, полагая, что Станкевич вовсе не нуждается в оправдании, ставит вопрос в несколько иной плоскости. Человек честный и нравственный, хотя и не озаривший свою жизнь каким-нибудь замечательным деянием, достоин сам по себе всяческого уважения в обществе,-- достоин именно за свою честность и нравственность. "Даже натура чисто созерцательная, не проявившаяся в энергической деятельности общественной, но нашедшая в себе столько сил, чтобы выработать убеждения для собственной жизни и жить не в разладе с этими убеждениями, -- даже такая натура не остается без благотворного влияния на общество именно своею личностью". {Там же, стр. 74.} Отказываясь от абстрактной морально-психологической оценки личности Станкевича, характерной для Анненкова -- с одной стороны и Льховского -- с другой, Добролюбов противопоставляет им обеим свой метод решения сложной "проблемы Станкевича".

Эта проблема, как уже указывалось, некоторыми своими существенными гранями включалась в споры вокруг идейного наследия 30--40-х годов. В представлении Добролюбова и Чернышевского люди типа Рудина -- безвольные, постоянно рефлектирующие, не способные сочетать слово и дело -- вовсе не единственные представители этого наследия. Кроме Рудиных русская действительность 40-х годов выдвинула Совершенно новый тип общественного деятеля -- такого, как Белинский, -- борца, практика, революционера. К какому же общественно-психологическому типу тяготеет Станкевич? Дворянские либералы пытались объявить себя его духовными наследниками. Добролюбов, разумеется, хорошо понимал различия между Белинским и Станкевичем. И однако же революционная демократия отнюдь не считала возможным ставить знак равенства между Станкевичем и либералами. Его замечательные душевные качества: цельность натуры, безукоризненная честность, принципиальность -- словом, многое в его духовном облике весьма импонировало революционным демократам и, с их точки зрения, содержало в себе огромный идейный потенциал.

Исторически правильная оценка личности Станкевича состояла также и в том, чтобы не допустить преувеличения ее роли. На восторженно-панегирический тон иногда сбивался Анненков, стремившийся объявить Станкевича наставником Белинского. Предостерегая от "преувеличенных похвал" Станкевичу, Добролюбов писал: "Если бы кто-нибудь стал превозносить Станкевича выше меры, стал бы уверять, что он был главою кружка, что от него заимствовано все, что было хорошего у его друзей; если бы кто-нибудь стал приписывать великое, мировое значение его беседам с друзьями и возводить его в гении и благодетели человечества, тогда, конечно, было бы отчего в отчаянье прийти и даже, пожалуй, ожесточиться".

Очень важно понять место исторического деятеля в кругу своих современников. Но не менее важно уяснить, что представлял собой этот круг -- характер его деятельности, его идеалы и стремления.

11

Дом профессора М. Г. Павлова на Дмитровке, в котором поселился Станкевич по приезде в Москву, стал главным местом встреч членов его кружка. Вот несколько строк из неопубликованного отрывка воспоминаний Константина Аксакова: "В 1832 году лучшие студенты собирались у Станкевича. Это были все молодые люди, еще в первой поре своей юности. Некоторые из них даже не имели права назвать себя юношами. Товарищество, общие интересы, взаимное влечение связывали между собою человек десять студентов. Если бы кто-нибудь заглянул вечером в низенькие небольшие комнаты, наполненные табачным дымом, тот бы увидел живую, разнообразную картину: в дыму гремели фортепианы, слышалось пение, раздавались громкие голоса; юные, бодрые лица виднелись со всех сторон; за фортепианами сидел молодой человек прекрасной наружности; темные, почти черные волосы опускались по вискам его, прекрасные, живые, умные глаза одушевляли его физиономию..." (1)

Кружок Станкевича возник зимой 1831--1832 годов. Первоначально в него входили: Николай Станкевич, Януарий Неверов, Иван Клюшников, Василий Красов, Сергей Строев, Яков Почека, Иван Оболенский. В 1833 году состав кружка претерпел изменения. Выбыл в связи с переездом в Петербург ближайший друг Станкевича Я. М. Неверов. Но зато кружок, пополнился значительной группой молодых людей. В их числе -- Виссарион Белинский, Константин Аксаков, Александр Ефремов, Александр Келлер, Алексей Топорнин, Осип Бодянский, Павел Петров. А еще позже, в 1835 году -- Василий Боткин, Михаил Бакунин, Михаил Катков, Каетан Коссович.

Периодом наиболее интенсивной жизни кружка можно считать 1833--1837 годы, до отъезда Станкевича за границу. Хотя кружок продолжал формально существовать и позднее, он уже стал утрачивать свое влияние, участники его собирались уже не так регулярно, {Брат поэта, Александр Станкевич, рассказывает в своих неопубликованных воспоминаниях о Каткове: "После отъезда Н. В. Станкевича за границу в 1837 году его дружеский кружок еще оставался на некоторое время в Москве и чаще всего сходился у Вас. Петр. Боткина. У последнего появлялись, спорили, беседовали и читали разные литературные новости лица из бывшего кружка Станкевича: Белинский, Клюшников, М. А. Бакунин, А. В. Кольцов, когда по временам проживал в Москве для своих дел" (Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, М., 7310/4, 2. Далее ссылки на этот архив даются сокращенно: ЛБ).} все сильнее начинали сказываться центробежные силы. С отъездом осенью 1839 года Белинского в Петербург кружок фактически прекратил существование.

Совершенно несостоятельно традиционное представление о кружке Станкевича, согласно которому его участники были отвлечены от интересов современной общественной жизни и исключительно сосредоточены на решении абстрактных философских и эстетических проблем. __________________________________________________________________

1 Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР, ф. 3, оп. 7, д. No 29, л. 1. Далее сокращенно: ПД.

12

Пересмотр этой традиционной версии начался в специальной литературе, (1) но не доведен до конца ввиду недостаточной изученности материалов.

Кружки Герцена и Станкевича были различны по составу и преобладающему направлению интересов их участников. В одном случае действительно превалировал интерес к политике, в другом -- к философии и эстетике. Но политика вовсе не была изолирована от философии, как философия отнюдь не мешала интересоваться политикой. И сам Герцен достаточно определенно высказывался в том смысле, что между обоими кружками было немало общего.

Кружок Станкевича возник в тяжелой политической атмосфере 30-х годов, в условиях, когда мысль передовых русских людей напряженно искала выхода из того тупика, в который завела страну торжествующая реакция. Что же дальше? Какими путями пойдет развитие России? -- вот главные вопросы, от которых не мог уйти ни один честный, мыслящий человек. Но силы прогрессивно настроенных людей были рассредоточены, не организованы. Угроза свирепых репрессий, доносительство, предательство -- все это давило сознание и парализовало волю к действию, к борьбе. Вот как Герцен оценивал политическую обстановку России тех лет: "Первые десять лет после 1825 года были страшны не только от открытого гонения всякой мысли, но от полнейшей пустоты, обличившейся в обществе; оно пало, оно было сбито с толку и запугано. Лучшие люди разглядывали, что прежние пути развития вряд возможны ли, новых не знали. Серое, осеннее небо тяжело и безотрадно заволокло душу". (2)

И тем не менее в сознании общества подспудно вызревали процессы, отражавшие нарастающее напряжение общественно-политической жизни в стране. Один только 1830 год ознаменовался такими событиями, как Июльская революция во Франции, восстание в Польше, холерные бунты. Каждое из них имело огромный резонанс в России и было чревато весьма важными последствиями. Постепенно начинало расковываться общественное сознание. "Вольномыслие" проникало в самые различные сферы общества, в университеты, в журналистику, в литературу. Люди стали искать ответы на острые вопросы, каждодневно выдвигаемые жизнью. Испуг, вызванный страшными правительственными репрессиями 1825--1826 годов, ослабевал. У людей обострилась потребность более тесного общения друг с другом: разговаривать, обмениваться мнениями, спорить. На рубеже 20--30-х годов возникает множество различных кружков -- политических, философских, литературных. В 1827 году была учинена расправа с кружком братьев ___________________________________________________________________

1 См.: В. С. Нечаева. В. Г. Белинский. Учение в университете и работа в "Телескопе" и "Молве". М., 1954, стр. 177--202; М. Поляков. Виссарион Белинский. Личность -- идеи -- эпоха. М., 1960, стр. 93--127.

2 А. И. Герцен. Былое и думы. -- Собр. соч. в тридцати томах, т. 9, стр. 288.

13

Критских, а в 1831-м раскрыто "тайное общество Сунгурова"; в конце 1829 года Белинский создает так называемое "Литературное общество 11-го нумера", в 1830 году студент Московского университета И. А. Оболенский подает мысль об организации "Дружеского общества", а в следующем году ее осуществляет

Я. Неверов, в этом кружке участвует и Станкевич. Почти одновременно с кружками Герцена и Станкевича создается кружок Н. Селивановского. Каждый из этих кружков был сам по себе характерным явлением русской общественной жизни. И все вместе они свидетельствовали об очень серьезных глубинных процессах, в ней происходивших.

Подавляющее большинство участников всех этих кружков составляли студенты или бывшие студенты Московского университета. В начале 30-х годов существенно обновилась атмосфера студенческой жизни. Произошли изменения в социальном составе воспитанников университета: появилась среди них заметная прослойка детей мелких чиновников, купцов, мещан, духовенства. Эти люди принесли с собой в студенческие аудитории новые интересы и запросы. Скуку, которую испытывала молодежь от иных профессорских лекций, она возмещала самообразованием и шумными спорами, дискуссиями по самым различным вопросам. Пробуждалась общественная жизнь, возникало понятие студенческого товарищества. "...Мы мало почерпнули из университетских лекций и много вынесли из университетской жизни, -- вспоминал об этих годах Константин Аксаков. -- Общественно-студенческая жизнь и общая беседа, возобновлявшаяся каждый день, много двигали вперед здоровую молодость..." (1)

Кружок Станкевича представлял собой одно из характерных явлений духовной жизни России 30-х годов. Хотя предметом споров на собраниях кружка были преимущественно вопросы философские и эстетические, в их обсуждение привносилось горячее дыхание истории, в них отражались раздумья о современном положении России и ее завтрашнем дне. "Все были исполнены веры в свои благородные стремления, --писал Чернышевский, --надежд на близость прекрасного будущего". Философия рассматривалась в кружке как основа общего взгляда на мир. Это объясняет ту необыкновенную запальчивость, с какой спорили о, казалось бы, самых частных и отвлеченных положениях системы Шеллинга или Канта. Уже отмечалось, что кружки Станкевича и Герцена вовсе не были так уж изолированы один от другого. Члены этих двух кружков нередко общались между собой. Происходившее на собрании одного кружки вскоре становилось достоянием другого. Я. И. Почека, например, друг Станкевича, был одновременно близок к Герцену. Кроме того, участники обоих кружков нередко встречались с членами политического,

__________________________________________________________________ 1.К. Аксаков. Воспоминание студентства, стр. 10

14

конспиративного кружка Сунгурова. В марте 1831 года Почека вместе с Костенецким, Лермонтовым, Герценом и другими студентами оказался участником -­­­­­­­­­­­­­­­­ знаменитой "маловской истории", едва не закончившейся исключением из ­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­университета всей этой группы. Когда было раскрыто "тайное общество" Сунгурова, Неверов вместе с несколькими своими товарищами навестил арестованных в Спасских казармах, собирал деньги для них. Позднее власти перлюстрировали письмо одного из сунгуровцев, в котором тот, называя Неверова "товарищем, другом", благодарил его за сердечное участие и помощь попавшим в беду людям. Чудо спасло Неверова от серьезного наказания.

Повседневная жизнь сталкивала Станкевича и его друзей с очень сложными проблемами современной действительности, к которым они не могли оставаться равнодушными. Среди студенческой молодежи, по словам Герцена, распространялась "ненависть ко всякому насилию, к всякому правительственному произволу". Настроения политического вольномыслия охватывали все более широкий круг людей. Члены различных кружков осторожно, но упорно расширяли свои связи, особенно со студенческой молодежью.

В мае 1833 года Костенецкий послал из Ставрополя, с дороги в ссылку на Кавказ, письмо своим бывшим товарищам по университету, в котором упоминал Станкевича, Почеку, Оболенского, Сатина, Неверова, Кетчера и других своих друзей. Письмо это было доложено Бенкендорфу, Генерал-лейтенант Лесовский доносил Бенкендорфу: "означенные Почека, Станкевич, Сатин и Огарев, хотя есть люди молодые, но... отлично образованы и хорошей нравственности, и они... с прискорбием видят, что подверглись высочайшему замечанию чрез одно токмо письмо Костенецкого, с коим совершенно не участвовали во вредных его замыслах, и даже не имели особенно коротких связей с ним, кроме того, что были товарищами ему по университету". А в другом донесении Лесовского Станкевичу давалась следующая характеристика: "Станкевич Николай, студент Московского университета, сын воронежского помещика, отставного поручика; отличается превосходными успехами по всем предметам проходимых им наук; скромный, и ни в дурном поведении, ни в каких-либо предосудительных поступках и намерениях замечен не был", а он в свою очередь сообщил о нем царю. Николай I счел весьма предосудительным самый факт общения студентов с "государственным преступником", а судя "по откровенности, с коею Костенецкий объясняет им свои преступные меры и вредные замыслы", пришел к выводу, что "лица сии более или менее должны быть знакомы с оными".

Царь приказал вызвать студентов, сделать им соответствующее внушение

15

и потребовать от них "решительно прекратить всякие сношения с Костенецким прочими его соучастниками", а кроме того, за ними учредить "строгий надзор". К этому времени относится начало активного участия Белинского в кружке Станкевича. По свидетельству Неверова, Станкевич заинтересовался Белинским, как только узнал об исключении его из университета за какую-то пьесу, "сюжетом которой было злоупотребление владетельного права над крестьянами". (1) Так состоялось их знакомство, вскоре переросшее в тесную дружбу.

Кружок Станкевича сыграл видную роль в духовном развитии русской интеллигенции 30--40-х годов. Участники этого кружка принадлежали к тому поколению, которое пережило в детстве, катастрофу 14 декабря 1825 года и было ею разбужено. Сам Станкевич причислял себя к людям, "воспламененным идеями". (2)Впрочем, какими именно -- он не уточнял. Идейное развитие Станкевича шло трудными и сложными путями. Семнадцатилетним юношей он пишет стихотворение "Избранный" и пытается воспеть в нем твердую, сильную самодержавную власть, с которой неразлучны "правда, милость и закон". Но то были еще наивные заблуждения юности, от которых Станкевич быстро освободился.

Умный и наблюдательный Станкевич очень скоро понял беспочвенность своих иллюзий. Им на смену пришли тревожные раздумья о трагических противоречиях современности. Достаточно полистать переписку Станкевича, чтобы реально представить себе тот сложный эмоциональный мир, в котором он начинает жить вскоре после переезда в Москву. Мягкий и деликатный по натуре, Станкевич, однако, не может скрыть своего возмущения всеобщим падением нравов, повсеместно наблюдаемым им великосветским хамством и торжеством фарисейской морали. "Если хочешь быть принятым с почестью, -- пишет он Неверову, -- вооружись медным лбом, отращивай пузо, заводись хозяйством и веди стороною дело о скуке жизни холостой". (3)Жизнь прекрасна, но она неустроенна и таит в себе множество бед несправедливостей. И Станкевич верит, что скоро все образуется и станет на свое место.

Общественные идеалы Станкевича все еще крайне смутны, неопределенны. Размышляя о непорядках современной жизни, о несовершенстве общественной морали, он пытается доискаться причин, корней этих явлений. И это ему далеко ________________________________________________________________

1 "Литературное наследство", No 56. М., 1950, стр. 100. Разумеется, речь здесь идет о трагедии "Дмитрий Калинин".

2 "Переписка Н. В. Станкевича (1830--1840)". М., 1914, стр. 286. Далее ссылки на это издание даются сокращенно: "Переписка Станкевича".

3 Письмо от 11 мая 1834 г. -- "Переписка Станкевича", стр. 286.

16

не всегда удается. Он мыслит категориями абстрактно-моралистическими. Желая устранения несправедливости и стремясь к "идеалу общества", он полагает, что можно ускорить решение этих проблем, если подумать о средствах ослабить эгоизм в людях и пробудить в их душах стремление к более нравственной жизни. Усилить это стремление, как ему кажется, может религия. Философия истории Станкевича идеалистична. Он не видит истинных рычагов, способных воздействовать на развитие общества. Но вместе с тем он высказывает временами глубокие идеи, свидетельствующие о том, как интересно и плодотворно эволюционировала его политическая мысль.

Кружок Станкевича объединял людей, отнюдь не одинаковых по темпераменту и уровню своего духовного развития, по степени зрелости своего общественного самосознания. Разумеется, особое место занимал в кружке Белинский, побуждавший своих друзей быть более восприимчивыми к живым социальным проблемам современности и более независимыми, смелыми в своем отношении к различным явлениям российской действительности. Нельзя сказать, чтобы эти старания Белинского вполне увенчались успехом, но они, во всяком случае, не были безрезультатными. Вспоминая много лет спустя свое участие в кружке Станкевича, К. Аксаков писал: "В этом кружке выработалось уже общее воззрение на Россию, на жизнь, на литературу, на мир".

Станкевич верил в могущество мысли И ее Неограниченную способность прокладывать новые пути в развитии человеческого общества. Но, уповая на разум, Станкевич, как и некоторые просветители, не находил и не искал в обществе той реальной силы, которая могла бы осуществить предначертания разума. В этом состояла своего рода "духовная драма" Станкевича, как и многих других передовых людей его поколения.

Своеобразие же Станкевича и отличие от других членов его кружка -- например, К. Аксакова, Неверова, Клюшникова -- состояло в том, что он настойчиво, методично искал путей практического приложения своих теоретических идей. "Станкевич постоянно говорил... о долге служить человечеству, -- свидетельствует в своей неопубликованной мемуарной заметке Неверов, -- и служить ему несмотря на свою болезнь и страдания, служить своею мыслию, той духовною жизнью, которую он вдыхает во все лица, с ним сближающиеся, тем обобщением всех чисто человеческих интересов, на которые его богатая натура всегда отзывалась так громко". В 1835 году в одном из писем к Бакунину он без всяких околичностей пишет: "Жаль, что небольшое общество наше, несмотря на все свои благие намерения, страдает одним неисцелимым недугом -- тоскою и недоверчивостью к жизни, не то -- мы бы сделали больше!"

17

Кружок Станкевича пытался выработать целостное мировоззрение. Существенная роль в этом отношении предназначалась философии.

Духовное развитие самого Станкевича было необыкновенно интенсивным, стремительным. Через профессора М. Г. Павлова и особенно Н. А. Мельгунова он познакомился с "любомудрием" и пережил кратковременное увлечение всем характерным для него комплексом философско-романтических идей. Одновременно его захватил поэтически восторженный идеализм Шеллинга. В марте 1835 года он сообщает Неверову, что раз в неделю, вместе с Клюшниковым, читает Шеллинга: "Мы хотим непременно вполне понять его, ясно увидеть ту точку, до которой мог дойти ум человеческий в свою долговременную жизнь".

Станкевич всегда был убежден, что занятия философией -- Необходимая и обязательная ступень к любому другому роду духовной деятельности. Философия -- "главное дело". Он готов признать, что всякое научное познание кажется ему односторонним, если оно не пронизано светом философской мысли. Например, изучая историю, он интересуется ею прежде всего как "философской задачей". С другой стороны, философия без истории -- ничто, "знание будет слишком сухо и мертво". "С единством идей, -- пишет он Бакунину, -- надобно соединить разнообразие фактов -- вот идеал знания; тогда оно будет поэзиею Своему другу Т. Н. Грановскому Станкевич советует не ограничиваться подобно большинству ученых лишь собиранием и систематизацией фактов, а "одушевить науку одною светлою идеею". Под этим углом зрения Станкевича начинает интересовать Гегель. Он переводит и публикует в "Телескопе" (1835, No 13--15) обширную статью французского философа Жозефа Вильма "Опыт о философии Гегеля". Его сейчас особенно занимает вопрос о том, как соотносятся между собой познавательные возможности ума и чувства и какую роль в этом отношении играет вера, религия. Станкевич пишет специальную статью, до нас не дошедшую, -- "О возможности философии как науки", в которой все эти вопросы должны были быть осмыслены.

Станкевич был горячей, увлекающейся натурой. Разочаровавшись в одной философской системе, он тут же с жаром обращался к другой. Между Шеллингом и Гегелем он пережил еще два увлечения-- Кантом и Фихте. Но каждое из этих увлечений было быстротечным. Как он сам писал: "система сменялась системою". Восхищаясь глубиной теоретических прозрений немецких мыслителей, Станкевич, однако, никогда не испытывал перед ними того ученического трепета, который был присущ, например, его другу Бакунину. Высоко ценя Канта и особенно Гегеля, Станкевич никогда не считал их системы абсолютно истинными, но видел в них лишь одну из ступеней

18

познания. К концу своего жизненного пути он все больше стал понимать односторонность немецкой идеалистической философии, ее абстрактность, неприменимость многих ее выводов к практическим проблемам действительности.

"Начало жизни" -- вот чего прежде не хватало Станкевичу в философских системах, основанных на абстрактных, умозрительных категориях. "Да и как можно вдруг оторваться ото всего, присесть и выводить категории?" -- недоуменно спрашивает он теперь, в 1839 году, Боткина.

Философское самосознание Станкевича и его кружка основывалось на убеждении, что век "чистого разума" кончился и что любое теоретическое познание должно быть сопряжено с опытом и реальными потребностями жизни.

Эту мысль в середине 40-х годов поэтически воплотил в одном из своих стихотворений и А. Н. Плещеев:

Вперед! без страха и сомненья

На подвиг доблестный, друзья!

Зарю святого искупленья

Уж в небесах завидел я!

Смелей! Дадим друг другу руки

И вместе двинемся вперед,

И пусть под знаменем науки

Союз наш крепнет и растет.

19

Наряду с проблемами общественно-философскими в кружке Станкевича много спорили и по вопросам искусства, литературы. Эти вопросы были близки сердцу не только Белинского, самого Станкевича, Красова, Клюшникова, К. Аксакова, Каткова, но и более широкому кругу собиравшихся у Станкевича молодых людей, профессиональные интересы которых были весьма разнообразны. И однако же от общих проблем мироздания разговор нередко переходил здесь на темы, связанные с состоянием современной русской поэзии, прозы, журналистики, с представлением о роли художника в общественной жизни и т. д.

Философию и историю Станкевич считал "двумя основными человеческими науками". Рядом с ними он ставил область художественного творчества. В 1838 году он писал Неверову: "Искусство делается для меня божеством, и я твержу одно: дружба... и искусство! Вот мир, в котором человек должен жить, если не хочет стать наряду с животными! Вот благородная сфера, в которой он должен поселиться, чтобы быть достойным себя! Вот огонь,

которым он должен согревать и очищать душу".

Театр и музыка, поэзия и живопись -- все это было близко членам кружка, и всякое значительное событие в любой области искусства находило моментальный отклик в душе Станкевича и его друзей.

Вопросы искусства никогда не обсуждались в кружке изолированно от проблем философских. Разговор о творчестве Гете и Шиллера, о поэзии Пушкина или игре В. А. Каратыгина возникал как естественное, органическое продолжение споров вокруг самых разнообразных вопросов философии. В своих заметках "Об отношении философии к искусству" Станкевич подчеркивал, что ни одна отрасль духовной жизни не развивается изолированно, независимо, ибо "каждый член духа живет и растет с целым его организмом".

Станкевич отправляется в своих общих рассуждениях от эстетики Гегеля, но самостоятельно развивает мысль об эстетическом отношении искусства к действительности. Вне исследования этого, отношения невозможна, по его убеждению, пи теория искусства, ни его подлинная научная история.

Романтическое сознание Станкевича двойственно. Признание богоизбранности поэта и его отрешенности от земных интересов совмещается в нем с такими оценками явлений современного искусства, которые никак не могли создать ощущение стройности и последовательности его внутреннего эстетического мира. Поразительным примером в этом отношении является восприятие Станкевичем творчества Гоголя.

Столь же отрицательно отзывался Станкевич о вульгарно-романтической

20

поэзии В. Г. Бенедиктова, который, по его словам, "блестит яркими, холодными фразами, звучными, но бессмысленными или натянутыми стихами". Бенедиктов неприемлем для Станкевича прежде всего тем, что в его стихах -- при самом изысканном наборе слои самых звучных, образов самых ярких, сравнений самых странных -- "души нет". Это убеждение разделяли и другие члены кружка, К. Аксаков, например, писал в начале 1836 года М. Г. Карташевской: "Я сказал, что Бенедиктов может нравиться только той девушке, которая свое чувство оставила на паркете и которую не может тронуть простая и истинная поэзия Гомера".

Через всю эстетику Станкевича проходит мысль о том, что истинное искусство по самой природе своей должно быть проникнуто "человеческими интересами". Никакой формальный изыск или эксперимент не может принести успеха поэту, если его слово не одушевлено этими интересами. Станкевич с иронической усмешкой отзывается о затее Шевырева, задумавшего ввести древнюю просодию в современное русское стихосложение. "Не говоря уже о

нелепости этой мысли, -- пишет он Неверову, -- подумай, как не стыдно в наш век, богатый человеческими интересами, думать о переменах в просодии? Талант сам создает ее".

Уже отмечалось, что в кружке Станкевича не было полного единства теоретических убеждений. Отсутствовало согласие и в решении некоторых весьма существенных эстетических проблем. На собраниях кружка постоянно кипели споры вокруг самых разнообразных явлений современной литературы и

общих вопросов искусства. В центре этих споров, как правило, стоял Белинский, нередко пугавший других членов кружка непримиримой резкостью и прямотой своих литературных мнений. Идеи, близкие к его взглядам, развивали порой Станкевич, Боткин, Красов и другие.

В 1835 году Станкевич особенно тесно сближается с Белинским. К этому времени уже достаточно определенно выявляется яркий талант Белинского-критика и его возросшее влияние в кружке Станкевича.

Духовное и в частности эстетическое развитие Белинского и Станкевича шло, разумеется, разными путями. Но в истоках своих оно имело немало общего. В острых спорах и дискуссиях участников кружка вырабатывался здоровый, прогрессивный взгляд на искусство. Но не все Друзья Станкевича оказались одинаково восприимчивыми к наиболее передовым эстетическим идеям, здесь развивавшимся, и тем менее они были способны откликнуться на эти идеи в своем собственном творчестве. В кружке Станкевича ближе всех к Белинскому был сам Станкевич.

Кружок Станкевича явился, таким образом, замечательной лабораторией, в которой не только формировались общие, философские позиции мировоззрения 21

людей 30-х годов, но и закладывались основы новой эстетики, того нового понимания искусства, которое получило свое блистательное выражение в критике Белинского.

22

Поэзия кружка Станкевича была выражением духа общественной жизни 30-х годов XIX века. Эпоха "общественного недуга", как ее называл Белинский, сказалась в творчестве поэтов кружка с большой силой. Лишенное света и солнца, оно вобрало в себя горечь и тревогу людей, переживших крушение высоких идеалов и надежд. И вовсе не следует думать, что мотивы страдания и печали всегда противостоят передовым стремлениям эпохи. Трагические условия русской действительности тех лет естественно и почти неотвратимо вызывали у людей настроения душевной скорби и безысходной тоски.

Эти чувства и настроения ярко отразили поэты кружка Станкевича. Их творчество включалось в тот общий литературный поток, который толкал людей на раздумья, содействовал пробуждению общественного самосознания.

В историческом движении русской поэзии творчество поэтов кружка Станкевича занимает свое место. Станкевич и его друзья по-своему отразили трагические условия русской действительности. Они создали своеобразный тип лирического героя, отрешенного от бренного мира и погруженного в самосозерцание. Это человек обостренного нравственного чувства. Он ведет напряженную духовную жизнь, пытаясь проникнуть в тайны бытия. Он -- в разладе с людьми, одинок, разочарован, постоянно терзает себя самоанализом. Его жизнь просветлена любовью, но сама любовь не несет в себе радости, она всегда источник бесконечных душевных страданий и горестей. Герой готов обречь себя на любые лишения, но ничто не может заставить его отказаться от высоких духовных стремлений и капитулировать перед действительностью. Он горд в своем одиночестве и непримирим в своей отрешенности от мира.

Поэзия кружка Станкевича не была лишена социального пафоса, но она не имела достаточно широкого выхода в историю. Все это крайне суживало художественные возможности этой поэзии и обедняло ее звучание. Вот почему Белинский, сперва высоко ценивший стихи Красова и Клюшникова, в начале 40-х годов круто изменил к ним свое отношение. Проникаясь новым "состоянием духа" и осознав, что только "социальность" и есть великий источник подлинной поэзии, Белинский неотвратимо должен был иными глазами взглянуть на стихи своих друзей, которые теперь уже его никак не могли удовлетворить и казались ему чрезвычайно бедными и односторонними по содержанию.

Около пятидесяти стихотворений и одна трагедия в стихах -- вот, собственно, все, что сохранилось от поэтического наследия Станкевича. Оно не очень значительно и по своему художественному уровню. Станкевич был, пожалуй, наименее интересным и профессиональным среди поэтов кружка, хотя по содержанию своего творчества и общей направленности был весьма типичен для него.

23

У Станкевича нет стихов, в которых он непосредственно и прямо

откликался бы на социальные проблемы современности. Политические события начала 1830-х годов не дали пищи вдохновению молодого поэта. Лишь в отдельных произведениях проскальзывают патриотические, вольнолюбивые мотивы, В короткой стихотворной "Надписи к памятнику Пожарского и Минине" он приветствует "сынов отечества", поправших "хищного врага" и снискавших "признательность граждан". Апофеозом величия и могущества России звучит стихотворение "Кремль". Но наиболее ярко эти мотивы отразились в трагедии "Василий Шуйский", изданной Станкевичем в 1830 году.

Станкевич -- поэт философического склада. В соответствии с романтической философией искусства поэт для Станкевича -- избранник небес, презирающий земность и постигающий истинную сущность жизни в напряженной, неустанно ищущей мысли. В стихотворении, характерно озаглавленном "Подвиг жизни", Станкевич призывает бежать от "суетных желаний, от убивающих людей". Поэт -- провидец, выражающий самые сокровенные стремления человечества. И потому он нередко оказывается в конфликте со "светом". Но это не должно его смущать:

Пускай гоненье света взыдет

Звездой злосчастья над тобой

И мир тебя возненавидит, --

Отринь, попри его стопой!

Он для тебя погибнет дольный,

Но спасена душа твоя!

Ты притечешь самодовольный

К пределам страшным бытия.

Тогда свершится подвиг трудный:

Перешагнешь предел земной --

И станешь жизнию повсюдной,

И всё наполнится тобой.

Человечество - в дороге. Оно ищет выхода из трагических противоречий бытия. И этот выход может быть найден только разумом. Отсюда свойственная Станкевичу вера во всемогущество мысли, которая должна стать орудием "скорого исцеления мира". Осенью 1836 года он пишет Неверову: "Бедный! Больной, несчастный век!! Но в его ранах столько прекрасного, столько человеческого; что невольно верится в скорое исцеление мира". И далее в той же связи он замечает: "верное, стройное мышление объясняет людям их

назначение, восстанавливает убеждения и обещает возрождение"

24

Станкевич и его друзья с нами сегодня еще и своей светлой, необыкновенной убежденностью в силе и могуществе слова, в силе и могуществе искусства, прекрасного. Они глубоко верили в то, что воспитание изящного, образованного вкуса, занятие искусствами отлично служат целям духовного прогресса. Они верили, что эстетическое активно участвует в общественной жизни страны, в формировании человеческих душ.

И еще об одной важной и поучительной особенности кружка Станкевича следует сказать. Все его участники были связаны узами романтической дружбы -- то есть товарищества, основанного на общности идейных взглядов и отношения к жизни, "Да, дружба наша неразрывна, -- патетически писал однажды Станкевич М. Бакунину, -- не отношения, не общий житейский интерес, не привычка связывает нас. Мы сошлись в идее, или, лучше сказать, в бескорыстной любви к добру, -- и этот союз вечен".

Кружок Станкевича интересен нам не только благородной устремленностью своих общественных идеалов, но также еще и как великолепный пример чистоты личных отношений, пронесенных через все идейные бури и житейские невзгоды и оплодотворивших не одно превосходное стихотворение.

25

Литература

1. Станкевич Н. В. Стихотворения. Трагедия. Проза / Н. В. Станкевич. - М. : Тип. О. О. Гербека, 1890. - [257] с.

2. Переписка Н. В. Станкевича. 1830-1840 / Н. В. Станкевич ; ред. и изд. А. Станкевича. - М. : Т-во тип. А. И. Мамонтова, 1914. - [777] с.

3. Станкевич Н. В. Поэзия. Проза. Статьи. Письма / Н. В. Станкевич; [сост. и авт. примеч. Б. Т. Удодов ; худож. Л. А. Клочков]. - Воронеж : Центр.-Чернозём. кн. изд-во, 1988. - 272 с. - (Отчий край).

4. Станкевич Н. В. Избранное / Н. В. Станкевич ; вступ. ст. и прим. Б. Т. Удодова. - Воронеж : Центр духов. возрождения Чернозём. края, 2008. - 304 с.

5. Кузнецов В. И. Н. В. Станкевич // Очерки литературной жизни Воронежского края : XIX - начало ХХ в. / ред.-сост.: В. А. Тонков, О. Г. Ласунский. - Воронеж, 1970. - С. 109-119.

6. Гайворонский А. Годы учёбы Н. Станкевича в Острогожске // Золотые архивные россыпи : из истории культуры Воронежского края (конец ХVIII - начало ХХ в.) / А. Гайворонский. - Воронеж, 1971. - С. 108-126.

7. Был душой студенческого братства : к 175-летию со дня рождения Н.В.Станкевича (1813-1840) / сост. А. Кряженков. - Белгород : Упрполиграфиздат, 1989. - 11 с.

8. Васильева Т. В. Удеревка. Усадьба Станкевичей // Русские провинциальные усадьбы / сост. Р. В. Андреева, Л. Ф. Попова. - Воронеж, 2001. - С. 7-10

9. Бахмут В. Философ с душой поэта : к 190-летию Н. В. Станкевича / В. Бахмут, А. Кряженков. - Воронеж : ИПФ "Воронеж", 2003. - 75 с. - (Библиотечка газеты "Заря").

10. Удеревский листопад : литературно-краеведческий альманах. - Белгород : Константа, 2003 - .[Вып. 1] / сост. А. Н. Кряженков. - 2003. - 80 с. - К 190-летию Н. В. Станкевича.Вып. 2 / сост. А. Н. Кряженков, В. Е. Молчанов. 2008. - 80 с. - К 195-летию Н. В. Станкевича.

11. Воронежская историко-культурная энциклопедия : персоналии / гл. ред. О. Г. Ласунский. - 2-е изд., доп. и испр. - Воронеж : Центр духов. возрождения Чернозем. края, 2009. - 513 с.

12. Бахмут В. На берегах тихой сосны : [к биогр. философа и поэта Н. В. Станкевича (1813-1840)] / В. Бахмут, А. Кряженков // Подъём. - 2005. - №4. - С. 212-240.

26